Муса Магомедов - В теснинах гор: Повести

— Они попадут в рай, это свято умершие. Мы не жалеть их должны, а завидовать им.

— Сам небось не очень в рай торопится, — толкнув в бок приятеля, сказал мюрид, стоявший рядом с Абдулатипом. — Видал, как он все в ущелье‑то хоронился от пули, а в бой так ни разу и не вышел. Знаем мы таких — чужой кровью в рай метит попасть.

— Атаев в ловушке. Не сегодня–завтра он сдастся, и мы отомстим ему, — говорил тем временем Гусейн. Он слез с коня и, отдав поводья Исе, подошел к Издаг, которая дожидалась его тут же. Абдулатип хотел было пойти за ними, спросить, где отец Шамсулвары, но, подойдя поближе, услышал, как Издаг говорила брату: «Мужа нет дома, слава богу. А знаешь, куда уехал, к самому имаму — выручать этого лудильщика». — «Дурак твой муж. Чего захотел — большевика освобождать. Имам никогда не даст согласия, а неприятности твоему мужу могут быть». Абдулатипу стало тревожно за отца, он медленно, склонив голову, вернулся к Шамсулваре, сидевшему под тополем.

— Ну как? Жив отец? — с тревогой вскочил он.

— Ничего он не сказал. — Абдулатип присел рядом. — Сейчас домой к нам не пойдем, туда Гусейн пошел, а отца дома нет. На, поешь чурека, — и он вынул из‑за пазухи хлеб.

Друзья с аппетитом ели чурек, запивая водой из источника. Прибежал Горач, видно, Издаг, отвязав, прогнала его. Абдулатип кинул ему кусочек чурека. Мальчики сидели, прижавшись друг к другу, и молчали.

— Ты иди, Горач, домой, — сказал Абдулатип. — Издаг уж точно готовит что‑нибудь вкусное своему брату, наверно и курицу зарезала. Может, и тебе перепадет что. А мы уж тут посидим.

Горач, поняв хозяина, нехотя побрел домой.

— Зачем ты его прогнал, пусть бы сидел с нами, — сказал Шамсулвара.

— Голодный он. Может, Издаг даст ему что‑нибудь.

— Эх, сейчас бы горячего супа поесть, — мечтательно сказал Шамсулвара.

— Попей вон из источника и хотеть не будешь, — посоветовал Абдулатип.

Шамсулвара напился, вытер ладонью толстые губы.

— Зачем, Абдулатип, люди воюют?

— Чтобы победить друг друга.

— А зачем? Пусть бы без драки решали, кто сильнее.

— Скажешь тоже, без драки. Так не бывает. Попробуй скажи Гусейну, что нам его имам не нужен, что бедные тоже должны хорошо жить. Так он и согласится. Или вон Дарбиш. Пойди ему скажи: раздай своих баранов бедным, дай им даром шашлык. Хотел бы я знать, что он тебе ответит.

— У Дарбиша — выпросишь, — вздохнул Шамсулвара. — Он только для мюридов ничего не жалеет, всех их сегодня бесплатно в харчевне кормил. Отца моего Дарбиш знаешь как не любил. Как‑то шел мимо нашего дома, остановился и кричит: «Эй, лудильщик, слышал я, ты с красными снюхался. Погоди, доберемся до тебя». Вот, наверно, он и послал к нам этого Гусейна. — Шамсулвара всхлипнул.

— Не плачь. Мы еще им покажем. И Дарбишу и Гусейну с его мюридами. Вот придут красные из крепости.

— Да… Когда они придут… Отца мюриды могут убить. Знаешь, как они его били. И меня один из них ногой ударил. «Щенков тоже надо уничтожать», — говорит. Я при отце не стал плакать, а когда его увели, наревелся, — шмыгнув носом, сказал Шамсулвара. — Как думаешь — жив еще отец?

— Конечно, жив, — пытался успокоить друга Абдулатип. — Вот увидишь — сегодня с моим отцом домой вернется.

Тучи заволокли Акаро–гору, становилось прохладно. Сумерки бросили свое покрывало над ущельем. Откуда‑то доносился плач по убитому, где‑то ругалась женщина: видно, опять кто‑то из мюридов залез в хлев ила сундук.

— Айда, послушаем, о чем там Издаг со своим братом говорит, — сказал, подымаясь, Абдулатип.

— А если поймают нас?

— Не бойся, иди за мной. — Абдулатип направился к дому, и вскоре мальчишки уже карабкались по стенке на крышу. Абдулатип вскарабкался легко: он знал в стенке каждый выступ, помог подняться Шамсулваре.

Горач, чувствуя своих, тихо сидел в своей будке. Он был на цепи.

— Сиди, сейчас я вниз посмотрю, во двор, — тихо сказал Абдулатип Шамсулваре. Через минуту Абдулатип вернулся. — У лестницы Пса сидит с винтовкой. Охраняет своего офицера. Заглянем в дымоход, чувствуешь, как оттуда вкусным тянет.

— Ага.

Мальчишки склонились над дымоходом, но горячий дым ударил в лицо, Абдулатип едва сдержался, чтобы не кашлянуть.

— Пусти меня, я рассмотрю, что там на плите, я дыма не боюсь, привык, — сказал Шамсулвара.

Он еще раз заглянул в дымоход, потер глаза.

— Кастрюля стоит и открыта. По запаху — курица варится. Нет, хотя, скорее, колбаса. — Он еще раз заглянул вниз, в дымоход.

— Точно, хинкал с колбасой. Вот бы достать.

— Стой. Я сейчас. — И Абдулатип тихонько полез на сеновал, там были аккуратно сложены палки, которые отец нарезал в лесу для заграждения огорода. Взял одну из них, подлиннее. — На, попробуй ей достать, я конец заострил ножом, — сказал он, подползая к Шамсулваре. — Только смотри, осторожно. — Шамсулвара, склонившись над дымоходом, опустил палку и точно угодил ею в кипящий хинкал.

— Ну как? — нетерпеливо теребил его за рукав Абдулатип.

— Сейчас. — Он нащупал палкой колбасу и, ткнув ее острием, потянул наверх. Абдулатип подхватил ее, положил в подол рубашки.

« Айда!

— Постой, еще хинк достану, — разошелся Шамсулвара. Видно, ему понравилось орудовать палкой.

— Не надо. Пошли. — Но Шамсулвара достал еще и хинк.

— Скорей идем. Ведь Издаг может к плите сунуться, — потащил друга Абдулатип. Мальчишки бесшумно спустились по стене в огород и, спрятавшись в высокой траве, жадно принялись за еду.

— Сейчас эта ведьма полезет к кастрюле, а колбасы нет, вот потеха, — шепнул Абдулатип другу.

— Здорово вкусная, — облизывая губы, сказал Шамсулвара.

— Еще бы. Она своему брату только хорошее дает. Она и отцу этой колбасы не дала, все Гусейну берегла. Да только — дудки. А здорово ты ее достал. Я б, наверно, не смог: дым глаза ест.

— Я привык, мне дым нипочем, — шмыгнул носом Шамсулвара. — Куда мы теперь пойдем? Что‑то спать здорово захотелось.

— На сеновал, к бабушке. Там у меня старая бурка есть и сено прошлогоднее. Небось не замерзнем.

Мальчишки тихо крались вдоль забора. Вот и дом остался позади. Друзья ускорили шаг. Еще слышался то тут, то там плач по убитым. Мюриды, стоявшие дозорами на дорогах к аулу, негромко переговаривались. Постепенно гас свет в окнах, люди укладывались спать, хотя мало кто мог уснуть в эту тревожную ночь. Мальчишки шли осторожно, обходя стороной дозоры мюридов, от них добра не жди, если остановят, особенно Шамсулвара. Станут допытываться, чьи они да куда идут в такое позднее время. Незаметно добрались до авала нуцалов. Здесь окна были ярко освещены, горел свет и в окнах дома Дарбиша. Под большим окном мелькнула чья‑то тень. Кто‑то встал у окна. Сначала ребята думали, что это мюрид охраняет дом богача. Они подошли поближе и вдруг узнали в стоявшем Хабиба.

— Что он тут делает? — прошептал Абдулатип, — По–моему, он что‑то в руке держит. Пошли, посмотрим.

— Да ну его. Еще закричит, как нас увидит.

— Он нас узнает и не будет кричать, — уверенно сказал Абдулатип.

Хабиб, заметив приближающихся к нему людей, сначала было пустился бежать, но, узнав своих друзей, успокоился. Абдулатип сделал ему знак, чтобы молчал. В руках у Хабиба был большой камень. Жестами он объяснил ребятам, что пришел мстить Дарбишу. Вот, мол, брошу в окно и убью Дарбиша. Абдулатип попытался его успокоить, объясняя, что камня бросать не надо, так, мол, все равно Дарбиша не убить. Лучше завтра выстрелить в него из винтовки, когда он будет выезжать со двора. «А где мне взять винтовку?» — жестами спрашивал Хабиб, но камень, однако, бросил. «Мы тебе винтовку найдем, а сейчас иди спать. А то эти люди, — Абдулатип показал туда, где стояли в дозоре, мюриды, — поймают и убьют тебя». Хабиб что‑то тихо промычал в ответ, соглашаясь, и скрылся в темноте.

— Хабиб не забыл, как Дарбиш бил его тогда на базаре, помнишь?

— Угу! Только надо Хабиба уговорить не делать этого. Разве ему справиться с Дарбишем?

— Ты Хабиба не знаешь. Он обид никому не прощает. Его не уговоришь.

Они свернули на темную улицу, зажатую с обеих сторон стенами больших богатых домов. Чавкала под ногами мокрая глина, липла к рваным башмакам, мешая идти. Казалось, каждый их шаг был далеко слышен.

— Проклятая глина. Совсем завязнешь тут, — ворчал Абдулатип.

Вдруг Шамсулвара схватил его за руку.

— Посмотри‑ка.

Двое мюридов несли на плечах длинную лестницу.

— Куда это они? — удивился Абдулатип.

Ребята спрятались за угол дома, наблюдая за мюридами. Подойдя к дому вдовы Маседо, мюриды остановились. Приставили лестницу прямо к окну.

— Наверняка воровать лезут, — шепнул другу Шамсулвара. «Я поднимусь первым, — услышали ребята голос одного из мюридов, — а ты здесь постой — карауль пулемет». Только сейчас ребята заметили какой‑то предмет, который мюриды опустили недалеко от дома. Так, значит, это пулемет? Мальчишки в волнении переглянулись. «Лучше я первым полезу, — сказал другой мюрид, тот, что помоложе. — Знаю я тебя: что получше — живо к рукам приберешь, а мне что останется. Ты лучше покарауль пулемет». — «Что с тобой говорить, спорить ты горазд», — недовольно пробормотал старший. — Давай, тащи жребий, кому первому лезть». Наконец они разрешили спор, и молодой мюрид полез вверх по лестнице. «Лестницу отними и под окно положи, — едва слышно сказал он старшему. — Не дай бог кто мимо пойдет, заметит, Да посматривай там за пулеметом».