Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
— Значит, взаимодействие у них лучше? — негромко спросил Игорь, стараясь не раздражать Порошина.
— Уяснил, — снова усмехнулся тот. — Взаимодействие родов войск, управление боем, точный оперативный расчет — вот в этом сейчас их главная сила, так я считаю. Второй год мы воюем, и за это время многому научились. Научились наши солдаты, сержанты, командиры младшего и среднего звена. Наша пехота не слабее немецкой, если брать один на один, рота на роту, батальон на батальон. Ты возьми этого сержанта, с которым ты итальянцев захватил.
— Парамонов, — подсказал Игорь.
— Да, Парамонов. Это же специалист войны. У нас даже в новой дивизии процентов тридцать таких… А Бесстужев? Мастер боя, он любой немецкий батальон разделает под орех. И ведь что главное: среди других наших батальонных командиров Бесстужев не очень и выделяется. Обыкновенный комбат, ну, может, чуть получше. В звене взвод-полк мы воевать научились, всеми приемами овладели. А высшее командование в звене армия — фронт застыло на мертвой точке. Там много таких, которые учиться не способны, новое воспринимать не могут, живут только старыми заслугами, на старом авторитете. В этом наша беда. Чтобы спасти положение, убирать их надо, гнать надо как можно скорей. Вот об этом и сказано в пьесе. И я считаю: правильно партия сделала, что в «Правде» пьесу напечатала. Она теперь вроде бы директивой для нас стала. Генералы, учитесь, мол, воевать, да поживей. А не умеете — катитесь к чертовой матери!
Порошин хотел сказать еще что-то, но в это время, постучав, вошел пожилой сержант с корзиной в руках. Быстро и молча он накинул на стол белую скатерть, поставил тарелки, хлебницу, рюмки, разложил ножи и вилки на три персоны. Игорь и Порошин отошли в угол, чтобы не мешать ему.
— Товарищ генерал, комиссара вызвали в политуправление, — негромко сказал сержант, откупоривая бутылку. — Комиссар велел передать: если вернутся до двадцати одного часа, то придут поздравить вас и обмыть орден. Прибор я ему поставил.
— Хорошо, — кивнул Прохор Севастьянович, мельком взглянув на часы. — Горячее принесешь минут через двадцать, договорились?
— Вы тогда крикните, — попросил сержант. — Может, закуска понравится, чтобы без спеха. А у меня все готово.
— Раньше поваром в ресторане работал, — кивнул ему вслед Прохор Севастьянович. — Дока в своем деле. Только обижается на меня, никак оценить не могу. Все некогда основательно за стол сесть… Ну, наливай по стопочке.
— Бесстужев в таких случаях говорит: зробым по чарци, или еще так: чихнем по маленькой, — улыбнулся Игорь.
— Вот я ему почихаю, он у меня дочихается, — несердито проворчал Порошин, закатывая рукава рубашки. — Ну что же, вдвоем мы… Ты уж ради праздника тост какой-нибудь изобрази.
— За орден! — встал Игорь. — За нашу награду, Прохор Севастьянович, чтобы блестела и не ржавела. И чтобы вы их получили еще много, чтобы никогда не были таким, как Горлов, чтобы всегда была таким, как Огнев, а лучше всего — оставались самим собой!
— Да ты, я вижу, тосты произносить научился! — засмеялся Порошин. — Раньше я не замечал за тобой…
— Это от Гиви. У него перед каждой рюмкой целая лекция.
— Ну, догоняй!
Прохор Севастьянович опрокинул стопку, не поморщившись, потянулся за закуской. Сержант, действительно, постарался. Приготовил какой-то необыкновенный салат, холодный, острый, так и таявший во рту. Огурчики были засолены с чесноком и с перцем, настолько круто, что жгли нёбо. Квашеная капуста лежала на большом блюде, выбирай хоть шинкованную, хоть кусками, в четверть кочна. Игорь, навалившись на все это, не мог не вспомнить Бесстужева. Капитан, конечно, тоже обмывает награду. Сидит в блиндажике на этой самой Лысой горе при свете копчушки, пьет разведенный спирт, закусывает консервами, а может, просто куском хлеба с солью и с луком. Вот бы его сюда! Только, наверно, он не чувствовал бы себя здесь свободно. Он настоящий фронтовик. Это уж у Игоря судьба такая — вечно околачиваться по тылам.
— Ты чего вздохнул? — спросил Прохор Севастьянович. — От серьезного разговора?
— Разве вздохнул? — удивился Булгаков. — Я и не заметил. А насчет разговора — так я не очень расстроился. Просто понятней стало теперь, что к чему. Вот только одного в толк не возьму: откуда же они берутся, эти бесталанные полководцы. Ведь их не поштучно считают, их много, если даже в «Правде» про них написано.
— Откуда берутся? — переспросил Порошин. — Да из того же места, откуда все. Это не проблема. Суть в том, как они сумели посты занять. На этот вопрос ответить трудно, тут разные мнения могут быть. Ты вот историк, закончишь после войны институт, повзрослеешь, подумаешь, разберешься. Издалека видней.
— Ну, до этого еще дожить надо, — возразил Игорь. — Это нескоро. У вас-то, наверно, есть на этот счет свое мнение?
— Мне пора, — засмеялся Порошин. — Мне и по возрасту, и по чину без своего мнения обойтись трудно. Ты-то еще молодой, а я, можно сказать, так и вырос в Красной Армии. И в ней, и с ней.
— И что же, эти командиры вас учили, которых теперь ругают? — съязвил Игорь.
Прохор Севастьянович дернулся, глянул сердито, но сдержал себя. Достал огурец, разрезал пополам, ответил спокойно:
— В армии было у кого поучиться. Мне такие таланты встречались — высотой с Монблан. Не виделся я с ними последние годы и вроде даже перспективу терять начал, в повседневной тине увяз.
— А раньше-то? — настаивал Игорь. — Как же все-таки генералы горловы фронтами и армиями командовать начали?
— Ох и пристал! — вздохнул Прохор Севастьянович, наполняя стопку. — Ну, за всех знакомых наших, за всех близких!
Выпил, закусил и сразу потянулся за папиросой.
— Я тебе вот что скажу: в тридцать пятом году на Киевских маневрах мы показали такое, о чем в западных странах еще и не думали. Массовое применение парашютных десантов, массированный удар танков! По общему мнению, наша армия была самой сильной. Наших военачальников в Германию приглашали, они немецкому генералитету лекции читали…
— А потом что же?
— Потом всякое было, — невесело усмехнулся Порошин. — Срок короткий, но кадры у нас основательно изменились. К началу войны почти все в нашем высшем комсоставе были выходцами из Первой Конной. А то, что некоторые генералы еле-еле фамилию свою писать научились, на это внимания не обращали. Ты про маршала Кулика слышал? Он в военном искусстве разбирался не лучше, чем кукушка в разведении крупного рогатого скота. Доверили ему всей артиллерией Красной Армии руководить, он и наруководил! До его прихода у нас начали упор на противотанковую артиллерию делать. А Кулик отменил. Что это, дескать, за пшикалки? Давай гаубицы крупных калибров, как в гражданскую!.. Вот и остались мы против немецких танков с одними бутылками, пришлось промышленность перестраивать. Маршала Кулика разжаловали в генерал-майоры. Но те, которые чуть поумней да похитрей, до сих пор держатся. О них-то и написал Корнейчук. И о том, что растут новые военачальники, у которых талант, которым Советская власть образование дала. Генерал Рокоссовский видишь как выдвинулся? Фронтом командует. Или возьми Ватутина Николая Федоровича. С виду прост, а ум замечательный. Сам знаю, под его началом служил. Ему тоже фронт дали. В них я верю, они у немецких генералов умом сражение выиграют, а наши солдаты — в бою победят.
— Вот это да! — произнес Игорь. — С виду пьеса как пьеса, а за ней целая эпоха скрывается…
— Многое за ней стоит, — согласился Порошин. — Это я тебе для будущего, как историку, рассказываю. Таково мое мнение. Но это не для разговора с бойцами.
— Да вы что, дураком меня считаете? — обиделся Игорь.
— Нет, просто предупреждаю. Знаешь, как у Шекспира: держи подальше мысль от языка, а необдуманную мысль — от действий… Эти мысли еще крепко обдумывать надо.
— Понимаю, Прохор Севастьянович, у меня ведь тоже голова есть.
— Она у тебя пока вихрастая, — засмеялся генерал. — Ты ее береги, после войны такие головы очень нужны будут. — И продолжал без видимой связи с предыдущим, следуя каким-то своим мыслям: — Рокоссовский теперь под Сталинградом… Лучшие кадры туда собирает.
— Чуйков, который в самом Сталинграде, он тоже из боевых генералов? — спросил Игорь.
— Да, ему знаний и опыта не занимать, — кивнул Прохор Севастьянович. — И начальник штаба у него такой, что обыщешься — не найдешь. Генерал-майор Крылов, который Одессу и Севастополь оборонял. У Крылова опыт уличных боев богатейший. Его рука там основательно чувствуется…
Зазвонил полевой телефон. Порошин снял трубку:
— Да? Вернулся? Нет, не сплю. Давай, жду.
Игорь догадался, что Прохор Севастьянович говорит с комиссаром. Хотел уйти, но генерал задержал его — втроем веселей.
Комиссар пришел тотчас, сбросил у порога мокрую плащ-палатку. Щеки его раскраснелись от холода, он принес с собой запах осенней сырости. Лицо было недовольное и вроде даже обиженное. Скользнул взглядом по Игорю, сказал равнодушно: «А, Булгаков», — и сразу потянулся за стопкой, погреться. На вопросительный взгляд генерала ответил хмуро:
