Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
Бутенко сел, а Петро, наблюдавший за своими активистами с разгоревшимся лицом, сказал:
— Ну, я думаю, у каждого найдется о чем поговорить сегодня… А пока, я вижу, курцы кисеты повытягивали. Давайте перекурим?
— Курить на двор, товарищи! — строго предупредил Громак, стуча карандашом по графину.
В хате задвигали скамейками, зашумели, заговорили все сразу, перебивая друг друга, устремляясь к двери. В духоту помещения, разгоняя запахи отсыревших полушубков, мокрых валенок, хлынул морозный воздух.
— Ну как, Нюся? — спросила Оксана. — Разговаривали когда-нибудь в селе о таком?
— Если бы не война, все это уже было бы, — сказала девушка.
Они стояли на крыльце, прислонившись к перильцам. Колхозники, узнавая, подходили к ней, пожимали руку.
Оксана, заметив протискивающуюся сквозь толпу Волкову, окликнула ее:
— Полина Ивановна! Знакомьтесь. Нюся, это секретарь нашей комсомольской организации.
Девушки обменялись рукопожатием.
— Демобилизовались или в отпуск приехали?
— Демобилизовалась…
Рядом, попыхивая огоньком цыгарок, дружно хохоча, переговаривались:
— Дед Мехводий… Слышите вы, черти безрогие? Дед Мехводий придет с кузницы и к своей Кабанчихе: «А ну, набуровь воды в ванну!»
— Кха-кха-кха!
Кто-то простуженным баском яростно доказывал собеседнику:
— Что ты мне говоришь — двенадцать? На квадратный метр всегда клали шешнадцать. Если пазовая черепица, марсельская называется… А желобчатой тридцать две штуки… Вот и считай…
— Нам бы такие выпасы, как у сапуновцев, — завистливо вздыхал кто-то в сторонке. — Ох же и выпасы!
— А чем наш плох, тот, что за Долгуновской балкой? Туда только хозяина путного, чтоб по-культурному…
После перерыва Громак объявил, что в прениях собираются выступить двенадцать человек.
— Будем, товарищи, сегодня сидеть хоть до светанку, — предупредил он, — а свое мнение все должны высказать. Вопрос решаем не о паре быков.
Первой предоставили слово Варваре Горбань. Для нее оказалось неожиданностью, что ей пришлось говорить раньше других, и она, краснея и смущаясь, попыталась было отказаться. Но Громак, подбадривающе ей улыбаясь, объявил:
— Послушаем Варвару Павловну. Боялась она принимать бригаду, а сейчас крепко держит первенство по колхозу и никому не отдает переходящего знамени Ганны Лихолит. Просим, Варвара Павловна!
Неторопливо спустив на плечи теплую шаль и поправив волосы под голубой косынкой, Варвара сказала:
— Пока тут перерывались на перекур, я разного наслушалась. Один и такое ляпнул: «Это, говорит, сказки на салазках. Дуже, говорит, Петро Остапович высоко нас подсаживает, как бы не хряснуло и то, что сегодня имеем».
— Кто это так? — спросил Федор Лихолит, подозрительно скосив глаза на деда Кабанца, примостившегося у печки.
Варвара вытерла губы платком.
— Он, если ему совесть дозволит, встанет и сам перед народом скажет. А я свое выскажу. И не только свое… Мы тут посоветовались с дивчатами. Дуже завлекательно все сегодня объяснили. Мы со всем согласные. Как говорится, кто за добром не пойдет, тот его не найдет…
— Верные слова, Варя! — воскликнул старик Грищенко.
— Конечно, работать придется не абы как, если собрание решит, что надо и лес сажать, и поливные огороды заиметь, и за другие отрасли взяться крепко… В другой раз, может, сытного куска недоедим, недоспим трошки, так это ж для самих себя. И мы этого не боимся. Из злыдней колхоз вылез. Осенний сев провели вовремя, качественно. Пары подняли тоже вовремя. Семенами себя обеспечили. Дали руководителям обещание взять на тот год такой урожай, какого никогда не сымали, по двадцать пять центнеров пшеницы с гектара. А теперь я еще такое скажу… Было в войну и в оккупацию трудней, и то выход находили. А теперь легче…
— Тут, Варвара Павловна, ты немножко не права, — прервал Бутенко, поднимаясь. — На легкие успехи себя настраивать нельзя. Будет трудно. Учтите, что вам предстоит, помимо всего прочего, плавни осваивать. Никита Сергеевич Хрущев твердо этот вопрос ставит. Так что трудов перед вами много.
— Мы же теперь, Игнат Семенович, землю не лопатками вскапываем, как в оккупацию, — возразила Варвара. — Сейчас в эмтеэс тракторы есть, комбайны. Электричество свое. Немного полегче…
— Вот это верно!
— Я такой вопрос хочу нашему правлению поставить. Неправильно у нас трудодни пишутся. Нормы застарели. Передовики наши выполняют их гуляючи, а тому, кто приленивается, это дуже удобно. На подсобных работах, в хозяйственной бригаде, получают больше, чем в степи…
— Насчет норм правильно! — крикнул с места Федор Лихолит. — Урожайность не учитывается. Сколько бригада ни соберет, ей пишут одинаково.
— А ты встань и выскажись, — предложил Громак.
— Черед до меня дойдет — я скажу. А нормы надо переглядеть.
— Ну, я с тем заканчиваю, — проговорила Варвара. — Если что не так, извиняйте.
— Чего же, очень хорошо выступила! — Петро захлопал, его поддержали.
— А ты, Андрей Савельевич, тоже встань да скажи, — голосисто крикнула Варвара мужу, сидевшему в противоположном конце помещения. — Про кормовой бурак скажи, про травяной клин… Чего стесняешься?
Горбань отмахнулся, но его кто-то шутливо подталкивал, и он встал, вышел к столу.
— Хотел других послушать, ну да ладно… — проговорил он, доставая из кармана тетрадку и разворачивая ее. — Проводил я позавчера собрание своей животноводческой бригады, и вот что мы порешили… Если правление больше внимания на фермы уделит, мы через два-три года не меньше, чем Остап Григорьевич со своим садом, будем давать колхозу прибылей… Хвалиться дуже не буду, а скажу. Обязались мы сами перед собой средний живой вес крупного рогатого скота довести до полтыщи килограммов. Настриг шерсти с овцы не меньше четырех кило… Удой молока поднять втрое… Это на первое время… Ну, все наши цифры тут записаны. Только без многолетних трав и корнеплодов все они будут потолочные…
Он обстоятельно и со знанием дела говорил о корнеплодах и концентратах, о зеленом конвейере, комплексной механизации фермерского хозяйства артели.
Петро слушал и радовался. Значит, по душе пришлось новое для Горбаня дело, если он так все продумывает, прикидывает, взвешивает.
Самым коротким было выступление Ефима Лаврентьева.
— Я так мыслю, — сказал он, расправляя пальцами широкие усы: — Петро Остапович на добрые дела нас приглашает. Дружно возьмемся, введем новые севообороты не позже будущего года, уже в пятидесятом году вступим в первый год севооборота. Надо браться! А руки наши никакой работы не боятся…
Громак и Федор Лихолит высказали по-разному общую мысль. Если поддержать предложение Варзары Горбань и пересмотреть и повысить нормы, резко повысится производительность труда, сократятся сроки проведения сельскохозяйственных работ. Тогда будет достаточно времени и для лесонасаждений, и для нового колхозного строительства, и для освоения плавней, для создания больших ферм и новых плантаций.
Уже к концу совещания, затянувшегося до часу ночи, выступил Остап Григорьевич. И хотя все устали, кое-кто успел тайком вздремнуть и Громак поторапливал ораторов, чтобы они «закруглялись», старый Рубанюк, как все поняли, не намерен был торопиться. Выйдя к столу, он не спеша снял и аккуратно сложил кожух, оправил праздничный пиджак с партизанской медалью на лацкане, полез в карман за очками.
— Надолго настраиваешься, Григорьевич? — иронически осведомился Андрей Горбань.
— Надолго, — с невозмутимым спокойствием ответил Остап Григорьевич. — Это не так, что «была не была — катай сплеча». Печка трошки и подождать тебя может.
— Ничего, время еще терпит, — сказал Бутенко. — Послушаем.
Остап Григорьевич с минуту помолчал, медленно и негромко заговорил:
— Расскажу одну быль. А вы слушайте и на усы себе мотайте, у кого есть. Лежали в бурьяне, под жерделами, два хлопчака. Оба босые, оборванные. Лежали они в бурьяне потому, что стыдно им было показаться перед людьми. Не было у них ни чобот с бульдогом, которыми похвалялись на улице другие парубки, пиджачишков не было. А дело случилось на пасху. И об чем же эти двое хлопчаков между собой говорили?
— Прослышали они, эти хлопчаки, — продолжал Остап Григорьевич, — про какую-то Калифорнию. Будто такая страна есть или в Америке, или в Африке. Вроде там валяется под ногами золота и алмазов, как у нас в саду яблок после бури. И замыслили себе хлопчаки раздобыть лодку, ружьишко какое-нибудь и плыть по Днепру до той самой Калифорнии, абы не видеть убожества, в котором проживали. Батрачили обое у куркулей, ну, а жизнь эта известная… Один из тех пареньков Андрей Горбань, второй — Иван Рубанюк. Вот он сидит Андрей Савельевич, и скажет сам, было так или не было.
