Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Что потом было, где живу? А про то не спрашивай. То дело десятое… Скажу только вот что: как бы жил, не знаю, не случись со мной всей истории этой… Не пойди я тогда на дымок тот, не заверни в приют… И за всю жизнь не узнал бы, может, ни тоски настоящей, ни радости. Так-то вот…
Ночью сойдешь?.. Ну, спать давай. Поздно уж…
С колышка
Здесь кончался город. Электрические огни бежали под уклон, и у крайнего высоченного дома улица обрывалась вдруг. Здесь стоял последний столб с лампочкой под жестяным конусом, свет выхватывал из тьмы стены дома, облицованного белыми плитками, и контуры двух-трех сосен. А дальше — и в вышине, над светлым домом, и прямо, куда сбегала под уклон улица, и внизу, за высоченными соснами, — везде все было черно и пусто. Казалось, там кончалось все: и столбы, и дома, и деревья; и нет там ничего больше, кроме черного, необъятного и пустого провала.
Об этом думал Ченцов. Думал так неспроста. Знал, что дальше, за домом сразу, начинается непролазная глушь: дикий лес гниет в буреломах, пучатся топи; в мшистых завалах гнилья, в болотах плодятся, множатся несметные тучи гнуса. В таком проклятущем месте и растет этот новый город.
Ченцов сегодня раздражен, на душе у него черно, как эта ночь за городом. Сегодня на его участках много простаивали, — не было раствора, — и Ченцов бесновался весь день, поругался даже с тем, кого втайне возвышал над другими, — с начальником строительства Белогрудом Семеном Сидоровичем.
Завтра выходной, послезавтра первое число — недовыполнение так и останется; и потом ничем не докажешь, что не твоя вина в этом. И выходной завтра будет не выходной, хоть и так не разгуляешься здесь, у этих болотин. Город тоже! Дыра. Да еще этот навязался, бригадир штукатуров с пятого участка — Пискунов. Идет и гудит, и гудит — масла в огонь подливает:
— В управлении что!.. В управлении заделов!.. На полгода заделов… Твой простой по карману не стукнет. Им что… А ты рубли, рубли роняешь. Ты, Иван Матвеевич, плюнь, плюнь на них — закона нет, не удержат.
А он и плюнет. На черта ему, чтоб его ни за что ни про что за чужие промахи секли, как мальчишку. Хватит! За других отдуваться хватит!
— Строек этих — ум-м! — не чета нашим строечки! Гребут люди грошики!
А на черта ему стройка! Жизнь собачья! Начинай с колышка, гнус корми. На черта ему это!
— Махнем на Север! Деньга бешеная, отпуска двойные!..
И там с колышка. А встанет город — живут другие. И как живут! Ремонтно-строительными управлениями обрастают… Тоже строители! Смех! Тут вот пяток лет — город отгрохали; завод, улицы, проспект…
— Раскланяться — плевое дело. Поцапался — хлоп заявление, и тю-тю!.. А Север — ум-м! — Север!..
На черта ему Север! Работы и здесь по горло. Город — по совести — дыра, но не все сразу… Дворец строится, а там и театр…
— Житуха на Севере! Деньжат сколотим и-и-и!.. По курортам!..
— А бригадир-то — хапуга.
— Одному несподручно, а с тобой!.. У тебя, Иван Матвеевич, хватка!
Ченцов остановился.
— Катись-ка ты, Пискунов!..
На лице Пискунова все задергалось: скулы, нос, губы:
— Ты зря это, я ведь так это, а Север — оно что, оно неплохо…
Круглые глаза Ченцова не мигали, и Пискунов знал, что можно ждать при этом, и попятился:
— Ну ладно, ладно, Иван Матвеевич… Ладненько…
В понедельник Ченцов шел к Белогруду с твердым намерением. Сейчас он ему все выскажет по порядку! Как строим?! Как?! Лишь бы средства освоить и объект сдать!.. Начал завод работать — ну и хорошо, дома заселили — ну и ладно, а что территория не благоустроена, что с недоделками объекты сдали — нас не касается: пусть другие доделывают!..
Он, Ченцов, строил бы не так! Да не так и строил… Пытался строить. А его то и дело с участка на участок перебрасывали — где прорыв, туда и кидали.
Вспомнил бас начальника строительства: «Жилье сдал — нечего тебе там делать больше. Что там осталось — беседки, газончики?! У нас на главном корпусе завода прорыв! Понимаешь, прорыв! А ты со своими газончиками!»
Сейчас он все ему выскажет, а если Белогруд попрет свое, он вежливенько положит на стол заявление и выйдет. И пусть…
У конторы толпились строители. Увидели Ченцова, окружили. Подскочил Сезнев, прораб с подсобок:
— Иван Матвеевич! Мысль! Своих послать на растворный узел! Вроде фирмы получится. Людей меньше останется, зато раствор на участках всегда будет. Как?
Иван прикинул в уме — мысль дельная.
А Сезнев бежал рядом:
— И в октябре полторы нормы грохнем. Как?!
Распахнулось окно на втором этаже конторы. Бас Белогруда перекрыл говор:
— Ченцов! Зайди-ка!
И только он перешагнул порог, загремел:
— Слыхал? Перебазируемся!
В голосе Белогруда Ченцов уловил нотки, какие появлялись у того на митингах, когда закладывали первый дом, когда пускали цех…
— Город готов! Стоит! — Белогруд саданул по столу пухлым, тяжелым кулаком. — Расти городу. Стройуправление в трест преобразуется. Как думаешь, Иван Матвеевич, кого в тресте оставим? Так сказать, в наследники.
От глаз Белогруда по его толстому лицу побежали добродушные морщинки, и Ченцов насторожился, нащупал в кармане заявление.
— Как думаешь?
Ченцов молчал.
— Посоветовались мы… — Складки возле глаз Белогруда расправились, и глаза — маленькие, светлые — холодно блеснули, скользнули по лицам собравшихся в кабинете людей. — Тебя оставить решили, Иван Матвеевич.
Ах, вон что! Ну, конечно… Ченцов колючий. Ченцов несговорчивый…
— Вот так, — мягко сказал Белогруд.
Все глядели на Ивана. За длинным столом собралось все начальство: секретарь парткома — с хитрой веселостью в глазах, будто радовался за Ченцова; председатель постройкома — сонный, безразличный; главный инженер — один глаз прикрыт, другой блестит зло; начальник отдела кадров — ну, вредная морда! — и как Ченцов не заметил раньше?
«Сговорились», — подумал он и в упор уставился на Белогруда. Будто через увеличительное стекло, разглядел все сразу: белый, нежный, словно у младенца, пушок на голове, невыбритую щетину в складках тяжелого подбородка, глубокие черные поры на массивном носу. Сказал тихо:
— Ну, дудки!
— Что дудки? — Белогруд откинул на спинку стула тяжелый торс. Повысил голос: — Что дудки?!
— Со мной этот номер не пройдет, — сказал Ченцов.
— Ба-а! Ты никак плохо выспался? — Белогруд задрал на середину лба густые темные брови. — Ба-а!
— Я вам не пешка, — сказал Ченцов. — Куда захотели, туда и поставили — не выйдет.
Белогруд захохотал так, что на графине стакан звякнул.
— Слыхали, а?! Слыхали?!
Все заулыбались, начальник отдела кадров открыл редкие, ехидные зубы, и Ченцов взорвался:
— Меня
