Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова
— А что? — спросил дядя Дема. — Опять двойку получил?
— Нет, нет, — поспешила успокоить его Натка. — Мы просто решили пригласить вас на классное собрание. Вы должны обязательно прийти и помочь разобрать поступок вашего сына. Мы напоминали Юрию, чтобы он вам передал наше приглашение. — Тут Натка стащила с головы шапочку, видно, жарко стало ей, а потом неуверенно добавила:—Но он, очевидно, боится вам сказать...
— Вон как, боится? — воскликнул дядя Дема, помолчал, усмехнулся. — А если я не захочу явиться, тогда как? Я, пожалуй, так и поступлю. Нечего мне там делать. Пусть сам отвечает за себя.
Он наклонил голову к плечу, исподтишка посматривая на Натку. Его лицо так и морщилось от смеха, но разгоряченная Натка ничего этого не замечала. Она возмущенно поднялась со стула, сжала кулаки.
— Вы, вы обязаны!—запинаясь, проговорила она.— Мы ведь не знаем, почему он сбежал из дому! Может быть, вы его... — Тут Натка запнулась, разом умолкла и боязливо глянула на дядю Дему. Лицо ее густо-густо покраснело, и, не зная, о чем говорить дальше, она закрутила кончик косы.
— Да... — протянул дядя Дема, все еще не сдаваясь, но уже начиная хмуриться. — Спасибо, что предупредили. А я уж, грешным делом, ремень для него приготовил. Этакий широкий солдатский ремень у меня есть...
Я не удержался и влетел в комнату.
— Да не слушай ты его! — закричал я Натке.—Понимаешь, он шутит. Просто наговаривает на себя.
Натка Черепанова засиделась у нас допоздна. Она дождалась прихода мамы и та уговорила ее напиться с нами чаю. Натка моей маме так понравилась, что она раздобрилась и обещала подарить ей весной фуксию. Свою любимую фуксию!
Когда Натка собралась уходить, дядя Дема велел мне одеться и проводить ее до самого дома. Я, конечно, не отказался. Разве можно отпустить девчонку одну в такой поздний час? Мало ли кто мог ее обидеть.
Поезд отходит ровно в одиннадцать
Наконец-то и у нас, как у всех порядочных людей, в Новый год будет елка. Хотя до праздника осталось добрых десять дней, но я успел пригласить к себе на вечер ребят. Даже сама Софья Ивановна дала мне твердое слово прийти к нам на елку. Она посоветовала позвать и Гурика, сказав, что нехорошо отделять его от остальных товарищей. А мне что! Мне вовсе не жалко! Пусть приходит, пусть веселится, только если опять начнет приставать со всякими глупостями, то дело не выйдет. Да и времени у меня теперь оставаться не будет, чтобы бегать с ним по улицам или просиживать по два сеанса в кино. Все рассчитано точно — минуточка в минуту.
Лилька с мамой начали готовиться к празднику заранее. Накупили целую коробку игрушек, цветной бумаги и каждый вечер все что-то режут, клеят, рисуют.
В выходной день, сразу же после завтрака они занялись делом — начали разбирать елочные игрушки. Мы с дядей Демой тоже решили поработать. Растянули на полу провод— собирались припаивать к нему цветные лампочки.
Все шло тихо, мирно, мама даже начала что-то напевать себе под нос, и вдруг в прихожей сердито тявкнул Бродяга. Подождал немножко, подумал и опять тявкнул. А потом как разлаялся на всю квартиру, прямо из себя стал выходить. Лилька сразу насторожилась, надулась и на меня посмотрела.
— Наверное, твой рыжий балбес заявился, — сказала она, поджав губы. — Сейчас его бабушка погонит. Даст ему жару...
В коридоре зашлепали мягкие туфли бабушки Селивановой, скрипнула входная дверь, и почему-то стало очень тихо.
— Кошка забрела, — сделала предположение мама и улыбнулась.
Дядя Дема взглянул на маму, тоже улыбнулся и велел мне подать паяльник, который грелся на плитке.
— Вот учись, Юрий, как нужно работать, — сказал он, а сам опять прислушался.
— И нечего вам там делать, — говорила кому-то бабушка Селиванова. — Сказала ведь.
Мама подняла голову и неизвестно отчего побледнела.
— Кажется, меня кто-то спрашивает, — неуверенно сказала она очень тихим голосом и вышла из комнаты.
Мы с дядей Демой перестали работать и стали ждать, что будет дальше.
Тут вошла мама, посмотрела на всех нас по очереди и виновато сказала:
— Это, оказывается, к нам, Дема.
— К нам, так впускай. Не полагается гостей за порогом держать,—ответил дядя Дема.
Если бы я шел по улице, а мне навстречу валом валили бы люди, и то среди тысячи я сразу узнал бы папу. Это, конечно, был он. В коричневом пальто и такой же коричневой шляпе. Самый настоящий мой папа, которого я часто вспоминал. Наконец-то он соскучился и приехал из Москвы. Он был совсем как на карточке, только еще красивее.
— Здравствуй, Лиза, — сказал папа, осмотревшись. — Не ждала? А я вот в командировку приехал и решил заглянуть. Вижу, что у вас все по-старому...
— Ошибаешься, — каким-то странным резким голосом возразила мама. — Не все по-старому.
Она, как впустила папу в комнату, так и села на стул.
— Мама, что ты делаешь?—сердито вскрикнула Лилька.— Зачем с нитки обрываешь флажки? А как же на елку их будем вешать?
Мама вздрогнула, точно уколола палец иголкой, отдернула от гирлянды свои тоненькие руки, опустила их на колени.
— Да эта строгая девица ведь моя дочка! — обрадовался и удивился папа. Тут он снял свою шляпу, положил ее на краешек стола, хотел обнять Лильку.—Такая большая, так на тебя, Лиза, похожа...
Лилька испуганно отпрянула от рук папы, выскочила из-за стола и, таща за собой через всю комнату елочную серебристую бахрому, ринулась к дяде Деме. Прижалась к нему, обняла его за шею. Лилька, конечно, не помнила отца. Он уехал от нас, когда она была совсем маленькой и еще не умела ходить. И сейчас она его не признала...
Папа прямо опешил от такого странного Лилькиного поведения. Постоял, растопырив руки, посмотрел на маму...
— Она, кажется, боится меня, Лиза? — спросил он тихо. Но мама ничего не ответила и только скривила губы. Тогда папа взглянул на меня и опять повеселел, опять улыбнулся. У меня отчаянно заколотилось сердце, я бросился к нему, но под ноги попалась коробка с елочными лампочками, и если бы не дядя
