Живой - Борис Андреевич Можаев
На улице темь — глаз коли. Мелкий острый дождь больно сек лицо, хлестко, как дробью, бил в гулкий задубеневший полушубок. «Надо позвать мужиков, — думал Фомич, — попытаться вывести плоты в затон, к Святому озеру. Там затишок. Но кто пойдет в такую пору?»
Он остановился возле дома Васьки Котенка, сельского пастуха, еще не женатого парня. «Ежели того уговорить, он хоть в огонь пойдет», — думал Фомич и знал, что слово на Ваську действует так же, как и на колхозного быка.
Васька хоть и получил прозвище Котенок, но ленив был, как настоящий старый кот. По лени своей он в деревне остался. Пришел из армии, мать говорит ему: «Васька, поезжай в Горький. Там половина Прудков на пароходах ходит». — «Кого я там не видал». Предлагали ему идти на курсы механизаторов. «Да кого я там не видал», — отвечал свое Васька. Устроился он стадо гонять, три года прошло, а Васька все никак кнута не может сплести. «Да когда его плести! Летом пасти коров надо… А зимой чего стараться? Может, и не придется больше коров гонять?» Так и ходил он впереди стада с палкой.
Была у Васьки еще одна слабость — любил выпить. Фомич на этой слабости и решил сыграть.
На грохот в дверь долго никто не отвечал. Потом в окне появилась круглая Васькина физиономия:
— Кого надо?
— Васька, это я. Выйди на минуту!
— Никак, ты, дядь Федя?! Чего тебе?
— Собирайся скорей! Работенка есть. — Фомич боялся, как бы Васька окна не закрыл. Тогда его не дозовешься.
— Какая еще работа в такую пору? — Васька и окна не закрывал, и не проявлял особого интереса.
— Начальник ГЭС звонил мне. Приказал плоты перегнать к Святому озеру. Полсотни на рыло обещает, — соврал Фомич.
— Ну, так завтра и перегоним. Где начальник-то?
— Да начальник там. На станции. А мне наказал расчет произвесть.
— У тебя что за деньги? В твоем кармане — вошь на аркане.
Васька взялся за оконную створку, намереваясь прихлопнуть ее перед носом Фомича.
— Да ты обожди, обожди! — поймал его за руку Фомич. — Он мне наказал после работы литру водки поставить.
Васька чуть подался вперед:
— А не врешь?
— Ну ты что? Начальник велел. Приказ начальника — закон для подчиненного. Сам знаешь — служил в армии.
— Обожди маленько, — коротко сказал Васька и захлопнул окно.
— Ну, слава те господи! Одного уговорил, — облегченно вздохнул Фомич. — Еще кого? Хотя бы по человеку на секцию…
Через минуту Васька вышел, застегиваясь на ходу.
— Дядь Федь, а еще кого не надо?
— Одного бы человечка не мешало.
— Обожди маленько. — Васька перебежал через дорогу и постучался к Губановым: — Гринь, выйди-ка!
Вышел тот самый тракторист, которого пытался заполучить Фомич у председателя. Перекинувшись двумя словами, Васька с Гринькой подошли к Фомичу.
— Дядь Федь, а трактором нельзя оттащить плоты по берегу? — спросил Васька.
— Можно попробовать, — безразличным тоном сказал Фомич. — Мне все равно.
— Мы сейчас сбегаем заведем трактор и в момент пригоним, — сказал Гринька.
— Только через село не гоните, — остановил их Фомич. — Нечего народ булгачить. Давайте по берегу.
— А нам все равно. Пошли! — И Гринька с Васькой исчезли в темноте.
«Видать, бог-то есть, — думал, ухмыляясь, Фомич. — Вон он как все рассудил. Не хотели мне тракториста дать, чтоб подтянуть плоты… Так теперь я их за версту отведу, к Святому озеру. И не то что на мель — на сухо вытяну».
К утру все три плота лежали на пологой отмели Святого озера возле самых коровников. Фомич ликовал: только теперь он понял, что там, в конторе, дали промашку — распорядились причалить возле клубного крутояра. Спала бы вода, их еще пришлось бы вытаскивать трактором из озера. Месяц работы. Да трактор надо гнать за тридцать километров. А здесь они — вода спадет — на сухом месте. И подъезды к ним хорошие. Подгоняй любую машину, нагружай и вези, куда хочешь. «Выходит, я не одну тыщу сэкономил. Может, еще и премию отхвачу. И все за литру водки! Вот тебе и полая вода…»
Половодье в Прудках — пора веселого отдыха и кратковременной дармовой добычи. Ребятишки день-деньской кричат, как грачи, на тополиной горке — кто в городки играет, кто в лапту, и на шармака, и в ездушки: проиграешь — вези соперника на своей спине от кона и до кона. Старухи спозаранок выползают на завалинки и долго греются на солнце, из-под ладони смотрят, как переливается в солнечном блеске желтовато-мутная неоглядная вода. «И куда она вся деется?» — «Вода-то?» — «Ну!» — «Сказывают, в море». — «А у моря что ж, ай дна нет?» — «В пропасть уходит…» — «Ах, ба-атюшки мои!»
Старики в такую пору не судачат; вместе с мужиками, которые на технике не заняты, шныряют они в лодках по лугам — подбирают плывущие бревна, спиливают сухостой, грузят в лодки, а тяжеленные коряжины буксируют на веревках. В хозяйстве все пригодится… Мало какое добро выносит полая вода; иной в лодке везет бревна, а в руках ружье держит: того и гляди, утка вылетит из-за леса или заяц подвернется на каком-либо незатопленном островке. Приберут. Прудковские жалости не имут.
В такую пору по мутной вольной воде начинает биться лещ, сазан, щука. Возле кустарников, у берегов скрывшихся под водой бочажин ставят великое множество двукрылых шахов и однокрылых куликов, горловины затонов и стариц перекрывают сетями. А у кого нет лодок, те бродят вдоль берегов с закидухой — квадратной сетью на конце длинной оструганной жерди. Всякому своя работа. И редкий прудковский мужик откажет заезжему любителю свежей рыбки из какого-нибудь суходольного Тиханова. «Бери, сколько хочешь. По десятке за кило». — «А дешевле нельзя?» — «Пашано нонче почем? То-то и оно. Дешевле нам нельзя. За счет природы только и выезжаем».
Полая вода была в этом году высокая, под самую ферму подошла, и неподалеку от коровников стоящие хранилища с семенным картофелем потекли. Пришлось срочно перебирать весь картофель. Гузенков приказал согнать на хранилища все Прудки и сам прикатил на «газике». По домам ходил Пашка Воронин, созывая людей.
Фомич после утренней рыбалки сидел на крыльце и читал газету, когда остановился перед ним Воронин.
— Председатель приказал всем идти на овощехранилище. И тебе тоже идти с семьей… картошку перебирать. Понял?
Фомич, не отрываясь от газеты, спросил:
— А кто отвечает за эту семенную картошку? Гузенков?
