Илья Штемлер - Уйти, чтобы остаться
— Что здесь?
— После вашей беседы с Киреевым… Вы не участвовали в милой суете у доски, приправленной киреевскими пошлостями. Я решил, что вы готовитесь к драке. Вроде той, что получилась в Доме ученых… А все произошло наоборот. Признаться, я удовлетворен.
— Вы просто злой демон, — усмехнулся Вадим.
Но Савицкий не обратил внимания.
Он продолжал:
— Разумный гонится не за тем, что приятно, а за тем, что избавляет от страданий. Это слова Аристотеля. Так вы и поступили, возможно подсознательно, в разговоре с Киреевым.
— Чепуха, Савицкий. Похоже, что вы меня охмуряете. Как поп, разозлился Вадим.
— Я с вами делюсь. Я всего лишь рассуждаю, если хотите… Вы работаете, и вдруг приходит некто и перечеркивает ваши труды. Начисто. Кто ему дал право? И по какому праву ему дали это право?
— Да, но есть какое-то разумное начало…
— Ничего нет. Есть стечение обстоятельств и удача. Только этим можно объяснить, что умным человеком, бывает, командуют идиоты, а порядочным — законченные негодяи. Где тут ваше разумное начало?
Савицкий замолчал. В запертую на крючок дверь гулко застучали.
Вадим попытался отбросить заевший крючок. Но он не поддавался. Это раздражало Вадима. Савицкий наблюдал за его возней, старательно обтирая яблоко куском газеты.
— Жаль мне вас. Лучше многое принять сразу, чем ждать, пока тебя заставят принять, — негромко произнес Савицкий. — Вы мягкий и умный человек. Это драматическое сочетание, поверьте… Впрочем, вы уже многое приняли. Я внимательно следил за вами в разговоре с Киреевым. Меня не обманешь.
Крючок все не поддавался. Вадим примеривался, чем бы стукнуть.
Савицкий тронул тумблер осциллографа, но так и не включил.
— Скажите, Дима… Вам не кажется, что Киреев догадается о моей гипотезе образования гидроксила?
— Ну и крючок…
— Не догадается. В общем-то в той тетради почти ничего нет. Все осталось в других записях. За исключением двух-трех формул… Жаль, что я их тоже не стер резиночкой. Но я не ожидал столь стремительного налета.
— Вы странный человек, Валентин Николаевич… И вы мне чем-то не нравитесь, извините… В глаза это говорить трудно.
— Я это понимаю, — произнес Савицкий.
В лабораторию ворвался Ипполит.
Заметив, что в комнате, кроме Савицкого и Вадима, никого нет, Ипполит иронически улыбнулся:
— Забавный комплект для уединения… Чем окончилась консультация? Только по порядку… Что вы улыбаетесь, Савицкий?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
…И КАЧАЮЩИЙСЯ ПО ВЕТРУ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1Нет ничего досадней плохой воскресной погоды. Этот мелкий плаксивый дождичек…
С порывом ветра по стеклу шлепала кривая тонкая ветка. Ипполит давно б ее отломал, если бы не Вадим.
— Помню, по дворам ходил старик. С волшебным ящиком. «Посмотрите знаменитую троянскую лошадь! — кричал старик. — Девушка Даная ожидает Зевса!. Приезд императора Наполеона на остров Святой Елены! Налетай!» За десять копеек любитель мог заглянуть в ящик…
— Ну и что? — Ипполит принялся заводить механическую бритву.
— Я тоже заглядывал. Наполеона не было видно. Толпа каких-то людей смотрела в сторону моря… С каждым приходом старика я платил десять копеек в надежде увидеть наконец Наполеона. А видел все тех же типов.
— Ну и что? — Ипполит придвинул поудобней зеркало.
— В детстве чего-то ждешь и надеешься, что сбудется. И детство кончается тогда, когда начинаешь понимать, что может и не сбыться.
— Полагаю, твое детство, Вадим, в основном определялось интересом к Наполеону. Я бы созерцал «Девушку Данаю» за те же деньги.
— У нас было разное детство.
— Ну и что? — Ипполит принялся за подбородок.
— Старик стащил белье с веревки… Так закончилось мое детство.
— Ты понял, что не дождешься императора?
— Нет, я понял, Ипп, что люди, которые демонстрируют увлекательные картинки, могут стащить с веревки белье.
— У тебя, Дима, с детства развита тонкая наблюдательность. Ты все о Кирееве?
— Скорей о Савицком…
В дверь сильно постучали и крикнули, что Горшенина вызывают к телефону.
Ипполит вышел с журчащей бритвой в руках. Удобная штука. При долгом разговоре можно продолжать бриться у телефона.
Вадим остался один. Он потянулся было к часам, но вспомнил, что забыл их в отделе. Сейчас одиннадцать, не больше. До вечера надо как-то убить время. Вечером его пригласил Бродский на новоселье. Скинулись всем отделом и купили телевизор «Рубин». В подарок…
Ветка шлепала по стеклу с такой торопливостью, будто хотела срочно вызвать его на улицу. Вот летом она была красивая. Ночью. Изумрудная от электричества.
Вадим открыл форточку, поймал ветку и продел ее в скобу. Рука покрылась мелкими капельками, словно держал ее над паром.
…После откровенной беседы в лаборатории они почти с Савицким не разговаривали. Иногда Вадим чувствовал на себе его взгляд. Оборачивался. Однако тот продолжал копаться в своей установке. И, судя по всему, вряд ли смотрел на него. И почему Савицкий должен думать о нем? Жалеет о разговоре при закрытых дверях? Вадим старался не вспоминать этот разговор. Возможно, Савицкий многое преувеличивает. Он не может быть объективным, так много пережив. Даже позицию Киреева в этой истории с кибернетикой он считает уловкой. Конечно, и Савицкого можно понять.
Вадим гнал от себя весь этот разговор. Он ему мешал. Если все принять всерьез, то надо не молчать, надо с кем-то поделиться. Это значило пойти на неприятные осложнения. А Вадим еще надеется, что все обойдется. Надо выждать. Закончить тему Института баллистики, а потом понемногу продолжать работу по Венере… Тихонечко, без громких скандалов вокруг. Это тактика, политика, если угодно… И к черту Савицкого с его делами. Раз и навсегда! Хоть один раз надо поступить твердо, без колебаний…
Или — с Киреевым, а значит, иметь возможность довести как-то тему до конца, или… Второго «или» быть не должно! Все, что рассказал Савицкий, — это их личное дело. Еще не известно, что на месте Киреева предпринял бы сам Савицкий. И хватит об этом…
За дверью послышалось нарастающее жужжание. Через секунду на пороге появился Ипполит. Казалось, его приводит в движение комариный моторчик механической бритвы «Спутник».
— Между прочим, к телефону просят Родионова.
— Меня?!
— Кто мог подумать, что женским голосом вызывают не Горшенина? — тети Жениным тоном произнес Ипполит.
Вадим разыскивал под кроватью комнатные туфли. Один, как всегда, оказался под шкафом, другой — под столом. Удивительно, как они туда залетают…
— Неплохо бы и штаны надеть. Ты не на пляже, — Ипполит швырнул серые спортивные рейтузы. — Манера — валяться в постели все утро.
Вадим молчал. Чепуха какая-то. Ну, не звонила четыре дня, позвонила на пятый. Сколько раз он, Вадим, был возле телефона и даже не вспоминал о ее существовании. Она исчезла. К ней не тянуло. Единственное, что он помнил, — это «туриста Семенова», деловито шагающего среди ног покупателей… И вдруг это непонятное волнение.
Вадим взял рейтузы и, не торопясь, принялся продевать ноги. Затем так же медленно стал надевать рубашку, аккуратно застегивая каждую пуговицу.
— Сборы на собственные похороны, — произнес Ипполит, утюжа щеки. — Или ты догадываешься, кто звонит?.. Наверняка тетя Женя дала отбой.
— И очень хорошо, — Вадим вышел из комнаты.
Трубка терпеливо лежала на краю стола. Большая тусклая пиявка. Тетя Женя пила чай из фарфоровой кружки и рассматривала журнал «Советский экран». По обложке расползлась улыбка какой-то кинозвезды.
— Доброе утро. Меня, что ли? — небрежно произнес Вадим. Тетя Женя ничего не ответила.
— Слушаю вас.
— Привет. Ну и копуха ты…
— Ирина?!
— Ты удивлен? Разве Ипполит тебе не сказал, что я звоню?
— Я слушаю, Ира.
И тут Вадим почувствовал, как сильно он ждал другого звонка. Вдруг! Резко, как короткий удар…
Ирина просила проводить ее к Бродскому. Если Вадиму не трудно. Она плохо ориентируется в новостройках. Он что-то промямлил. Мол, он не знает, когда выберется. И пойдет ли вообще. Ирина принялась уговаривать. Неудобно. Эдька обидится. Ты ведь знаешь Эдьку… Вадим согласился. Торопливо и внезапно… Ирина сказала, что будет ждать в павильоне астрографа. Часов в семь. И положила трубку…
А Вадим продолжал стоять. Он согласился проводить Ирину — единственный способ поскорее освободить телефон. Теперь же он не решался набрать номер Вероники. Диск аппарата словно широкое лицо. А кружочки цифр разбегаются в светлые веснушки. Точно такие, как у Вероники.
— Телефон задерживаете. Комендант ругается, — произнесла тетя Женя. Она подогнула журнал, и протянутая через обложку киноулыбка превратилась в ехидную гримасу. Вадим положил трубку. Еще не хватало разговаривать с Вероникой при тете Жене.
