Георгий Лоншаков - Горшок черного проса
— Наташа! Ты слышишь, Наташа! Малмыж! Понимаешь? Оказывается, здесь тоже есть Малмыж!
Наташа Проснулась с трудом, села, поправила платок, поеживаясь, оглядывая звездное небо, силуэты сопок и ничего не понимая.
— Наташка! — повторял Найденов; так он называл жену чрезвычайно редко, в минуты особого возбуждения и доверительности. — Наташка! Ты слышишь? Нет, ты понимаешь? Здесь… и вдруг Малмыж!
Она знала, что для него Малмыж — это не меньше, чем для нее Кронштадт или Петроград, но уж слишком невероятным было слышать здесь о Малмыже, и в первые минуты, не разобравшись, что к чему, она испугалась за мужа, подумав, не бредит ли он или, что еще хуже, — не сошел ли с ума!
А Найденов стал упрекать Жилина за то, что тот не сказал ему о Малмыже раньше, чтобы можно было посмотреть получше село, а потом рассказал, что на Вятке есть уездный городок Малмыж — небольшой, деревянный, со спиртзаводом да небольшими мастерскими; что его имение Гоньба расположено тоже на Вятке, всего лишь в десяти верстах от Малмыжа, что он учился в этом городе в школе, часто бывал с отцом или матерью на праздниках, ярмарках, в гостях у знакомых. А вот надо ж такому случиться! Здесь, за десять тысяч верст от Вятки, есть на Амуре свой Малмыж!
— Эдак у нас по всей реке — от Хабаровска до самого Николаевска, — заметил Жилин. — Вот, скажем, наше Пермское. Энт только я один там пришлый, а остальные все живут пермяки; из Пермской губернии, значит, сюда притопали. Место им выделили. Они и обосновались, хошь не хошь, на этом месте, хотя не больно оно хорошее: тайга кругом гнилая, под раскорчевку несподручная, и хлеб не растет: болота, что с них возьмешь? А острова-то все заливные, только под покосы годны да ежели овощь садить. Вот, значит, пермяки-то здесь и обосновались, хоть и не по своей воле. А из Орловской губернии которые, те обосновали, значит, Орловку, из Тамбовской — Тамбовку… И Елабуга здесь есть, и Вознесенское, и Троицкое… Ну, а ваши-то, малмыжские, стало быть, на память вечную по-своему назвали село, как все делали. Мимо ваших земляков, значит, проплыли. Вот оно как!
Найденов пытался понять, что же привело его вятичей, равно как и орловских, тамбовских, пермских мужиков, почти на самый край земли. Что заставило их двигаться с запада на восток, идти пешком год, два, три, идти со своим скарбом, с детьми, с узлами, котомками и посохами? Неужели они не понимали, что уходят навсегда с земли своих предков? Неужели же не мучила тоска по малмыжским полям, по берегам Вятки? Неужели они не испытывали страха перед расстояниями, перед таежной дикостью? Не боялись быть оторванными от всего мира? Что же, что же их вело сюда, этих мужиков, баб и детишек? Безземелье? Тяга к воле? Как они начинали здесь жить, на Амуре, не имея ни кола ни двора? Как выжили? Сами ли они догадались, или кто надоумил их назвать свои села по имени родимых мест?
Лодку несло вниз по течению. Гуляла небольшая волна. Жилин сидел на корме с рулевым веслом в руках и молча курил. Наташа успокоилась, притихла под полушубком: легкая качка быстро усыпила ее. А может, она вовсе и не спала, а только делала вид, что спит, решив оставить мужа наедине с мыслями. И чем дальше Найденов думал, тем больше ему казалось, что в этом движении народов с запада на восток заложена какая-то огромная неведомая сила, по своей безостановочности и могучести чем-то напоминавшая течение амурских вод…
И еще одно сравнение, помнится, пришло к нему тогда ночью в лодке. Когда-то, мальчишкой, Найденов в сенокосную пору нередко наблюдал, как крестьяне вывозили с лугов сено. Его укладывали вилами на телегу, утаптывали, обчесывали воз, снова накладывали.
Но это был еще не воз: он при малейшем движении мог упасть, развалиться. Чтобы этого не произошло, крестьяне брали бастрик — тонкое, длинное бревно — и с его помощью веревками утягивали сено. Теперь это был воз. И Найденов подумал: не был ли этот многолетний пеший путь тысяч мужиков, баб и ребятишек через степи, горы и болота чем-то вроде этого бастрика, которым увязаны в один воз огромные пространства России?
А для чего он, Найденов, шел пешком, ехал верхом, в теплушках, бронепоездах, в штабных и госпитальных вагонах по бескрайним просторам от Карпат до Владивостока? Теперь вот плывет по Амуру в лодке, чтобы сделать для себя открытие, что есть на Амуре, так же, как и на Вятке, свой Малмыж? От этих мыслей становилось так больно, что лучше было вообще не думать, и Найденов все смотрел и смотрел в тяжелые, мутные волны или в нависшее, такое же тяжелое и мутное небо. Только это и было близко, все остальное далеко. Страшно далеко…
Дом Жилина, потемневший от времени, был сработан грубо, как и все дома Пермского, с низким, прокопченным потолком, с русской печью в большой кухне, маленькой спаленкой.
В этой спаленке жили Найденовы первые недели после того, как поздней ночью, тайком приплыли в Пермское. С одной стороны от кухни ее отгораживала печь, с другой — грубо оструганные некрашеные доски. В комнатушке стояла самодельная деревянная кровать с периной, пуховыми подушками и старым ватным одеялом. Вместо половика на полу лежала пропыленная медвежья шкура. В единственном окне был виден Амур, крутобокая Эканьская сопка, на левом берегу — осинник, а еще дальше — острова. Сколько дней и вечеров провели они у этого окна, глядя на Амур и привыкая с тоскливым чувством к своему новому житью-бытью, сколько слез было пролито Наташей, сколько слов утешения высказал Найденов ей здесь, у этого окна! А надежда все-таки брезжила, словно солнце сквозь туман.
Но чем дольше жили они потом на зимовье Жилина, тем призрачней становилась надежда на возвращение белых армий. В середине октября 1922 года до Пермского докатилась весть о том, что НРА штурмом взяла Спасск и захватила там в плен штаб генерала Молчанова. А еще позже стало известно, что часть белых войск через перевал Барабаш ушла в Корею, а другая — под прикрытием японцев эвакуировалась на кораблях из Владивостока. К концу октября и Япония вывела из Приморья свои дивизии.
А хуже всего было Наташе. Ей уже все надоело в тайге. Все опостылело. Найденов-то хоть изредка, но выбирался в Пермское, к Жилину, гостил у него день-два. А Наташа ни разу за эти годы не покидала зимовья, никого не видела, кроме Жилина, который каждую зиму приезжал на месяц-полтора охотиться в своих угодьях.
Впрочем, нет. Однажды… Да, однажды ей пришлось увидеть человека.
Это произошло месяца через три после того, как они обосновались в зимовье. Шла к исходу осень, и пора было подумать о заготовке дров на долгую зиму. Это не составляло труда: надо только ближе подтащить к землянке сушняк, которого было полно кругом, затем перерубить и уложить в поленницы. Вот этим они и занимались в тот день, когда Найденов вдруг ощутил, что возле землянки они не одни с Наташей, а есть кто-то еще, и он, этот чужой, откуда-то из укрытия неотступно следит за ними… Найденов сразу почувствовал на себе этот взгляд, стал беспокойно озираться по сторонам, а Наташа, занятая работой, пока ничего не замечала. Ничего не говоря жене, Найденов украдкой, но с обостренным вниманием оглядывал окрестные кусты, склоны, сопки, камни, деревья… Беспокойное ощущение, что за ними кто-то наблюдает, не исчезало. И это был не зверь. Найденов кожей чувствовал взгляд человека. И вдруг он заметил, как за дальними лиственницами что-то мелькнуло и исчезло!
— Наташа… Наташа… — позвал он сдавленно. — Иди сюда!
Она подошла, глядя непонимающе.
— Иди сюда, Наташка, — повторил он и, схватив ее за руку, потащил за собой.
Она ничего не понимала, но повиновалась беспрекословно, и, когда он приказал нагнуться, она нагнулась и, когда он побежал, побежала она.
— Быстро в землянку! — теперь уже почти кричал он. — Да быстрее же!
Наташа кинулась в открытую дверь, а Найденов, вбежав следом, мгновенно захлопнул дверь, задвинул засов. Затем схватил винтовку и, передернув затвор, достал патроны в патронник.
— Уйди от окна! Подальше!
Бледная от испуга Наташа забилась в самый дальний угол.
В лесу было тихо, никаких подозрительных звуков не слышно.
Найденов осторожно открыл дверь и выполз по ступенькам во дворик, обнесенный невысоким бруствером из дерна: Жилин сделал его, чтобы оградить дворик от вешних вод и дождей. Теперь это было хоть и ненадежной, но все-таки защитой от пуль. Найденов подполз к брустверу, положил на него винтовку и цепко огляделся по сторонам. А в голове лихорадочно билось: кто это? кто? кто? Жилин? Но ему сейчас нечего здесь делать, и он пришел бы открыто. Может, Жилин выдал, привел чекистов? Нет, эти бы не церемонились, да и Жилину нет резона его выдавать: он может пострадать сам… Кто же это? Случайный охотник? Почему же он скрывается? Выжидает удобного момента для нападения? Но он мог напасть на них с Наташей уже давно, пока они таскали сушняк…
