Аркадий Пинчук - К своей звезде
Волкова тоже не назовешь перестраховщиком. Но у Чижа за спиной была фронтовая школа. А это что-то значило.
Чем ближе подходил Муравко к дому, где жил Булатов, тем шире становились его шаги. Он уже горько сожалел о потерянном вчерашнем вечере, как будто газеты и журналы нельзя было почитать в другое время – по дороге на аэродром, в перерывах между полетами. Ведь не исключено, что Булатов сегодня дежурит или уже куда-то уехал, в Ленинград, скажем. Впереди суббота и воскресенье, вполне мог укатить.
Войдя в подъезд, Муравко остановился, чтобы перевести дыхание. Улыбнулся – на косяке дверей до сих пор оставались следы взлома. Грохнул он тогда в дверь лыжным ботинком на совесть.
Муравко нажал ручку. Дверь оказалась незапертой.
– Можно ли сюда войти? – громко спросил он, остановившись в прихожей.
– Коля?
Булатов выглянул из комнаты удивленно-радостный. Поднятый воротник белой рубашки и неповязанный галстук вызвали улыбку у Муравко: все-таки он вовремя успел перехватить Булатова.
– Не ожидал?
– Здорово, Коля!
– Здорово!
Муравко пожал протянутую руку и обошел Булатова по кругу. На его лице уже не было и тени улыбки:
– Гремим, значит, на весь мир? Другом называемся и все молчком? А если бы мне на глаза не попалась эта газетенка, в каком бы я положении оказался? Ты подумал об этом?
– Тебя же не было здесь, чудик.
– А написать не мог? Может, хоть теперь объяснишь мне, что ты там такое разработал и что ты там такое внедрил? Это же не шутка, когда человеку отваливают комсомольскую премию. Только популярно, пожалуйста, в трех словах.
– Знаешь, я чертовски рад.
– Еще бы – лауреат!
– Я рад, что ты пришел.
– Не заговаривай зубы.
– Ну, во-первых, не я один. Наградили целую группу. А во-вторых, не в этом счастье, Коля. И ничего нового мы не открыли. Просто чуточку усовершенствовали методику своевременного выявления сердечно-сосудистых заболеваний, возникающих на почве…
– Стоп! Хватит. А то еще больше все запутаешь. Я все равно тебя от души поздравляю. Покажи лауреатский знак.
– Еще не вручали, Коля.
– И диплома нет?
– И диплома нет.
Муравко деланно огорчился:
– Я думал, имею дело с настоящим лауреатом.
– Не расстраивайся, это от нас теперь не уйдет… У меня к тебе маленькая просьба, – голос у Булатова вдруг охрип. – Выполнишь?
– Разве я могу отказать лауреату?
Булатов рассказал, что сегодня одна из сотрудниц госпиталя дает прощальный ужин по случаю убытия к новому месту жительства.
– В Ленинград едет.
– Повезло.
– Поедешь со мной?
– Я без фрака. Удобно?
– Еще как! Там цветник.
– А Верочка будет?
Булатов с любопытством взглянул на своего друга.
– Думаю, что будет.
– Скажи, она всегда такая веселая, какой была, в новогоднюю ночь?
Булатов достал из буфета водку и рюмки. Вынул из холодильника банку с маринованными огурцами.
– Тяпнем за встречу?
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Видишь ли, Коля… Верочка, как мне кажется, очень рассчитывала на меня. Это, знаешь, нетрудно заметить, когда работаешь бок о бок. Я не оправдал ее надежд. И поняла она это в ту новогоднюю ночь.
– Ясно, – сказал Муравко. – Чем же она тебе не того?..
Булатов налил полную рюмку водки, быстро выпил ее и неторопливо закусил огурцом.
– Сама виновата, – нехотя сказал он. – Я ей говорил: «Приходи. Останься. Поживем – увидим». «Нет, говорит, я так не могу». А я, Коля, не могу, как она хочет. Некогда мне ухаживаниями заниматься. Времени жаль. Все равно в постель придем. Так лучше сразу.
– Сердцу не прикажешь, – сказал Муравко.
– Сердце можно попросить, – возразил Булатов. – Поверь, в сердечных делах я кое-что соображаю.
– А ты бы не мог проверить мое сердце? По блату, а?
Булатов насторожился:
– Ты что, серьезно?
– Естественно. Шутка ли, двадцать седьмой год пошел, а оно еще не знает, что такое любить. Не сердце, а во, – он сделал несколько выразительных движений руками, – насос!
– Тут я бессилен, Коля, – засмеялся Булатов. – Обратись к Верочке. Она, пожалуй, тебя сможет выручить.
Он снова наполнил рюмку водкой, подержал в кулаке, но пить не стал, поставил на место.
– Коля, надо прихватить одну девушку.
Муравко вскинул брови – дескать, при чем здесь я?
– Ты ее знаешь, – продолжал Булатов, – соседка моя, служит у вас в полку.
– Юлька?! – удивился Муравко.
– Организуешь? Она дома.
– Уверен?
– Слышу, – он посмотрел на потолок.
Муравко улыбнулся. Действительно, квартира Чижа была на втором этаже. Если человек отличает ее шаги, дело пахнет керосином. Вспомнилась примета: когда на пол падает нож, жди гостя… из квартиры этажом ниже.
– Соседи – а сам не можешь организовать? – Муравко взглянул Булатову в глаза. С Юлькой он тоже не намерен ухаживаниями заниматься? Но вслух этого вопроса не задал: – Суду все ясно. Сделаю… Теперь ты остепенился, лауреат, можно и жениться. Так, что ли?
– Коля, время не ждет.
– Ладно! – Муравко решительно хлопнул руками о подлокотники и рывком встал. Не хотелось ему брать Юльку в эту медицинскую компанию. Глаз у нее острый, будь здоров, а язык и того острее.
– Иду. – Он обнял Булатова за плечи. – Но хочу тебя предупредить – с Юлькой надо ухо держать востро. Она не такая, как все.
У Булатова появилась на лице страдальческая гримаса.
– Иду, – Муравко направился к двери. – Такси заказал?
– Заказал… Только не ляпни, что я тебя попросил.
– Ну, лауреат, ну, хитрец, – эти слова Муравко сказал уже за дверью.
В два прыжка он поднялся на второй этаж, с ходу нажал кнопку звонка. За дверью различил шаги Юли.
Дверь распахнулась беззвучно, и Муравко растерялся. Юля предстала в проеме дверей неожиданно домашней – в длинном халате без рукавов и с огромной чалмой из махрового полотенца. В руках был учебник английского языка.
– Ой! – вскрикнула она и так шустро юркнула в комнату, что перед глазами Муравко только промелькнули полы ее халата.
– Разве так можно, товарищ старший лейтенант? – выговаривала Юля из-за дверей. – Надо же предупреждать.
– Меня, между прочим, Николаем зовут.
– Простите, не знаю отчества.
– Обойдешься без отчества.
– Поскучайте чуток в коридоре, я сейчас.
– А на кухню можно? Там блинами пахнет.
Юля весело засмеялась.
– Можете попробовать.
Муравко пошел на кухню. Всегда получалось, что его принимали в этой квартире в одной из комнат, в кухне же он был только в день новоселья. Тогда здесь уныло белели голые стены и сиротливо стояла неукомплектованная газовая плита. Теперь бросалась в глаза выставка расписных деревянных ложек. Маленькие, средние, огромные, десертные крохи и увесистые черпаки, сериями и поодиночке, они до потолка покрывали одну из стен, делая всю кухню празднично нарядной. Это, конечно же, выдумка Юли. Выдумка оригинальная. У потолка, по всему периметру кухни, на толстых металлических костылях покоились почерненные сосновые доски. На них беспорядочно стояли горшки, кувшины, берестяные коробки, керамические и медные кружки, бронзовая ступка и выщербленный медный колокол. Электрическая кофемолка была здесь явно временным гостем. Черненые, только более широкие доски опоясывали кухню и по нижнему периметру. На них можно было сидеть, на них можно и готовить. Уютно, красиво, удобно. Если это выдумка Юли, она заслуживала пятерки.
Блины лежали горкой на широкой тарелке, теплые, ароматные, и Муравко невольно сглотнул слюну. Несмотря на разрешение хозяйки, пробовать блины он не решился.
– Ну, что же вы растерялись? – теперь в проеме кухонной двери стояло совершенно незнакомое существо на высоких каблуках, в белых брюках и оранжевой кофте с глубокими разрезами на бедрах. Подсушенные феном волосы переливались живым блеском. Выразительные глаза, губы. И ни грамма косметики.
– Слушай, Юля, – Муравко даже растерялся на мгновение, – тебе цивильное идет в тысячу раз больше, чем форма. Прямо как с обложки журнала. Ну, Юля…
– Папа вернется не скоро, – сухо перебила она Муравко.
– Нет, честно, – продолжал он в том же полусерьезном-полушутливом, точнее – в полудурацком тоне. – Мне даже неловко рядом с тобой. Ты чертовски похорошела. И, я бы сказал, где-то подросла.
Юля недобро усмехнулась, взялась рукою за дверной косяк:
– Что еще?
Муравко явно заносило.
– Я серьезно: в тебя уже запросто влюбиться можно!
Вдруг он отчетливо понял: перебрал. И чтобы как-то разрядить сгустившуюся атмосферу, решительно взял из тарелки блин и целиком запихнул его в рот. Порция оказалась великоватой, и Юля с трудом сдержала смех.
– Сама готовила? – спросил Муравко, прожевав. Юля не ответила. Зрачки ее глаз были еще угрожающе сужены, а губы плотно сжаты. – Очень вкусно. Всю бы жизнь такие ел… Да перестань ты дуться, Юля!
