Юрий Корольков - Так было…
Де Голль спросил сидевшего перед ним журналиста:
— Скажите, месье Бенуа, как вы посмотрите на то, чтобы вам отправиться во Францию? Наша страна ждет героев.
— Мне?! — Жюля Бенуа бросило в пот, хотя в комнате было весьма прохладно. — Но ведь там… Вы говорите серьезно?
— Вполне серьезно. Я верю, что вы выполните свой патриотический долг. К тому же вы смогли бы прекрасно написать из Франции о царящих там настроениях, влить трезвую струю в некоторые горячие головы. Я очень надеюсь на вас.
Рождественский визит несколько затянулся. Жюль Бенуа покинул гостиницу полный смятения и тяжелых предчувствий. Он переживал примерно то же самое, что там, на «Массилье», когда ему предложили бежать на берег. Но он совсем не рвется быть героем, которого ждет Франция…
3Жюлю все же пришлось ехать, точнее — лететь глухой ночью во Францию. С таким же тоскливым чувством, со щемящей тревогой покидал он ее почти два года назад и в таком же состоянии возвращался теперь обратно. Он опять думал, что, захваченный водоворотом неотвратимых событий, снова совершает непоправимую оплошность. Но Жюль ничего не мог уже сделать.
Самолет монотонно гудел, завывал, переходя с высоких тонов на низкие, басовитые нотки, и рокот его чем-то напоминал остервенелый металлический визг работающей лесопилки. Бенуа сидел на жесткой скамье, протянутой вдоль борта самолета. Синий свет дежурной лампочки освещал переднюю часть кабины, оставляя в полумраке дальние углы ее, где стояли ящики, пакеты с прикрепленными к ним парашютами. Такой же парашют был прицеплен за спиной Жюля. Он сковывал движения, и Бенуа казалось, что он сам ни больше ни меньше как такой же пакет, тюк, который выбросят в люк, когда придет время.
Напротив Бенуа на такой же жесткой скамье сидели двое его спутников. Шелковые шлемы защитного цвета плотно обтягивали их головы, а зеленые мешки парашютов в неясном свете придавали им вид горбатых гномов или фантастических марсиан с лысыми, иссиня-зелеными черепами. Оперевшись на широко расставленные колени, они невозмутимо дремали, и это вызывало в душе Бенуа не то раздражение, не то зависть. Какое-то лошадиное спокойствие! Бенуа недоумевал, как можно вести себя так бездумно, если через час, может быть через полчаса, им предстоит ринуться в неизвестность, навстречу смертельной опасности. Не иначе, люди с примитивной психикой. Такое поведение Бенуа мог объяснить только отсутствием интеллекта.
Обозреватель почти не знал спутников, с которыми ему предстояло делить опасность подполья. Знал только их имена, да и то, вероятно, вымышленные, и еще то, что один, который помоложе, летел радистом, а второй, Франсуаз, назначен старшим их группы. Он имел какое-то задание британской разведки. С Франсуазом Жюль познакомился у полковника Пасси в разведуправлении незадолго до полета, когда все трое проходили тренировку и инструктировались и предстоящем задании.
После встречи с генералом де Голлем Жюль еще надеялся, что ему удастся выкрутиться из затруднительного положения и уклониться от полета во Францию. Но недели через две, почти успокоившись, он вдруг получил приглашение явиться во второе бюро на Сент-Джеймс-сквере, дом три, где в просторном особняке разместилось управление разведки при ставке де Голля. На какой-то момент присущая ему самоуверенность покинула Бенуа. По его растерянному виду полковник Пасси понял состояние бородатого человека, сидевшего перед ним. Он пристально посмотрел ему в глаза и сказал напрямик:
— Месье Бенуа, генерал рекомендовал вас как человека, способного выполнить наше задание. Передумывать теперь уже поздно. И если вы не намерены выполнить это добровольно, мы найдем средства принудить вас к этому. Время военное. Решайте.
Бенуа не в силах был отвести взгляд от лица полковника. Глаза разведчика будто сверлили его насквозь. Этот и в самом деле добьется всего, чего он захочет. Говорили, что он состоял в кагулярах, был членом фашистской диверсионной группы и Париже. Его настоящая фамилия Деваврен. Теперь об этом не принято болтать, но Бенуа сразу вспомнил, где он впервые услышал фамилию Пасси-Деваврена. Это было лет пять назад, как раз в тот день, когда он познакомился с Лилиан. Во время демонстрации Народного фронта. Пьяный парень из отрядов «Камло дю руж» — королевских молодчиков — затеял дебош на улице. Он-то и хвастался своим знакомством с капитаном Девавреном, Теперь он полковник Пасси. Ему лучше не возражать.
— Нет, что вы, — невнятно пробормотал Бенуа. — Я готов добровольно выполнить свой долг перед Францией… Я так и сказал генералу де Голлю. Мне не хотелось только прерывать работу над его монографией. Но если так, я готов…
Теперь все пути были отрезаны. Полковник Пасси подробно расспросил, где находится поместье его тестя, можно ли организовать там хранение оружия, как далеко это от шоссейной дороги. Ответы как будто удовлетворили полковника Пасси. В заключение он подбодрил Бенуа, пообещав в недалеком будущем отозвать его обратно в Лондон. Так же как и де Голль, порадовался, что Бенуа удастся повстречаться с семьей. Они расстались друзьями.
Потом началась подготовка. Жюля заставили стрелять из бесшумного пистолета с натянутым на ствол резиновым надульником, прыгать с парашютом, возиться со взрывчаткой, изучать детонаторы, учили пользоваться картой и компасом. Месяц Бенуа провел в «Патриотик скул» — в британской разведывательной школе под Лондоном — и только ближе к лету очутился в кабине самолета по пути к поместью тестя месье Буассона.
А перед самым отлетом, как раз накануне того дня, когда Бенуа отправился в подневольное путешествие, он узнал потрясающую новость. Только глубокая озабоченность предстоящим полетом не позволила Жюлю оценить ее по достоинству. Когда Бенуа в отвратительном настроении зашел в Карлтон Гарден попрощаться с друзьями, одни из приятелей отозвал его в сторону и таинственно прошептал:
— Знаете, Жюль, когда вы вернетесь, возможно, никого из нас уже не застанете в Лондоне… Имейте это в виду. Как бы вам не пришлось добираться в Москву…
— То есть как?
— Очень просто: наш генерал де Голль так раздражен поведением англичан и американцев, что решил порвать с Лондоном и переселиться в Москву… Генерал уже говорил по этому поводу с советским послом Богомоловым.
— Ерунда! — воскликнул Бенуа, — Нелепая выдумка.
— Уверяю вас, — настаивал приятель. — Генералу стало известно, что американцы хотят занять Дакар и оборудовать там военную базу, а британцы намерены захватить Нигер… Не кажется ли вам, месье Бенуа, что именно здесь надо искать причину неудачи нашей дакарской операции. Кому-то было невыгодно допускать свободных французов в Дакар. Потом всё попытались свалить на адмирала Мюзелье… Генерал де Голль заявил, что, если американцы или англичане осмелятся захватить французские владения, он порвет с ними и попросит пристанища в России — себе и своим войскам.
— А быть может, наш генерал завел разговор с Богомоловым, чтоб повлиять на западных союзников? Отъезд де Голля в Москву вызвал бы грандиозный скандал. Черчилль Рузвельт на это не пойдут.
— Вот уж не знаю…
Приятель Жюля занимал весьма скромный пост в окружении генерала де Голля, но он имел великолепные связи и, пожалуй, лучше других был во многом осведомлен. Бенуа часто пользовался его информацией. Но на этот раз мысли обозревателя отвлекало другое — перед рассветом ему предстояло отправиться в неизвестность… во Францию…
Жюль совершенно потерял счет времени. Он не мог бы сказать, сколько длилось их путешествие. В дверях кабины управления появился штурман, дал сигнал приготовиться. Старший группы месье Франсуаз поднялся с места, то же самое сделал радист, а Бенуа никак не мог оторваться от жесткого сиденья. Его вдруг охватила невероятная слабость.
Третий член экипажа открыл люк, пододвинул один из пакетов, остальной груз летчики должны были сбросить где-то в другом месте. Радист сел на край, свесив над разверзшейся бездной ноги. Он прыгал первым. То же самое сделал и Бенуа. Летчик выключил мотор, и самолет начал планировать, теряя высоту. Не утерпев, Жюль глянул вниз, где в едва различимом сереющем мраке наплывала земля, и тут из его головы исчезло все, чему учили его несколько месяцев. Он не слышал лаконичной команды Франсуаза: «Пошел!», не заметил, как исчез сидевший с ним рядом радист, как Франсуаз уже нетерпеливо повторил: «Да пошел же, пошел!» Но Бенуа, стиснув в руке вытяжное кольцо, не двигался с места. Он не мог позже припомнить — сам ли он оторвался от самолета или кто-то подтолкнул его сзади.
Свист ветра в ушах и нарастающая скорость падения привели парашютиста в чувство. Что есть силы, обеими руками Бенуа рванул вытяжное кольцо, но парашют не раскрывался.
Прошла какая-то секунда, показавшаяся вечностью. Жюль был совершенно уверен, что погибает, хотел крикнуть, но, как во сне, перехватило дыхание. С поразительной ясностью встало в памяти то насекомое, что разбилось о лобовое стекло машины, когда перед войной он ехал на линию Мажино. Вот сейчас и он так же влепится в землю, превратится в такую же кляксу. У саранчи были зеленые внутренности, а у него… Вдруг кто-то грубо встряхнул его за шиворот, и Бенуа повис в воздухе. Вздох облегчения вырвался из его груди. Парашют раскрылся нормально, но Жюль все еще ощущал пережитый страх. Он забыл о стропах, о лямках, о том, как ими пользоваться, и мешком свалился в густой кустарник, поцарапав лицо и руки.
