Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева
— Конечно! — так же оживленно поддержал Степан. — Вы рассчитали правильно, как здравым да честным людям полагается. А вот посмотрите потом, какую пользу это в жизни даст… Партия высоко оценила это дело — товарищества по совместной обработке земли: от такой общественной постановки труда для народа и польза, и учение, да и государство больше хлеба получит… Смекаешь?
И Баюков, как уже не раз бывало, с увлечением заговорил на любимую тему. В Красной Армии он успел немало прочесть брошюр и газетных статей, где рассказывалось о работе тозов, успел послушать и поговорить с докладчиками по вопросам сельского хозяйства — и наконец накрепко убедился в том, что тозы — дело нужное и важное и обещает в будущем немалую пользу для крестьянина, а кстати поможет ему стать более грамотным и культурным человеком.
— Без культуры, дорогие товарищи, теперь нельзя, — наставительно повторил Баюков. — Советская власть народу и землю и все права дала.
— Уж про это что говорить, Степанушко, ребята школьники и те понимают.
— Понимать, Финоген Петрович, мало — надо всей душой стараться новое в жизнь проводить… жизнь-то ведь везде и всюду на новое поворачивает.
— Тебе, конечно, как человеку партийному, лучше нашего видать… потому тебе, Степан Андреич, от нас доверие и уважение, — опять загудел Демид. — А только есть у меня, да и у многих еще наших беспокойство одно…
— Чего там опять? — досадливо вскинулся Финоген. — Ох, назола ты, Демид Семеныч!.. Ну… что тебя опять беспокоит?
— Да не меня только, а и других многих, кто к нашему делу привержен, — упрямо продолжал Демид, — Еще товарищество наше только зачинается, а у него уже враги появились, которые справедливому делу будут всячески вредить. Я о Корзуниных говорю, о подлой их кулацкой шайке. Я их во-о как знаю!
Демид с силой сжал темный кулак с набухшими жилами, глаза его зажглись мрачным огнем.
— Они, Корзунины, у меня во-от где памятку оставили, — и Демид, нагнувшись, ударил ладонями по своим ногам в старых, заплатанных валенках. — Десять лет на них батрачил, всю силу на ихнем дворе оставил… Парнишкой отец меня с голодухи (восемь ребячьих ртов в избе!) и определил к Корзуниным: «И сыт будешь, сынок, и себе кой-чего справишь». А я тогда безответный был, малограмотный, на спине у меня хоть горох молоти— все готов был вытерпеть. И в дождь и в холод Корзунины меня посылали то лес рубить, то на базар, то по разным торговым делам с «самим» Маркелом Корзуниным или с большаками его езживал. Бывало, хозяин-то в чайной рассиживал, а я с конями целыми часами на морозе простаивал… А уж сколько дров из лесу перевез… горы-ы! И все-то без пощады, хуже собаки, все-то на голоде да на морозе…
— Будет уж тебе гудеть! — снова недовольно прервал Финоген. — Что было, то прошло. Теперь ты с сыном женатым живешь, уже подмогу себе вырастил… Жизнь вроде глаже пошла…
— Глаже, глаже! — вдруг ехидно передразнил Демид. — Добёр ты, Финоген Петрович… ох, добёр… ты, пожалуй, волка и того бы погладил… Это оттого, что ты у Корзуниных не батрачил…
— Да что ж… и я, было время, от нуждишки к Маркелу Корзунину наниматься ходил, — простодушно признался Финоген, — да только он меня вобрат послал: «Больно, говорит, тощой ты, парень, не будет от тебя проку».
— А я был косая сажень в плечах! — выкрикнул Демид. — Это Корзунины из меня все здоровье вытянули… ноги у меня пухнут — тяжелые, как бревна, ревматизм у меня… вот… во-от…
Демид резко подался вперед, рванулся еще раз и грузно сел на лавку.
— Во-от, — повторил он, с силой ударив палкой оземь. — Они, Корзунины, кулацкий их двор, меня инвалидом сделали до скончания дней… и все обманом да посулами голову мне морочили, а сами обсчитывали, обдирали как липку: «Обожди, Демидушко, вот ужо рассчитаемся с тобой…» Все «ужо» да «ужо»… будь они прокляты, подлей их нету!
— Все это мне известно, Демид Семеныч, — с легким нетерпением прервал Баюков. — Я только что-то не пойму: к чему ты рассказ свой клонишь?
— А к тому клоню, — с каким-то ожесточением повторил Демид, — чтобы ты, молодой, помнил: корзунинская подлость да хитрость по сю пору всякому доброму делу вредить готова… И нашему товариществу тоже будет вредить… И, значит, держи ухо востро!
— Ну, Демид Семеныч, мы теперь посильнее их будем! — засмеялся Баюков, обнажая широкие белые зубы. — Наша советская власть дорогу вперед прокладывает, а Корзуниным и им подобным она ходу не дает… И все меньше будет им ходу… вот помяни мое слово, Демид Семеныч!
Демид недоверчиво покачал головой и усмехнулся.
— Ходу нет, они, Корзунины, всюду. Как торговали, так и торгуют… и к кооперации вот присосались, а где можно головы людям мутят. Вот и ныне Маркел шипит, как змея, наговаривает из-за угла на будущее наше товарищество: сулит, мол, нам это всякие беды да провалы, прямой нам будет разор от этого тоза. А уж тебя Корзунины выставляют… батюшки! Уши вянут, как послушаешь: и обманешь ты нас, и наживешься на нашей шее… и-и, да разве перечтешь!
— По себе судит, злыдня кулацкая! — сквозь зубы произнес Степан.
— Ну зачем ты, Демид, все это рассказываешь? Чай, Степан Баюков сам все знает и понимает. И что за нрав у тебя, ей-богу… гудит, гудит, зарядил, словно дождь по крыше, — рассердился наконец Финоген, — Что уж это, ей-богу, — будто сильнее Маркела Корзунина и зверя нету?
— А вот мы сейчас все сомнения и страхи у Демида Семеныча одним махом снимем! — вдруг весело и уверенно сказал Баюков и, подмигнув Финогену, повернулся к Кувшинову всем своим весело улыбающимся лицом. — Пусть те сквалыги кулацкие знают: мы, товарищество, от государства скоро трактор получим, а этим мироедам его как ушей своих не видать!
— Трактор? — переспросил Демид, и сумрачное носатое лицо его передернулось подобием улыбки. — Трактор… это, брат, здорово… ей-ей, здорово!..
Он пошевелил темными узловатыми пальцами, будто расправляя их над теплом, и вдруг грохнул басистым голосом.
— Это, значит, выходит: они себе плугом да конягой ковыряйся, а у нас земельку трактор будет поднимать?
— Только так, Демид Семенович! Только так, — важно подтвердил Баюков.
— Это будет дело, парень! — повеселевшим голосом произнес Демид и, хитро прищурясь, даже потер свои жесткие ладони. — Уж вот когда я над врагами моими посмеюсь, вот когда Маркелу Корзунину его бородищу прищемлю!.. Ha-ко, гляди, мол, мироед: наше товарищеское поле трактор пашет, знаменитая машина для нас послана… а ты, жадина, на машину
