Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
— Баш уста́, господин заведующий! — поклонился Дадаш.
— Что он сказал? — поинтересовался член правления.
— Говорит: ваше приказание понесу на голове, — перевел заведующий.
— На голове?
— По-ихнему это значит: так точно! — пояснил заведующий.
Член правления взглянул на Дадаша. Тот стоял в почтительной позе, держа папаху в руках. Лысая голова Дадаша была покрыта каплями пота.
— Это наш старый сторож — Дадаш, — сказал заведующий тоном, каким взрослых знакомят с детьми — одновременно поощрительным и снисходительным.
Дадаш смущенно заулыбался.
— Будем знакомы! — улыбнулся в ответ член правления и направился к фаэтону.
Заулыбалась и Баджи: ай да отец — с какими людьми разговаривает!
Пыль неслась за фаэтоном, увозившим гостей. Ушел в заводскую контору заведующий. Вернулся к воротам Дадаш. Пора было и Баджи возвращаться к постели матери.
«Мне жарко… Мне холодно… Дай пить…» — вспомнила Баджи с досадой.
К дому Баджи шла нехотя. Все привлекало ее внимание: воробьи, слетевшиеся на конский помет, кошка, шмыгнувшая за угол кочегарки, палка, лежащая на пути… У дверей кочегарки Баджи остановилась: большой огонь, во много раз больший, чем в кухонной плите, гудел, метался в топках-
— Не убежит? — спросила она кочегара, показывая на огонь.
— Не убежит, — спокойно ответил кочегар. — А убежит — вот кто поймает. — Он тронул веревку пожарного колокола.
Эта веревка поймает огонь? Странные вещи говорит кочегар. Обманывает, наверно! Баджи подошла к колоколу, стала на цыпочки, потянулась рукой к веревке.
— Укусит! — припугнул кочегар.
Баджи выбежала из кочегарки, помчалась не оглядываясь к кирпичной трубе.
— Эх ты, трусиха! — смеялся ей вслед кочегар.
Издали труба казалась тонкой, но Баджи знала: стоит приблизиться, и труба станет такой толстой, что не обхватишь ее двумя руками. Здесь, за толстой кирпичной трубой, Баджи считала себя в безопасности.
Закинув голову, смотрела Баджи, как, сужаясь, уходит труба в далекое небо — туда, где обитает аллах. И когда облака, гонимые ветром, неслись над трубой, кружилась у Баджи голова, и казалось, что валится на нее верхушка трубы на фоне обманчиво недвижных облаков…
Приятно средь жаркого дня бродить по тенистым ущельям между резервуарами, чувствовать себя крохотной среди этих железных громад. Сколько в них нефти, керосину? Наверно, целое море.
— Куда ты? — услышала вдруг Баджи голос отца. — Иди домой!
«Мне жарко… Мне холодно… Укрой меня…»
Баджи упрямо шагала не оборачиваясь.
«Без моего разрешения никого, кроме рабочих, не пропускай», — звучал в ушах Дадаша приказ заведующего, и Дадаш обязан был неукоснительно выполнять его. Но в тот момент, когда длинные руки Дадаша готовы были схватить непокорную дочь, она шмыгнула за резервуар.
Баджи ринулась вглубь ущелья, к пролому в заводской ограде, где проходили чугунные трубы, иг распластавшись на земле, как ящерица, скользнула в пролом.
Железные листы резервуаров и каменная ограда скрыли Баджи от Дадаша. Он обозлился и закричал во весь голос:
— Попадись только мне в руки!..
Но Баджи уже в самом деле не слышала его — она была на пустыре.
«Пошла вон!»
Полуденное солнце палило. Земля на пустыре рассохлась и посерела, и лишь местами, возле скреплений труб, пересекавших пустырь, чернели лужицы от просочившейся нефти. Возле одной из них сидел на корточках человек.
Чугунная толстая труба, выползавшая из пролома в заводской ограде, тянулась прямо к нему. Баджи ступила на трубу, сделала шаг, другой. Нефть внутри цокала и присвистывала, труба дрожала под босыми ногами Баджи. Раскинув руки в стороны, Баджи балансировала на трубе и, увлекшись, едва не наскочила на человека подле лужицы.
«Таги…» — узнала она разочарованно.
Первой здороваться с мужчиной девочке не полагается. Мужчине же не подобает одарять вниманием девчонку. Оба молчали.
Рваная, мокрая от пота рубаха едва прикрывала спину Таги. Голова была повязана грязным платком. Штаны из мешковины, подвернутые выше колен, обнажали худые, со вздутыми венами ноги. Сидя на корточках, Таги набрасывал тряпку на маслянистую буро-зеленую пенку лужицы и, когда тряпка набухала, отжимал ее сквозь туго сжатый кулак. Нефть тонкой струйкой стекала в подставленное ведро.
Таги был «мазутник».
Под знойным солнцем, под яростным ветром, с рассвета до темноты гнут свои спины мазутники — сборщики нефтяных отходов, эти люмпен-промышленники Черного города. Их оборудование несложно: шерстяная ворсистая тряпка, одно-два ведра и редко, в качестве роскоши, коромысло. Разгибает мазутник спину лишь для того, чтобы перебежать к новой луже, — нужно скорее наполнить ведра нефтью и сдать ее скупщику.
Таги в этот день был дурно настроен: солнце уже стояло над головой, а ведра оставались почти пустыми — нефть ушла в раскаленный песок и в трещины земли. С утра, правда, были жирные лужи, но подле них уже копошились люди, а, по неписаному закону мазутников, пришедший к луже первым — ее хозяин. Все утро Таги зорко оглядывал линии труб, но даже его опытный глаз не нашел ничего утешительного. Теперь Таги сидел на корточках у высохшей лужи, слушал, как в чугунной трубе гудит мощный поток нефти. Невеселые мысли одолевали Таги: солнце скоро начнет садиться — вряд ли удастся заработать на обед; ко всему — эта девчонка, стоящая над душой.
— Уйди отсюда! — отогнал он Баджи.
Но она не уходила: интересно смотреть, как собирают мазут.
— Говорю, уйди! Не то… — Таги замахнулся тряпкой.
Баджи отскочила. Стоя поодаль, она продолжала наблюдать за мазутником.
Хорошее дело — собирать мазут! Но разве можно сравнить мазутника с отцом? Заводский сторож сидит у ворот на скамейке, кого хочет — пускает на завод, а кого не хочет — гонит прочь. С отцом говорят важные люди, отец живет в большом доме. А мазутник? Мазутник ползает целый день по земле, важные люди с ним не разговаривают, и живет он невесть где. Нет человека ниже мазутника. И он же еще прогоняет ее!
Баджи презрительно оглядела Таги и побежала прочь.
Возле стены мальчишки играли в «альчики» — в бараньи бабки.
Баджи наблюдала, как, запущенные мальчишеской рукой, летят альчики по расчищенной дорожке к выставленным в ряд орехам. Раз! — и несколько орехов выбито. Играли мальчишки на деньги и на орехи. Проигравшимся милостиво разрешалось играть на оплеухи, которыми их звонко награждали удачники.
Баджи не спускала глаз с игроков. Вот бы ей дали выбить хотя бы один орех! Не раз, в одиночестве, она выставляла в ряд вместо орехов круглые камешки и издали выбивала их плоским голышком, воображая, что играет в «альчики».
— Дай кинуть! — шепнула она одному из мальчишек.
— Пошла
