Геннадий Падерин - Повар французской выучки
Если в его распоряжение поступала курица, он прежде варил ее в бульоне со специально подобранными кореньями, которые придавали блюду неповторимый аромат. Сварив, отделял мясо от костей и растирал в ступке (увы, он не имел здесь протирочной машины), растирал в ступке, постепенно добавляя охлажденный бульон, растирал без устали, пока не получалась кашица. Эту кашицу продавливал затем через ситечко. Через специальное ситечко. Частое-частое. Мамаду раздобыл его в свое время в Париже и берег для особо важных, праздничных обедов. А в Дамиса-Куре стал пользоваться каждый день.
Пропустив кашицу через ситечко, приготавливал из бульона и пассерованной муки белый соус, процеживал, объединял с кашицей и доводил до кипения. Ну, а перед тем, как подавать на стол, заправлял смесью из яичных желтков и молока, а также кусочками сливочного масла.
За подобные супы, бывало, французский губернатор снисходил до того, что мог похлопать по плечу:
— Старайся, черномазый!
У русских инженеров Мамаду встретил совершенно необычную для белых людей сердечность по отношению к нему, «черномазому», зато приготовленные им блюда восторга не вызывали. Инженеры, в общем-то, поглощали все, что он выставлял, да только без ожидаемого удовольствия. Больше того, вставали из-за стола совсем не так, как встают после сытного обеда.
Он еще мог бы понять этих белых людей, если бы пытался угощать их непривычными деликатесами национальной кухни, а тут же делалось все по аристократическим европейским рецептам!
Русские инженеры отличались и сердечностью и вежливостью: всякий раз, выйдя из-за стола, горячо благодарили Мамаду, А инженер Женя, коренастый молодой здоровяк, крепко жал руку и говорил обычно, призвав на помощь Сике:
— Очень, очень вкусно, товарищ Мамаду, я должен обязательно записать рецепт этого блюда: увезу домой.
И спрашивал с лукавой улыбкой:
— А может быть, и вас, товарищ Мамаду, какой-нибудь из моих рецептов заинтересует?
Инженер Женя был шутник, однако Мамаду не обижался на его шутки: откуда тому знать, что прикомандированный к ним повар проходил курс поварской науки в самом Париже!
Но если к шуткам инженера Жени он относился снисходительно, то его все больше раздражала ехидная усмешка, которую стал замечать на лице своего помощника. Инженер Женя мог шутить, во-первых, ничего не зная о Париже, а во-вторых, он же был высокий специалист в своем деле, иначе его никто не стал бы включать в группу команданте Гагарина. Ну, а Камара — чем он мог похвалиться? Скоро полмесяца, как приехал сюда Мамаду, а старик еще не научился готовить даже самого простого из супов-пюре, не говоря уже обо всем остальном.
Не научился и, судя по всему, не очень-то и рвется в бой. Правда, обязанности помощника выполняет весьма добросовестно. Тут Мамаду не может его упрекнуть, дело делается как надо. Но все чаще с усмешкой.
— Чему улыбается уважаемый Камара? — не выдержал как-то повар.
— Слава аллаху, жизнь улыбается старому Камаре, — ушел старик от прямого ответа, — а Камара улыбается жизни.
Может быть, Мамаду так и уехал бы, не открыв для себя значения раздражавшей усмешки помощника, да помог зуб. Вернее, дупло в зубе.
Распорядок дня на бывшей вилле плантатора складывался таким образом, что сразу после завтрака — это что-нибудь около восьми утра — вся группа, забрав инструмент, уезжала в саванну и работала на трассе до четырех дня, пока зной не достигал полного накала. К этому времени Мамаду, оставшийся дома, успевал приготовить с помощью Камары обед, и сразу по возвращении из саванны, наскоро смыв пот и пыль, инженеры садились за стол.
Мамаду и Камара обедали вместе со всеми. Впервые в своей жизни за одним столом с белыми людьми, на чем решительно настоял команданте Гагарин. А потом заранее выделенный дежурный помогал им убрать со стола и перемыть посуду.
Ну, а затем Камара уходил домой, Мамаду ложился, отдохнуть, а инженеры отправлялись на прогулку.
И в этот день все раскручивалось в установившейся очередности, вплоть до послеобеденной дремы повара. Только заснуть он не мог: помешал зуб. Мамаду спалил кусок газеты и натолкал в ноющее дупло бумажного пепла — не помогло. Наковырял в ухе серы и тоже поместил в дупло — не помогло. Припомнил подходящую к случаю молитву — не помогло. В конце концов боль подняла его с постели.
Табанка будто вымерла, жара загнала всех в казы. Мамаду побрел по теневой стороне пустынной улицы, держась за щеку и только что не подвывая. И незаметно для себя вышел к «заведению» Камары. И тут от зубного недуга не осталось и следа: под знакомым навесом сидели все его инженеры и… уплетали за обе щеки кто вареное мясо, кто вяленую рыбу, кто поджаренный картофель.
Если бы еще вчера кто-нибудь отважился предсказать ему, бывшему личному повару французского губернатора, что он встретит белых людей под этим навесом, за этим грубым столом и своими глазами увидит, с каким аппетитом те будут поедать грубую пищу, весело переговариваясь, улыбаясь, если бы ему отважились предсказать такое еще вчера, — он лишь посмеялся бы. Да, просто посмеялся бы, даже не снисходя до спора…
Мамаду попятился за стену казы: не хватало, чтобы на него обратили внимание, чего доброго подумают, будто следит за ними. Так вот куда взяли они за правило прогуливаться каждый раз после изысканного обеда, приготовленного воспитанником парижских кулинаров!
Но каков Камара, старый шакал! Чем-то же сумел их приворожить. Уж не колдовство ли тут?..
3Раздвигая длинной палкой прибрежные камыши, Мамаду медленно шел вдоль сонной реки, напряженно вглядывался в зеленый сумрак. Стоило траве перед ним чуть шевельнуться, он стремительно кидался вперед, готовый накрыть добычу самодельным сачком. Однако в большинстве случаев тревога оказывалась ложной, в зарослях мелькала совсем не та дичь, за которой охотился.
Дорогу преградил довольно большой валун. Мамаду поленился обходить, вспрыгнул — валун качнулся, повар потерял равновесие, упал в камыши. Сумка отлетела в сторону, раскрылась, из темного зева принялись сигать один за другим упругие зеленые комочки.
— А, дьяволовы отродья, — вскричал, досадуя, Мамаду, — все равно вы отправитесь в суп!
Дотянулся до сумки, готовясь закрыть застежку, и внезапно услышал над собой знакомый голос:
— Уважаемый Мамаду что-то ищет? Не нужна ли помощь?
Этот проклятый Камара определенно за ним шпионит! Мамаду оставил его возле плиты, наказал никуда не отлучаться, и вот — чертова ехидна уже здесь.
— Да, ищу, — рявкнул повар, решив, что теперь не к чему скрывать свое намерение, — ищу лягушек, и помощь уважаемого Камары будет очень кстати!
Так наказал старого шакала, заставив вместо себя продолжать охоту на ослизлую дичь.
Сам же поспешил домой: пора было приниматься за салат, предназначенный для сегодняшнего обеда. Для особого обеда.
После того случая, когда узнал о коварстве и предательстве своего помощника, Мамаду, не показав и вида, что о чем-то догадывается, стал не просто слепо следовать парижским рецептам, а комбинировать, изобретать новые утонченные блюда. Он понимал, что разрушить колдовские чары и увести инженеров из-под навеса Камары в силах лишь самое высокое поварское искусство, неожиданного конкурента можно низвергнуть только в результате длительной и упорной осады.
Генеральное сражение намечалось дать сегодня. Благо, представился прекраснейший повод: вчера инженер Женя сказал, что к нему приедет на денек погостить старый друг, инженер Толя, который занят прокладкой соседнего участка этой же самой железнодорожной трассы. Ну, а коль скоро приедет гость, нельзя обойтись без праздничного обеда.
Конечно, Мамаду не располагает возможностью выставить такие деликатесы, как блюда из креветок, устриц, улиток, акульих плавников, змеиного брюшка, но все же постарается составить достойное меню: салат из цветной капусты, суп-пюре из телячьей печенки, омлет из фазаньих яиц. Ну, а сверх программы, в качестве особого лакомства, подаст лягушечьи лапки в чесночном соусе — последний парижский рецепт. Да поможет ему аллах посрамить нечестивого Камару!
…Инженер Толя приехал под вечер. Так как было точно известно, что он приедет, Мамаду уговорил команданте Гагарина немного повременить с обедом, хотя у него, Мамаду, давно все готово.
И настал час, которого ждал повар. Инженер Женя представил присутствующим своего друга, такого же молодого, такого же крепкого, только более высокого ростом, чем он сам, и все тут же сели за стол. Сели за стол, налили по рюмке вина, стукнули зачем-то рюмки одна о другую, выпили и стали закусывать салатом из цветной капусты.
— О, какая прелесть! — перевел Сике для Мамаду восхищение инженера Толи; салат и в самом деле удался, и похвалу гостя Мамаду мог принять без ложной скромности — Какая прелесть! Между прочим, Марк Твен говорил, что цветная капуста — это капуста с высшим образованием.
