Наталья Баранская - Отрицательная Жизель
А знакомые говорили матери: «Как ваша Славочка похорошела!» Клавдии Ивановне было приятно, но она возражала: «Худенькая, горбится, волосы прямые». Сама она и в молодости была, как колобок.
Клавдия Ивановна моталась по магазинам, Слава ждала ее вызова, она соглашалась только приехать померить туфли, а тратить время на их поиски не хотела.
На третий день Клавдия Ивановна позвонила приятельнице посоветоваться, куда бы еще съездить. Поболтали о театре. Приятельница утешила: на «Карменситу» дочь вести незачем. Ничего нет в ней такого положительного для девушки. Сама она не была, но ее знакомая ходила с мужем и сказала, что даже с мужем временами ей было неприлично смотреть на сцену.
Клавдия Ивановна обрадовалась: значит, хорошо, что она позабыла название (кстати, почему это приятельница говорит «Карменсита»? Не поймешь, как же правильно в конце концов).
На следующий день туфли были куплены, и очень красивые, итальянские, цвета темной бронзы. Колодка удобная, но каблук высоковат. Клавдию Ивановну это смущало, но Славе туфли очень понравились, она упросила их купить.
Наступил субботний вечер.
В синем, цвета васильков, платье, осторожно ступая по белым мраморным ступеням, Слава вместе с матерью поднималась в ложу бенуара — у них были первые места.
Погас свет, оркестр сыграл увертюру — балет начался.
Поначалу Славе было скучно. Года два назад она смотрела здесь «Лебединое озеро». А сейчас не было ни великолепных декораций, ни волшебств, ни драгоценной россыпи музыки и танцев. Но постепенно до Славы дошла нежная мелодия простой девушки, молоденькой Жизели, полюбившей первый раз.
У Жизели были тонкие руки, и вся она была тоненькая, доверчивая, легкая и беззащитная. Славе она нравилась. А к принцу с толстыми икрами, прыгающему вокруг, Слава отнеслась иронически. Сначала музыка и движения балерины не соединялись в одно целое, но в какое-то мгновение они слились, и музыка вдруг стала зримой, еще больше проникала в душу, трогала и волновала. Слава забыла обо всем, смотрела и слушала. Когда Жизель упала мертвая, Слава сказала себе: «На самом деле так не бывает». Ей надо было утешиться: слезы выступили на глазах, она боялась заплакать.
А лампы в зале уже наливались светом.
Клавдия Ивановна едва уговорила дочь выйти из ложи, пройтись по фойе. О буфете она и слушать не хотела, даже уши закрыла ладонями.
Клавдия Ивановна не стала говорить с дочерью о балете. Сама она была недовольна. «Балет про любовь. Выбрали подходящее для девочки! В этом возрасте их надо отвлекать как можно подальше от всего этого», — думала она. Ее успокаивало, что балет коротенький и, поскольку Жизель уже умерла, во втором действии ничего такого не может быть. Клавдия Ивановна сильно скучала и с удовольствием думала, что скоро они пойдут домой и, пожалуй, еще застанут детектив про капитана Сову.
Во время второго действия Клавдия Ивановна больше смотрела на дочь, чем на сцену. Славе мешал взгляд матери, подняв руку, она приложила пальцы к виску, чтобы закрыть от нее лицо.
То, что происходило на сцене, захватило ее. Ей было жаль Жизель, но теперь она уже начинала жалеть и принца, которому только что говорила злорадно: «Так тебе и надо».
Постепенно происходящее на сцене освобождалось от сюжета. Танцевальный дуэт был прекрасен. Печальный юноша искал Жизель, хотел прикоснуться к ней, а она удалялась, ускользала, и вновь он с мольбой протягивал к ней руки. Но вот они соединились, и Слава поняла, что это означает прощение. Славу волновало ощущение тайны, чуть приоткрывшейся и все же неуловимой и недоступной. Хотелось, чтобы лунная ночь на сцене длилась еще долго и долго танцевала Жизель, как бы сотканная из лунного света, из белого предутреннего тумана. Но наступило утро…
Спектакль окончился, все поднялись, захлопали, заспешили одеваться. Клавдия Ивановна стала торопить Славу, которая, по ее мнению, была какая-то сонная. Они медленно двигались в поредевшей толпе к лестнице я вдруг оказались перед большим зеркалом. Слава увидела длинную девочку, вытянувшую вперед шею и осторожно ступавшую на высоких каблуках. Прямые светлые пряди, выбившиеся из узла, схваченного лентой на затылке, висели вдоль разгоревшихся щек. Она не сразу узнала себя.
— Как ты растрепалась, Славочка! — сказала Клавдия Ивановна.
Слава посмотрела на мать в зеркало. И эта полная, немолодая женщина с озабоченным лицом в первое мгновение тоже показалась Славе незнакомой.
Тут она ступила на лестницу и сразу же поскользнулась на мраморной ступеньке. Нога сорвалась, Слава охнула, падая. «Слава!» в отчаянно крикнула Клавдия Ивановна, но Славу уже подхватил молодой военный. Он крепко держал ее за локти и как будто не решался отпустить. Девушка зажмурилась от смущения.
— Так можно и упасть, — сказал он ласково.
Тут только Слава взглянула и встретила веселые карие глаза. В глазах дрожал смех, но лицо было доброе, участливое.
— Спасибо, ах, большое вам спасибо! — услышала Слава голос матери. — Славочка, как же так неосторожно? Не подвернула ли ты ногу?
Слава прошептала: «Спасибо!» — и решилась шагнуть еще на одну ступеньку.
— Разрешите, я помогу вам, — сказал военный и крепко взял Славу под руку.
— Ах, не беспокойтесь, пожалуйста, — жеманно протянула Клавдия Ивановна.
Но он проводил их до гардероба, получил их вещи, помог одеться.
— Всего доброго, — сказал он, улыбаясь, — больше не падайте! — Он повернулся и подошел к молодой женщине с приветливым лицом, терпеливо поджидавшей его в стороне.
— Какой милый, какой любезный, какой вежливый молодой человек! — восхищалась Клавдия Ивановна. — У тебя не болит нога, Славочка? Видишь, я права: каблук для тебя слишком высок, не надо было брать эти туфли…
Слава шла молча. Новые туфли лежали в шелковой сумочке, в сапогах она шагала уверенно и спокойно. Ей совсем не хотелось говорить о своей ноге, о туфлях… И вообще говорить.
Герасим Иванович приветствовал жену и дочь излишне суетливо. Они пришли раньше, чем он ожидал, и его смущало наличие пустой пивной бутылки возле телевизора. Впрочем, он догадался добровольно уйти с хоккейного поля и переключиться на капитана Сову. Вероятно, он не смог бы погасить бдительность Клавдии Ивановны этим маневром, но ее отвлекала тревога. Дочь почему-то отказалась ужинать и ушла в свою комнату. Клавдия Ивановна беспокоилась: не скрывает ли от нее Слава, что нога болит — надо бы сделать примочку.
А Слава тем временем уже сняла синее платье и собиралась надеть халатик. В короткой рубашке с голубыми узорами стояла она перед туалетным столиком, смотрела на свое отражение — острые плечи и тонкую шею. Потом она подняла руки и попыталась сделать ими несколько волнообразных движений. Но локти и кисти двигались, как на шарнирах. Слава взмахнула левой рукой, а правую ногу попробовала вытянуть назад, но тут же потеряла равновесие. «Ты урод», — сказала Слава в зеркало, закрыв глаза.
Она пошла в ванную, потом пожелала родителям спокойной ночи, убедила мать, что нога совершенно в порядке, и, погасив свет, легла.
Она лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла, и сосредоточенно смотрела в потолок, на котором зыбились отсветы уличных фонарей. Томительная грусть росла в ней и захватывала ее. Кто-то из девчонок говорил: если пристально смотреть на светлую плоскость, можно вызвать желаемое изображение.
Но из колебаний света ничего не возникало. Глаза устали, и Слава опустила веки. Она лежала, обхватив ладонями локти. Когда она засыпала, тоска, не отпускавшая ее, вылилась словами: «Я хотела бы полюбить так сильно, чтобы умереть от любви». И она заснула, сжав мокрые ресницы.
Утром Слава не сразу вспомнила эти слова, но потом вспомнила и записала на промокашке, вынутой из чистой тетради, сложила ее и сунула под книги.
В понедельник утром, наливая кофе Герасиму Ивановичу в большую чашку, Клавдия Ивановна сказала:
— Посмотри, Гера, это я нашла сегодня утром у Славочки на столе. — И она протянула мужу промокашку.
— Ну и что? — сказал он спокойно, прочитав написанное. — Она же не пишет это в письме какому-нибудь мальчишке, а просто записала для памяти. Наверно, цитата из художественной литературы. Что-нибудь к сочинению.
— Нет, нет, нет!.. — Клавдия Ивановна тряхнула головой так, что бигуди зазвенели. — Это на нее подействовал театр. Я же видела, как на нее действовало. Совсем это неподходящий балет для такого возраста, Ты знаешь, эта Жизель… Она довольно отрицательная. Конечно, там на сцене ничего такого, это ведь не драма. Но все же можно понять, что он ее… что у них… было. Что он ее соблазнил… — наконец она нашла подходящее слово —…и бросил. Вот оттого она, наверное, и умерла, что была уже беременная. В балете это, конечно, не покажут, но догадаться можно. Надо поосторожнее выбирать для девочки.
