Наталья Баранская - Отрицательная Жизель

Наталья Баранская

Отрицательная Жизель

— Взял бы ты нам билеты в театр, Гера, — сказала Клавдия Ивановна мужу, наливая ему кофе в большую чашку.

Герасим Иванович промычал что-то в ответ, не отрываясь от газеты, нащупал бутерброд, приготовленный женой, откусил не глядя и отхлебнул кофе.

— Учительница литературы сказала Славочке, что надо непременно ходить в театры, говорит, она отстает в эстетическом развитии. А мы в театры никогда не ходим…

Герасим Иванович отложил газету и посмотрел на жену. Клавдия Ивановна стояла возле стола в белом крахмальном фартуке и легкой косынке поверх бигуди, обеспечивая, как всегда, бесперебойный ход его утреннего завтрака. Раз речь шла о дочери, единственном их ребенке, Герасим Иванович готов был слушать внимательно.

— В эстетическом отстает, говоришь?

— Она это говорит, учительница. То есть Слава говорит, что она так сказала. Они там обсуждали что-то, какой-то спектакль, а Слава не знала. Все видели, а Слава нет. Ей стыдно было, говорит, сидела вся красная…

— Ах вот как? Что же вы раньше молчали? Давай, закажу билеты, скажи куда.

— Славочка хочет на какой-то балет в Большой, а я забыла название. Женское какое-то название, по женскому имени…

— «Золушка», что ли?

— Да нет, настоящее имя. Вот забыла — склероз! Ну, попроси Тасю позвонить в театр, не десять же там балетов идет, попроси узнать….

Тася — завкультсектором месткома в учреждении Герасима Ивановича, быстрая и расторопная. Клавдия Ивановна верила: Тася все может.

— Хорошо бы на субботу, ты закажи три билета, пойдем все вместе.

— Нет уж, я до балетов не охотник.

Герасим Иванович, конечно, знал, что наш балет первый в мире, и относился к нему с уважением. Но по душе ему был больше хоккей. А в субботу как раз по телевидению хоккей. Отправить своих и остаться в субботний вечер одному — весьма ценная идея. Он представил, как достанет из холодильника бутылочку пльзеньского, сядет у телевизора, будет смотреть хоккей и потихоньку потягивать пивко из горлышка. Герасим Иванович даже причмокнул от удовольствия.

— Ладно уж, расстараюсь — будут вам билеты. Плесни-ка еще кофейку.

Он будет спокойно смотреть хоккей, потихоньку пить пиво, и никто не будет зудеть над ухом: хватит, мол, не пей, тебе вредно, да на второй программе телеспектакль, да на четвертой — кинофильм… Блаженство!

— Нельзя столько кофе, тебе вредно. Ты же знаешь, доктор не разрешает.

Он вздохнул и поднялся.

— А как у Славки с отметками?

— Как всегда, стойкая четверка по всем предметам, — с гордостью ответила мать.

Шестнадцатилетняя дочь Костяковых была поздним ребенком, конечно, балованным, но в меру, без глупостей. Клавдия Ивановна, посвятившая себя целиком семье и дому, сама занималась ее воспитанием. Она строго следила за успеваемостью, своевременно организовывала помощь по трудным предметам, заглядывала в принесенные из библиотеки книги, вслушивалась в телефонные разговоры дочери — в последний год особенно внимательно.

Проводив мужа, Клавдия Ивановна вернулась на кухню. Она любила этот утренний час, когда, накормив и отправив своих, могла спокойно выпить кофе, как ей нравилось. А ей нравился крепкий кофе, крепкий и очень сладкий, что Герасиму Ивановичу было вредно.

Она достала из холодильника сливки и ветчину, а из буфета яблочный пирог с корицей.

— Вот позавтракаю, а потом за дело, — сказала она вслух. Когда она оставалась одна, она часто говорила вслух, так ей было веселее.

Клавдия Ивановна отдернула цветастую занавеску и выключила свет. Бледное декабрьское утро заглянуло в окно и равнодушно отразилось в кафельных стенах и белых дверцах холодильника и шкафов. Не хватало солнца, чтобы засверкало, засияло и заблестело это царство чистоты и порядка, которым так гордилась хозяйка.

Предстоящий поход в театр вдохновлял Клавдию Ивановну. Наводя порядок в кухне, она уже подробно обдумывала свой туалет, мысленно подбирая из нескудного арсенала все, начиная от «грации» и кончая шляпой, что помогло бы ей выглядеть молодой и свежей матерью почти взрослой дочери.

Покончив с кухней, Клавдия Ивановна вооружилась мягкой шерстяной тряпочкой и перешла в комнаты. Каждое утро она протирала всю мебель.

Мягко, любовно прикасалась Клавдия Ивановна к полированному дереву. Это давало ей ощущение полноты бытия, слитности с окружающим дорогим для нее миром. Но вдруг ее охватила тревога: «Боже мой, ведь Славин зеленый костюмчик отдан в чистку!» А выходные туфли — замшевые с золотыми пряжками — нельзя надеть ни к голубому, ни к синему платьям. Потому что туфли — зеленые. В чем же девочка пойдет в театр? Белые не по-сезону, а идти в черных повседневных или коричневых полуботинках просто немыслимо.

Срочно надо купить Славе приличные туфли, которые бы шли ко всему. Сейчас в моде цветные лакировки с перламутровым отливом. Но нарядные, туфли чаще бывают на высоком каблуке. А высокий Слава не носит. И вообще туфли нельзя покупать заочно, а может ли Слава в эти дни ездить с ней по магазинам? Это плохо для занятий. Клавдия Ивановна совсем разволновалась, ее даже в жар бросило. Она приоткрыла окно и на минуту присела.

Отдыхая, она смотрела на бронзовые канделябры и часы с женской фигурой на письменном столе. Часы когда-то смущали Клавдию Ивановну: у склонившейся над циферблатом женщины одна грудь почему-то была обнажена. Но Герасим Иванович отнесся к этому совершенно спокойно, и вскоре Клавдия Ивановна тоже перестала обращать внимание на досадную деталь. Часы и канделябры были подарками к пятидесятилетию Герасима Ивановича от сотрудников. Клавдия Ивановна узнала, что это настоящий антиквариат. Было приятно, что в доме есть такие ценные вещи.

Вкус у Клавдии Ивановны был вовсе не плох. Это был правильный вкус. Он воспитывался соответствующей литературой. В шкафу на ее полке рядом с «Домоводством» и «Тысячью вкусных блюд» стояли две книги, изданные в Польше на русском языке: «Хороший вкус» и «Искусство одеваться».

Покончив с уборкой, Клавдия Ивановна вымыла руки, протерла лицо розовой водой, оделась и отправилась подышать свежим воздухом, а заодно наведаться в магазин «Весна» посмотреть туфли. Это близко — на Ленинградском проспекте, В Славином размере, как она и боялась, был только высокий каблук. Клавдия Ивановна решила съездить в обувной на улицу Горького и, кстати, зайти в кулинарию напротив глазной больницы.

Но и на улице Горького тоже не было подходящих туфель.

«Просто ненормально, что в Москве столько народу», — сердито думала Клавдия Ивановна, стоя на троллейбусной остановке с капроновой сумкой, нагруженной свертками. Она беспокоилась, что может опоздать к Славиному возвращению из школы. Троллейбусы полны, пролетающие мимо такси заняты.

«Откуда только берутся все эти люди, что они толкутся, снуют взад-вперед? И это в середине рабочего дня!» Клавдию Ивановну раздражала всякая неорганизованность. Сама она была организованная и неорганизованных презирала.

И все же она немного опоздала. Слава была дома.

— Мама, где же ты пропадаешь? — недовольно протянула она. — Я есть хочу… Да, тебе звонили от папы, по-моему Тася, и передала, что билеты в Большой театр будут на субботу.

— А на что, не сказали, на что?

— Нет, не сказали. А разве ты заказала просто на что-нибудь? Я же просила тебя на «Кармен-сюиту»…

— Ах, Славочка! — всплеснула руками Клавдия Ивановна. — Ты представляешь, я никак не могла вспомнить название… Вот крутится и крутится, знаю, что женское имя… Я сейчас позвоню, скажу Тасе. Подожди, только поставлю греть обед.

И она защелкала дверцами шкафов и холодильника.

Тася сообщила, что билеты заказаны на «Жизель», отказаться, конечно, можно, но заменить на «Кармен-сюиту» на этой неделе не удастся.

— Славусенька, пойдем в субботу, я тебя прошу! Я уже настроилась на театр. А потом достанем на эту самую сюит-Кармен, почему она, кстати, не просто Кармен? — Клавдия Ивановна произнесла все это громким шепотом, прикрыв трубку ладонью и сказав предварительно Тасе: «Одну минуточку». А потом уже громко:

— Спасибо, Тасенька! Ничего, ничего, пойдем. Значит, вы получите билеты сами? Пожалуйста. Да, да. Передайте Герасиму Ивановичу. Большое вам спасибо!

Немножко покапризничав, Слава согласилась. Вообще-то ей хотелось в театр, но девчонки восхищались «Кармен», а про «Жизель» ничего не говорили. Еще ей нравилась идея срочной покупки лакированных туфель. Это была «ценная идея», как любил говорить отец.

До минувшего лета Слава мало интересовалась своей внешностью. Она даже как-то подчеркнуто пренебрегала материнскими советами: «Протирай лоб лосьоном, а то будут прыщи», «Намажь нос кремом, некрасиво, когда нос лупится». На все это Слава отвечала молчанием, а иногда, передернув плечами, бросала: «Ах, мама, отстань!» Но за лето в Славе произошла перемена: смягчилась ее угловатость, чище и нежнее стало лицо, губы чуть пополнели, а в глазах появился блеск. Теперь Славу стало занимать, как она выглядит. Оценивала она себя сурово: некрасивая, длинная, сутулая. Что еще можно сказать? Да, еще она бесцветна. Все светлое — волосы, лицо, глаза.