Леонид Кокоулин - В ожидании счастливой встречи
— Смокинг испортили, — чертыхнулся Владимир Николаевич и голоса своего не услышал.
Только Федя не терял, присутствия духа. За обе щеки уплетал все, что было на столе.
— Пойдемте отсюда — дышать нечем, — поднялся из-за стола Фомичев.
— Дело говоришь, — поддержал Иван Иванович.
Федор собрал в газету строганину, хлеб, крабы, поставил в карман непочатую бутылку водки.
В гостинице Федор сунул Ивану Ивановичу сверток и бутылку.
— Я только отгоню свою ласточку и тут же нарисуюсь.
Фомичев с Шустровым поднялись на свой этаж и в коридоре остановились.
— У тебя сосед, — подтолкнул Фомичев Ивана Ивановича к своему номеру. — Давай ко мне.
Фомичев достал из тумбочки тарелку с сахарным песком, серебряную ложечку.
— Вот, пожалуй, у меня все.
— Разворачивай теперь это, — Иван Иванович положил на стол газетный сверток.
— Вот уж чего не ожидал, — удивился Фомичев. — А я, признаться, еще дорогой пожалел, что такую закуску оставили. Когда ты успел, Иван?
— Тянусь вверх, но не расту, это все Федор.
— Аплодисменты! — похлопал Фомичев по плечу Шустрова и пошел мыть стаканы.
Иван Иванович ссыпал из тарелки на газету сахар, ополоснул тарелку и разложил закуску.
— Ну вот, — оглядывая стол и потирая руки, сказал довольный Иван Иванович. — Оцени.
— Неплохой натюрморт, но до «Селедок» Ван-Гога далеко.
В дверь несмело постучали.
— Ну, чего скребешься, — открыл дверь Иван Иванович.
— А я думал, вы там.
— Да ты входи, Федя. Раздевайся, а кожух определи на вешалку.
— Пусть тут, — Федор поставил полушубок около двери.
Фомичев уже разлил по стаканам водку.
— Бери, Федя, — кивнул он на стакан. — Кончил дело — гуляй смело.
— Жаль, ружья не было, — присаживаясь к столу, сказал Федор, — куропатки там, честное слово.
— Где? — удивился Иван Иванович.
— В городе?
— Какой город, считай, окраина.
— Что бы мы стали с ними делать? Ты, Федор, с этим поосторожнее, Иван ночь спать не будет — знаешь он какой заядлый. — Фомичев поднял стакан.
— Расскажите, Иван Иванович, люблю про охоту слушать. Вы ведь с двустволкой не расстаетесь, расскажите, — Федя выпил и сразу почувствовал себя легко.
— Да какой я охотник…
— Тогда я расскажу, — с готовностью откликнулся Фомичев. И, не дожидаясь, что на это скажет Иван Иванович, спросил у Федора: — Представляешь охоту на медведя?
— Про медведей я уже слыхал, — протянул Федор.
— А про шкуру?
— Про шкуру послушаю.
— Так вот. Пристал Иван к одному охотнику, еще на Вилюе. Покажи да покажи берлогу: «Зачем тебе?» — отнекивается охотник… «Шкуру моей Катерине захотелось, — признался Иван. — У всех теперь шкуры…» Охотник сдался. «Пойдем, — говорит, — в воскресенье в тайгу на лыжах». А Иван на лыжах до этого не умел ходить. «С вертолета, — спрашивает, — нельзя?» — «Нельзя, — говорит охотник. — Со сна кого Хочешь можно напугать. Какая у пуганого шкура, не то качество».
Идут по лесу, охотник впереди, Иван сзади. «Слушай, — говорит Иван, — так шкуру я беру», — «Как получится, — отвечает охотник, — спички потянем, кому достанется». Делили, делили они шкуру — переругались.
— Ну и врать же ты, Владимир… — поерзал на стуле Иван Иванович.
— Не знаю, чем бы у них эта дележка кончилась, — не обращая внимания на реплику Ивана Ивановича, продолжал. Фомичев. — Охотник показал с горы: «Во-он видишь, Иван, берлогу. Под самым спуском дыра. Туда и правь». А шли они по северным склонам, так как на южных буграх погнало снег, и они дымили уже вовсю паром на солнце. А как известно, медведи делают берлоги всегда на северных склонах. Охотник съехал с горы, обогнул берлогу. Стоит за деревом, ожидает Ивана. А у Ивана ноги трясутся, как на вибраторе. Снял он лыжи, лег на них, оттолкнулся и с ходу в берлогу влетел… Медведь даже оторопел и говорит ему: «Забирай шубу, мне все равно пора вставать…» Пьем за охотников, — поднял стакан Фомичев.
Иван Иванович засмеялся, вставая из-за стола.
— Сходим, Федор, в буфет. Может, чего горяченького поедим. От этой закуски аппетит разгулялся.
— Пошли, — поднялся Федор.
— Идите, а я со стола уберу и спать лягу.
— Ладно, отдыхай, — разрешил Иван Иванович. Он разрумянился, глаза блестели. — Нам, молодежи, в самый раз только к девушкам.
Иван Иванович с Федором зашли в номер, оставили полушубки и поднялись в буфет. За столиками сидело несколько человек. Буфетчица в фартучке белым сердечком была так миловидна, что ноги сами понесли Ивана Ивановича к буфетной стойке.
— Девушка, наше вам, — начал Иван Иванович нести первое, что на ум пришло. — Мы здесь, чтобы покорить ваше сердце.
— Пожалуйста, покоряйте, — мигом нашлась буфетчица и светло улыбнулась. — Вон сколько посуды…
Иван Иванович проследил за ее взглядом и увидел на двух столах груды грязных тарелок, стаканов.
— Ого! — вырвалось у него.
— Холостому тоже приходится мыть посуду, — скромно сказал Федор.
— Но когда хочется, — поддержала разговор буфетчица, — а хочется так редко…
— А что, Федя, поможем! — Иван Иванович снял пиджак, набросил его на спинку стула, закатал рукава фланелевой в клетку рубашки.
— Федор, подавай посуду!
Пока буфетчица подсчитывала выручку, они вымыли посуду. Иван Иванович старательно намыливал тряпку, тер тарелки и стаканы, а Федор споласкивал их под краном.
Иван Иванович работал вдохновенно. Буфетчица иногда бросала насмешливый взгляд на своих добросовестных помощников. Через час посуда блестела. Буфетчица поставила на стол пиво, подогретые сосиски.
— Угощайтесь!
— Прошу с нами, — Федор придвинул стул.
— Меня зовут Зоей, — сказала девушка и села за стол. — Хоть пивом обычно и не чокаются, но с хорошими людьми можно.
Они подняли стаканы.
Иван Иванович чувствовал себя хорошо, лицо светилось, как озеро в солнечную безветренную погоду. Он посмотрел внимательно на Зою. Ему хотелось, чтобы и ей было так же хорошо, в такие минуты Шустров желал счастья всем. Он готов был обнять весь мир. «Но почему бывает так, — думал Иван Иванович, — если тебе плохо, то и рядом с тобой нехорошо. Охота кому-то досадить. И как странно устроен человек. Когда ему плохо, он норовит не в себе искать виноватого, а в других, и чаще всего страдают близкие». Тут бы погарцевать, когда рядом такая прекрасная девушка, хвост павлиний распустить, а он о человечестве скорбит.
— Что с вами, Иван Иванович? — встревожилась Зоя.
У Ивана Ивановича, как говорили его знакомые, всегда все на лице написано, все переживания. Взял Шустров вдруг и рассказал ей, человеку постороннему, о сегодняшнем провале. Зоя сказала, что у нее брат на руднике главным механиком. Сейчас он здесь. Возможно, к закрытию буфета и зайдет за ней. Может, он чем и поможет. Северянин ведь.
— Подождем! — оживился Иван Иванович.
Иван Иванович положил на стол деньги за ужин. Зоя замахала руками.
— Придем к вам в гости — другое дело, угостите.
Брат Зои Борис оказался человеком деловым. Выслушав Ивана Ивановича, он сразу предложил три списанных экскаватора. Машины маломощные, но еще на ходу. В хозяйстве им на первое время пригодятся. Рудник получил современные машины, и в этих дрыгалках отпала нужда. Продать их могут как металлолом.
В коридоре Иван Иванович распростился с Федором и долго слушал, как удалялись по коридору его тяжелые гулкие шаги. Ему не хотелось отпускать от себя этого неразговорчивого парня. Казалось, само присутствие Федора вносило успокоение. Затихли в конце коридора шаги, а Иван Иванович все еще стоял около своего номера. Это же безумие — начинать строительство на пустом месте, без крыши над головой. На что надеяться?.. Иван Иванович нетвердой рукой отпер дверь. Сосед уже лежал в постели, и это как-то успокоило. Иван Иванович крадучись добрался и сел на краешек, чтобы не скрипнула кровать, отдышался, и опять мысль зацепилась за обрывок какого-то разговора, и ниточка потянулась…
С каким легким сердцем Фомичев сует голову в это ярмо. Иван Иванович объяснить себе этого не мог. Не находилось слов оценить происходящее. Конкретно никакие проекты не разработаны. Заказы на заводах не размещены, да и, собственно, какая может быть речь о поставщиках, когда ни техники, ни материалов. Как только Фомичев ничего этого не видит, не понимает — может, голову вскружило кресло? Все-таки в тридцать пять лет начальник крупной стройки. Но одно дело — сидеть в главке, давать указания и совсем другое — самому работать, самому за все отвечать. Иван Иванович саданул кулаком подушку, как будто дал кому-то под ребро, и почувствовал, как хрустнули суставы.
— Надо же, — ощупал он подушку, — натолкали ваты — как гиря… — Иван Иванович прилег и потянул на себя одеяло.
