Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

Русский язык, такой великий и прекрасный, тоскует по свежему слову, и мы уже слышим его сквозь громыханье булыжников.

Ускорение добра началось. Ускорение добра будет продолжаться.

<1985>

ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ

За долгие годы поездок по стране в памяти отложился большой слоистый пирог. На многое сейчас смотрится по-иному, нежели смотрелось тогда, в моменты свершений. Именно так приобретается объемность нашего знания времени. Мои заметки отнюдь не претендуют на исчерпывающий образ предмета, хотя я всячески пытался сузить свой взгляд, взяв за основу изложения практику управления, еще уже — его планирование, еще уже — нравственные аспекты этого состояния. Прежде всего меня волновал вопрос: каким образом наша система планирования, обладающая изначальными преимуществами и являющаяся наиболее прогрессивной системой, все-таки почему-то не всегда получает первые результаты? Ответ на этот вопрос находится, видимо, за пределами моей компетенции. Но случаются такие яркие моменты в жизни общества, когда не менее важна постановка вопроса.

Автор сознает, что некоторые формулировки могут показаться другому глазу несовершенными, но что поделаешь — так написалось сердцем…

Мы заранее сговаривались: поедем в отпуск одновременно, вот уж наговоримся всласть. Обычно эти встречи происходили в Юрмале, но и в Пицунде тоже. В любом варианте море действовало на заднем плане как фактор безбрежности.

После завтрака сходились на пляже, располагались с удобствами под зонтом. И начиналось интеллектуальное пиршество, как мы тогда говорили «треп по маленькой».

Тон обычно задавал Анатолий Аграновский, мой давний приятель, глубокий и добрый публицист, о котором все мы, знавшие его близко, скорбим до сих пор.

А тогда: солнце, волны, шелест вечности — никакого намека на близкую скорбь. И неторопливый голос с хрипотцой, легко перекрывающий шелест прибоя:

— Вот мы говорим о планировании. Расскажу одну историю. Помните, весной приезжал к нам этот президент американской компании, ну как его, из головы выскочило, ладно, для полной ясности назовем его мистер Цент. А мы, как вы знаете, хотим торговать с этим Центом. И давай возить его по заводам. Показали ему самое лучшее, что у нас есть: судоверфи, конвейер для сборки вертолетов, конструкторское бюро, трубопрокатные станы. Две недели ездил по стране мистер Цент и остался в полном восхищении от виденного. Под занавес устроили ему прием в Москве. Идет высокая беседа. Я опускаю преамбулу и перехожу к сути. «Мистер Цент, — говорит хозяин банкетного зала, — как вы знаете, наша система хозяйствования является первой в мире плановой социалистической системой, действующей на основе пятилетних планов, разрабатываемых государственными органами и утверждаемых Верховным Советом страны. План является государственным законом. Вы осмотрели наши заводы. Хотелось бы услышать ваше мнение, можете говорить прямо и открыто. Вы опытный промышленник, таких в мире можно сосчитать по пальцам, и нам весьма интересно услышать ваше мнение». (Мы тоже во все уши слушаем Анатолия Аграновского, зная, что это пока присказка. Сказка впереди.) «Я потрясен вашей технологией, — отвечает мистер Цент. — Это лучшая технология в мире на сегодняшний день. Какие у вас прокатные станы, буровые станки…» — «Вы льстите нам, мистер Цент. Неужто вы не поделитесь с нами своими пожеланиями?» — «Почему же? Я готов поделиться. Вот вы говорили о плановой системе хозяйствования. Я побывал на ваших заводах, разных по замыслу и технологическим целям. Я имею свои сомнения: является ли данная система хозяйствования действительно плановой системой?» Председательствующий удивился: «Такой категорический вывод! Всего за две недели знакомства. Вы не опасаетесь, мистер Цент, что такое мнение окажется по меньшей мере скороспелым?» Но мистер Цент обладал железной хваткой, это же акула мирового империализма. «Не опасаюсь, — отвечал он твердо. — Это не есть скороспелый вывод». — «На чем же он основан, если не секрет?» — «Извольте. Во всех цехах, где я побывал, на всех участках, во всех пролетах, даже на конвейерных линиях висел одинаковый лозунг: „Выполним план досрочно!“» Председатель был удивлен еще больше. «Только и всего? — воскликнул он. — Но это же говорит об энтузиазме наших рабочих. И ничего больше». — «Увы, отвечал мистер Цент с некоторой ухмылкой, — на заводах моей корпорации работают сто тысяч рабочих. Но я лишен возможности разрешить моим рабочим такой энтузиазм, чтобы выполнить план досрочно. Откуда я возьму материалы, энергию? Если я выполню заказ досрочно, значит, я кого-то разорю. У нас нет плана, но в сорок втором году, в условиях военного времени, мы впервые применили сетевой график на сборке судов „либерти“. Эти суда мы пекли, как блины. Но мы ни разу не перевыполнили своего графика. Зачем? Как вы знаете, я был тогда одним из авторов сетевого графика, тогда мне было двадцать пять лет, и я стал миллионером». — «Вот чего у нас нет, того нет — это миллионеров», — парировал председатель… Ну как, пойдем купаться? Аграновский уже стоял во весь свой рост, выходя из-под зонта на зов прибоя. — Сколько сегодня градусов?

— Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?

— Обе стороны остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда, мы начали пользоваться, но не привилось: он все время перевыполнялся. Анатолий Аграновский смотрел на меня в упор, и не понять было, то ли он в шутку, то ли всерьез.

— Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет…

— Есть. Но только подпольные. Догоняй! — И он с разбегу кинулся в волны.

Я стоял на берегу, поджидая всепроникающего резонера, готового пуститься во все тяжкие. Как всегда, он находился поблизости и был наготове.

— Как же так? — вскричал резонер, подбегая к линии прибоя. — Ведь план есть закон! А разве можно закон перевыполнить? Что вы сказали, Анатолий Абрамович?

— Можно, можно, — отвечало море на ходу. — У нас все можно.

Действие переносится в салон самолета, изготовившегося взлететь с бетонной полосы аэропорта. Самолет старенький, поршневой, «ИЛ-14», хотя на дворе уже середина