Ефим Зозуля - Мастерская человеков (сборник)

– Господин Директор! – раздался с места резкий женский голос. – Разрешите сделать к вашим многоуважаемым словам добавление.

– Пожалуйста!

– Я нахожу, что все вами сказанное – прекрасно. Конечно, и с двумя глазами человек может быть хорошим и добрым. Эта мысль, высказанная вами, вполне правильна. Я хотела только добавить, что выражение, допущенное братом-провокатором, что у вас глаз «вывинтили», – выражение неправильное. Оно как будто унижает природу человека. Вывинчивать можно ножки из письменных столов, винты из машин и так далее, но глаз человеческий выбивают, выкалывают, вырезывают, и это большое несчастье, по поводу которого недопустимы неправильные выражения.

– Спасибо, сестра! Большое спасибо! Все, что вы сказали, верно. Вы очень гуманно говорите.

Когда спор окончился, Директор подошел к этой ученице и ласково спросил:

– Когда вы поступили в мою Студию?

– Сегодня, господин Директор.

– То-то я смотрю, новое лицо. Разрешите узнать, почему вы поступили в Студию Любви к Человеку? Ведь вы так молоды, гуманны и изящны! Ваше лицо говорит о бесконечной любви к жизни и к людям. Простите меня, но спрашивать об этом учащихся – мое право.

Новая ученица в самом деле была молода и изящна и мало походила на угрюмых питомцев Студии.

– О, господин Директор, – ответила она, зардевшись, – внешность часто бывает обманчива. Кто не знает этого? Мне всего двадцать пять лет, но я как следует узнала жизнь и неизлечимо больна злобой и отвращением к людям. Я дочь помещика. Восемь лет назад, во время последней революции, крестьяне сожгли нашу усадьбу, зарезали моего папашу, на моих глазах убили брата, а мамашу и меня зверски изнасиловали. С большим трудом мне удалось оправиться, и только год спустя с помощью одного кавалерийского генерала, за которого я вышла замуж, мне удалось усмирить деревню и вырезать и перевешать всех негодяев. Но что всего печальнее – и кавалерийский генерал оказался негодяем, и мне пришлось зарезать и его. (Пауза.) Три года я провела в тюрьме, и только благодаря последней амнистии освободилась. Поймите, что представляет собою моя душа. Я хочу выйти замуж, но со мною страшно ночевать в одной комнате. Это чаще других говорил покойный кавалерийский генерал. Вся моя надежда, господин Директор, только на вашу Студию.

Директор подумал и сказал:

– Ваша надежда вполне основательна. Учитесь, сестра, любви к людям. Ужасы недавних войн и революций больше не повторятся.

Занятия между тем продолжались.

Шел урок «мягкость и сердечность».

Учитель – худой, подслеповатый и очень серьезный человек – выслушивал сомнения одного из учеников, бывшего солдата, сына мясника, вся молодость которого прошла в беспрерывных боях с турками. Он их искренно не считал людьми и убивал так бездумно, как отец его резал скот.

Солдат был атлетического роста. Говорил сиплым басом, напряженно выпятив толстые губы, с которых свисали грязно-рыжие клочья усов.

– Я сегодня поднимался по лестнице одного дома, – мрачно рассказывал он. – У основания двери одной из квартир сидела кошка. Когда я проходил, она посмотрела на меня, потом на дверь и открыла рот. Как я должен был поступить в этом случае, желая быть мягким человеком? Ведь вы учите быть мягкими не только по отношению к людям всех наций, но также и к животным.

– Верно. А скажите, пожалуйста, – озабоченно спросил учитель, – как вы думаете, для чего кошка сидела перед дверью, смотрела на вас и наверх, на дверь?

– И открывала рот, – добавил солдат.

– Да. И еще открывала рот?

– Можно сказать? – вызвался один из учеников.

– Пожалуйста!

– Несомненно, кошка хотела проникнуть в квартиру, но не могла позвонить и взглядом просила об этом у проходящих.

– А кошка мяукала? – спросил учитель.

– Нет. Она только открывала рот и жалобно высовывала красный язычок.

Все были заинтересованы.

Посыпались возгласы:

– Ну, конечно! Она устала мяукать!

– Она ленилась мяукать, зная по опыту, что никто не поможет ей.

– Еще бы! Надо было позвонить. Непременно!

– Это бессердечие!

– Бедное животное! Оно, должно быть, совершенно изверилось в людях.

– Тише! Эта сволочь симулировала страдание! – визгливо закричал бывший министр стертого с лица земли государства. – Ей даже лень было помяукать. Подумаешь, какие нежности! Когда человек страдает – он должен плакать, стонать или кричать, чтобы ясно было, что он страдает. А кошка должна мяукать. Я бы не помог ей! Она симулировала страдание. Она хотела надуть. Когда просишь о чем-нибудь человека, так плачь, сволочь, а если не умеешь плакать, то мяукай, по крайней мере, гадина!

– Правильно!

– Правильно! Браво!

– Господа! Я объявляю, что кошка вообще несимпатичное животное. Восемь лет назад, во время войны, революции и голода одна кошка до того изголодалась, что хватала лапами со стола деньги. Я сам видел это. Преступные наклонности этого животного очевидны.

– Какая гадость! Какая гадость! Это даже глупо! Это анекдот какой-то!

– Это не анекдот! Я сам видел! Как вы смеете?

– Довольно! – надрывался учитель. – Довольно! Слово принадлежит мне.

– Просим!

Педагог ясно и объективно объединил и своей речи ответы на все высказанные мнении и указал, что мягкосердечный человек все-таки помог бы кошке независимо от тех или иных наклонностей этого животного и независимо от того, мяукала она или не мяукала. Если даже допустить неслыханное утверждение, что кошка страдает корыстолюбием, то и в этом случае она не лишается права на сочувствие стороны человека.

А если она симулировала страдание, то давно известно из науки, что человек, симулирующий, например, сумасшествие, уже есть наполовину сумасшедший, а симуляция беспомощности или страдании есть тоже до известной степени беспомощность и страдание.

Вопрос был выяснен.

Но многие остались недовольны.

– Господин учитель, позвольте выйти! – поднял два пальца какой-то угрюмый человек.

– По какой потребности?

Выходили из залы занятий по разным потребностям, в том числе и по потребности злобы.

Для удовлетворения этой потребности была оборудована особая комната – Комната Злобы.

Комната Злобы была обита коричневой кожей, и вдоль стен стояли кожаные же чучела людей. Были там чучела сановников разных стран, царей, министров, революционеров, богачей, пролетариев и характерных чучел-типов всяких национальностей.

В центре комнаты стояло большое покривившееся и изодранное от ударов чучело еврея. Это чучело истязали особенно часто. У него были отрезаны нос, уши, пальцы – вообще все, что можно отрезать, – и был также криво надрезан живот, из которого торчала грязная пакля.

Жалкий вид имело и чучело армянина, хотя в Студии учился один только турок. Этот турок, затерявшийся в Европе, был очень добрым человеком и хорошим товарищем, но кожаного армянина бил он зверски, разбегаясь и вскакивая на него, на живот или на голову, обеими ногами.

Били усердно и чучело негра с твердой курчавой головой, красными губами и белыми зубами. Били чаще других два высоких худых жилистых человека, очень хладнокровных и жестоких.

Оба они выдавали себя за американцев, но однажды по случайному поводу, как это всегда бывает с раскрытием авантюр, выяснилось, что только один из них действительно американец. Выяснилось, что рьяный партнер американца по издевательству над чучелом негра не был в Америке, а бьет чучело негра потому, что зависит от американца материально и старается быть приятным ему.

Когда авантюра раскрылась, Директор очень возмутился и сделал проходимцу при всех строгое внушение.

Вообще Комната Злобы причиняла Директору немало нравственных тревог.

Учитывая душевное состояние учеников Студии, их воспитание и тяжелое прошлое, Директор оборудовал Комнату Злобы в качество отвода, надеясь поток злобы против живых людей перенести сначала на неживые объекты, на чучело, а затем, когда ученики будут в достаточной мере подготовлены гуманным перевоспитанием, искоренить наследие прошлого яркой и сильной заключающей курс лекцией о любви и жалости к чучелам.

Однако, уже с подготовкой к этой лекции у него были затруднения.

Совершенно неожиданно в Совете педагогов, когда обсуждался вопрос о включении этой лекции и программу Студии, у Директора произошло столкновение сразу с двумя из педагогов.

– Мы даже не понимаем, о чем вы говорите, господин Директор! – одновременно возмутились педагоги. – В чем дело? За кого вы нас принимаете? Чтобы мы читали лекцию о любви к чучелам?!.. Что это, издевательство или шутка? Мы из сил выбиваемся, чтобы возбудить у ваших разбойников хоть какую-нибудь любовь к живым людям.