Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму
— Какая еще пташка?!
— Инка-секретарша! Молоденькая, хорошенькая, глупенькая.
— Инка работать приезжает.
— Ох и тяжко тебе будет умирать! Наташа сына родит.
— Наташа… Наташа…
— Сердце матери гибель твою чует.
— Не дам ей видеть горя, хоть на день, да переживу.
— И ляжешь потом с ней рядом, да?
— Не дождешься, карга, слышишь, не дождешься! Если не врешь, если правда сын родится, ничего уж тогда меня не убьет!
— Убьет, мраморная ванна убьет.
— Спасибо — остерегла! Не лягу в мраморную ванну.
Я вскочил, убежал. Впереди пылал висячий мост. Мост через глубокую пропасть. Кинулся в огонь, перебежал на другую сторону.
— Перешел-таки мост, Адиханджал?! — настиг меня хриплый голос.
— А ты что думала! Назло тебе перешел!..
Вездеход тарахтит, потряхивает. Нестерпимо долго ползет куда-то. Зарокотал вертолет. Неужели мне так плохо?! Вертолет в исключительных случаях вызываем.
Я приподнял голову — на большее меня не хватило. Ребята осторожно понесли меня к вертолету.
— Связались с Шакино? — спросил летчика Пельменев.
— Да, ждут уже, — ответил тот.
— Зачем вызвали вертолет? Не понимаю, чего испугались. — Я говорил спокойно, словно в самом деле не понимал.
— Лежи, лежи. — Пельменев опустил руку мне на плечо.
— Никуда я не поеду! — Я попытался приподняться. Ребята силком поместили меня в вертолет и надежно замкнули дверцу. Вертолет оторвался от земли. Люди и вездеход на земле уменьшились, исчезли из виду. Под нами морем простиралась тайга.
Летчик обернулся ко мне и, увидав, что я пришел в себя, пошутил:
— Может, вернемся?
— Выпить не найдется?
— При исполнении служебных обязанностей не пью.
— А вообще много пьешь? Сколько осилишь за раз?
— Семьсот — восемьсот.
— Ого!
— Не веришь?
— Поверни-ка свой драндулет и спусти меня прямо над лагерем, слышишь! А то выпрыгну.
— Тебе отдохнуть нужно. Не помешает. Заодно диагноз поставят.
— «Диагноз»! Диагноза московские врачи не поставили! Пойми, со дня на день комиссия из министерства нагрянет.
— Я выполняю приказ.
Приказ! Знаю, милый, знаю! Не приказ, а любовь ко мне движет тобой! Ничто не заставит изменить курс. Будто не знаю, сколько раз нарушал ты и приказы и дисциплину! Когда требовалось, мы и приказ меняли с тобой, и курс. Забыл, как носились на твоей «стрекозе» по нашему хотению, по нашему разумению. Не начальства боишься! Знаю, друг, чего опасаешься.
— Лети назад, слышишь!..
— Потерпи чуток, вот-вот будем в Шакино.
Вертолет медленно пошел на посадку.
Нас встретил секретарь Шакинского райкома партии, прикатил на аэродром в своей черной «Волге». В этих краях всего месяца полтора можно ездить в машине, а в остальное время такой снег, что любой предпочитает сани или просто лыжи. Но секретарь райкома решил — и на эти месяц-полтора нужна машина. Дела у него в районе налажены, и пошли ему навстречу, выделили «Волгу» по первой же просьбе.
— Переночуете у меня, а завтра на моей «Волге» отправим вас в центр. — Тон был непререкаем, а слова «на моей «Волге» прозвучали с ударением.
— Здравствуйте, уважаемый Всеволод Сергеевич.
— Здравствуйте, здравствуйте… — смутился он. — Извините, как вас по батюшке?
Секретарь отлично знал и мое имя, и отчество, и фамилию тоже, просто не захотел оставаться в долгу.
— Зовите просто Гурам, уважаемый Всеволод.
— И ко мне можете обращаться просто, без этого «уважаемый», — улыбнулся он.
Попрощались с летчиком, уселись в «Волгу» и покатили, взбивая пыль на шакинском шоссе.
— До отдыха ли, когда такая погода для работы! — возмутился я.
— Осмотрит вас в центре врач и решит — отдыхать или работать.
— У нас времени в обрез, понимаете? Комиссию ждем из министерства.
— Понимаю, туго придется вашим без вас. — Помолчал, потом сказал вдруг: — Знаете, давно собираюсь спросить, да забываю всякий раз при встрече. Как вы, грузин, переносите наш климат, как привыкли к нему? Если не ошибаюсь, вы двенадцать лет в наших краях, верно?
— Да, тринадцатый год пошел — несчастливый. К климату привыкнуть работа помогла — любимая работа, сибирские пельмени и разбавленный спирт.
— Разбавленный? Спирт водой разбавляете?! — поразился секретарь и перекинулся взглядом с шофером. Дюжий сибиряк выразительно ухмыльнулся.
Замелькали окраинные дома Шакино.
— Вот и доехали, — успокаивая меня, сказал секретарь.
Машина остановилась перед двухэтажным домом. У входа нас поджидала пышнотелая, дородная супруга секретаря в розовом платье.
— Добро пожаловать, здравствуйте. — Голос был неожиданно тонюсенький, никак не соответствующий комплекции. — Вот вы какой, оказывается, «таежный волк»! Не обижаетесь? Все тут вас так называют или просто «грузином». Верно, и сами знаете.
Да, это-то я знал, но вот почему щуплым, невзрачным мужчинам любы дородные — не могу уразуметь. Видимо, существует в человеке стремление к антиподу.
Я смущенно улыбнулся хозяйке и представился.
— Евдокия Македоновна, — представилась и хозяйка. — Можно просто Доки.
— Неудобно, уважаемая Евдокия.
— И без «уважаемой», пожалуйста. Сева не выносит… — Женщина испуганно приложила палец к губам, искоса глянув на мужа, и просто, как члену семьи, сказала шоферу: — Заходи.
В прихожей шофер стал на куски войлока и, заскользив, будто на коньках, понесся прямо к письменному столу, заваленному газетами и журналами.
— Обед готов? — спросил хозяин дома, не обратив внимания на слова жены.
— Стол накрыт. Не знаю только, что подать гостю — сухое или…
— Ничего, — прервал ее муж. — Гостю — ничего!
— Это почему?! Чем я провинился? Видите — здоров, прекрасно себя чувствую.
— Ни капли, и точка!
— Сказал, значит — все, приговор окончательный, обжалованию не подлежит! — разъяснила мне Евдокия, расплываясь в улыбке, и пригласила в просторную столовую на верхнем этаже.
Стол действительно был накрыт для пиршества: пельмени сибирские, соленые белые грибы и прославленный байкальский омуль. Глаза мои поедали соблазнительную закуску, а мысли были на аэродроме — сбежать бы как-нибудь, пока там летчик. Мне в самом деле хорошо, а когда случится следующий приступ, никому не ведомо! Может, и вовсе не случится.
— Не угодно руки помыть? Заговорилась, забыла предложить.
Хозяйка снова провела нас в нижний этаж и распахнула передо мной широкие двери в ванную. Не только двери, но и сама ванна были слишком велики для сравнительно небольшого помещения.
— Не люблю маленькие ванны, сами видите, какая я, не вмещаюсь. Митенька, — Евдокия кивнула на шофера, стоявшего рядом, — раздобыл где-то вот эту огромную ванну, и пришлось переделать двери, не проходила ванна, — объяснила хозяйка и ушла в столовую.
Передо мной была ванна из белого мрамора!
Грубо высеченная ванна из белого мрамора!
Ванна из белого мрамора!
Я онемел.
— Входите, полотенце справа висит, — пробасил шофер.
— Митенька, откуда вы притащили эту ванну?
— Издалека. Слыхали про Черные скалы — оттуда. Давняя история.
— Сумеешь указать на карте то место?
— Сумею, понятно. Я в топографическом техникуме учился, между прочим, это потом в шоферы подался…
— Митенька, слушай внимательно. Мы сейчас улизнем отсюда. Летчик еще на аэродроме. Пометим на карте то место и вернемся назад.
— А как же… Неудобно… Всеволод Сергеевич…
— Будь другом, не возражай, не трать слов. Пошли.
И я буквально поволок его к выходу.
К аэродрому мы неслись на бешеной скорости. Прохожие озадаченно поворачивали головы вслед. Митенька ворчал: «Евдокия убьет, голову мне оторвет», но я успокоил его, заверил, что он совершает общественно полезное дело на благо всему человечеству.
Летчик спал в комнате отдыха. Мы разбудили его, попросили карту. Митенька приблизительно очертил место, где в 1952-м по заданию комсомола вел поиски беглого военного преступника. Место это оказалось километров на сто севернее нашего лагеря.
— Значит, в верном направлении ищем! — вырвалось у меня.
— Там золото? — удивился Митенька.
— Да, Митенька, да! Самый ценный металл!
Я расцеловал от радости шофера и повернулся к летчику.
— Готовь свою «стрекозу»!
Летчик попытался было возразить, но, видя, как я возбужден, махнул рукой, сообразил, что я не отступлю.
Еще полчаса шумного разговора в кабинете начальника аэродрома, и нам разрешили вылет.
Митенька брел за нами и ныл, словно медведь с больным зубом: «Убьет меня Доки, убьет». Проводил до вертолета, пожелал успеха и, буркнув: «Черт с ним, что будет — будет», затрусил к черной «Волге».
