Владимир Санги - Ложный гон
— Как сказать, щедра ли она ко мне. Наверное, я сам такой неловкий на удачу — всего два соболя и одна выдра.
— Что ты говоришь? — удивился Нехан.
— Я пропустил малоснежье.
— Как так?
— Кенграй... Он долго болел после вашего удара.
— А-а-а-а... Черт возьми. Они, гады, сожрали все масло. Оставили нас ни с чем. Я, может быть, малость погорячился тогда. На моем месте всякий поступил бы так. Нельзя же допускать, чтобы из-за собак мы все подохли с голоду.
Лицо не лицо, а тугой мешок с кровью, надвинулось, нависло над юношей. Маленькие, запрятанные под толстыми веками глаза так и сверлили Пларгуна.
— Ты упустил не только первоснежье. Ты упустил все. Охоты больше не будет! Настали большие снега. Теперь и собака не поможет. Соболь сыт и не пойдет на приманку. Ты все потерял. Плана тебе никогда не взять! Тем более съестных припасов ни у кого не осталось. Я-то еще как-нибудь продержусь на мясе. А ты? Ты и десяти дней не протянешь. Я рос в другое время, когда нивхи ели мясо и рыбу. А ты рос на русской пище — на хлебе и овощах. Ты отвык от пищи предков. Ты не протянешь и десяти дней!
Нехан говорил жарким полушепотом, будто вводил юношу в самое сокровенное.
— И мяса-то у тебя нет. Олени ушли в малоснежные сопки. А глухари еще не спустились с хребтов. Как ты будешь жить? Как?
Юноша угрюмо молчал. Его самого преследовал этот вопрос.
— Вот что! — Нехан наседал на юношу, как медведь на растерявшегося оленя. — Тебе надо подумать о своем положении. И серьезно подумать, что тебе делать!..
— Карр! — скрипуче вмешалась в разговор ворона.
Затем донесся радостный лай Кенграя. Через секунду зарычали собаки.
— Это старик с Мирлом, — сказал Нехан, обрывая тяжелый разговор. — Я забыл тебе сказать, что завтра идем будить медведя. Я уже давно заприметил берлогу. Но выжидал, чтобы хозяин облежался, крепко заснул...
***
Собаки шли сзади по умятой лыжне.
Нехан вел прямо, будто через реку, лес и сопки видел цель. Пробивали лыжню споро, по очереди. В полдень охотники подошли к подножию отвесной сопки.
Собак взяли на сворки. Нехан дал последние указания. Договорились, что медведя тревожат с двух сторон Лучка и Пларгун. Нехан станет напротив лаза и, как только появится медвежья голова, будет стрелять.
— А теперь — осторожно и тихо, — сказал Нехан и вышел вперед. Пларгун и Лучка пошли следом, придерживая псов.
Вошли в сивер — гущу леса на склоне сопки. Нагромождения сухих деревьев изрядно мешали. Даже широкие лыжи утопали глубоко. Пларгун чувствовал, как ноги начали мелко дрожать. Сердце стучало громко и часто. Вокруг — напряженная тишина. Пларгун уже заметил, что следы зверей стали встречаться реже, а вскоре совсем исчезли.
Через несколько шагов Нехан остановился и показал рукой вперед. Метрах в двадцати от них за вывороченной с корнем елью — чуть приметный бугор, какой, на первый взгляд, в тайге можно встретить на каждом шагу. Пларгун затаил дыхание. Вгляделся. Над бугром струится чуть заметный пар. На ветвях ели и кустах, нависших над бугром, — густая бахрома куржака. Почему собаки безразличны к берлоге? И, заметив, в каком направлении сносит пар, понял: Нехан подвел так, чтобы ветер шел от берлоги не на них, а в сторону. Иначе бы собаки преждевременно подняли лай.
Нехан отвел охотников с собаками обратно по лыжне на расстояние, чтобы шумом не потревожить зверя.
Срубить две молодые лиственничные лесины, связать из них залом в виде крестовины, накинуть на концы веревочные петли — дело пятнадцати минут.
У Нехана два ружья. Он придерживает собак. Лучка и Пларгун понесли крестовину к берлоге. Несли осторожно, внимательно всматриваясь под ноги, чтобы не наступить на сук или, что еще хуже, не зацепиться за него. Лучка шел чуть впереди. Старый охотник не раз обкладывал берлоги и знал, что делать. Очень осторожно подкрались к челу, или лазу, как называют охотники вход в берлогу, положили на него тяжелую крестовину. Концы крестовины привязали к крепким кустам. Потом вооружились жердями.
Охотники утоптали снег, чтобы удобней было действовать. По знаку старика Нехан отцепил сворки. Собаки поначалу не поняли, что от них требуют.
— Кха! — позвал старик.
Собаки подбежали к охотникам, вертя пушистыми хвостами, но вдруг отпрянули назад. В глазах вспыхнул огонь страха и злобы: в ноздри терпко ударил близкий дух медведя. На загривках вздыбилась шерсть. Собаки яростно набросились на чело берлоги.
Охотники взломали чело, затолкали жерди в берлогу и стали с силой тыкать ими в разных направлениях. Пларгун почувствовал, как его жердина попала во что-то мягкое, и тотчас же из-под земли раздался такой рев, что юноша чуть было не упал. Крестовина вскинулась, но веревки крепко держали ее концы. Громадная бурая голова уперлась в крестовину. Маленькие, налитые кровью глаза обозначились из темноты, заходили из стороны в сторону.
Собаки залились отчаянным лаем. Медведь снова исчез в черном провале, накрест перечеркнутом заломом. Лучка энергично сунул в пустоту жердиной. И тут же его рвануло вперед с такой силой, что старик, не удержавшись на ногах, упал на бок, но не отпустил жерди.
Пларгун в оцепенении смотрел на происходящее.
— Пихай! Чего стоишь! — заорал Нехан.
Пларгун пришел в себя, понял, чего от него требуют, и с силой пропустил жердину в чело. Медведь пронзительно рявкнул, схватил ее зубами и рванул на себя. Потом снова набросился на залом. Собаки отскочили. Медведь вцепился в крестовину и могучими рывками силился втянуть ее в берлогу. Нехан прицелился. Но не стрелял. «Почему не стреляет?» — подумал Лучка, но увидев, с какой быстротой мелькает медведь за крестовиной, решил: трудно выделить голову.
Наконец раздался выстрел. От крестовины отлетела щепка. Медведь исчез, но в следующее мгновение вновь навалился на залом. Раздался второй выстрел. Опять слетела щепка от крестовины. Нехан схватил второе ружье. Но тут под напором медведя разрушилась часть «неба» — крыши берлоги, и разъяренная голова высунулась наружу. К тому же пробитая пулями крестовина выгнулась под мощным напором и грозила вот-вот разлететься на части.
Пларгун отскочил в сторону. Отскочили и собаки, визжа и скуля.
Нехан целился, долго целился. Надо стрелять. Стреляй же!
Медведь повернулся боком, выпростал лапы со страшными когтями.
Стреляй!
Медведь плечами выставил еще часть «неба».
Стреляй же!
Медведь, подгребая лапами, вылез наполовину.
Стреляй!
Медведь рванул, крестовина разлетелась на две половины, и медведя будто выбросило сверхсильной пружиной.
Стреляй!
Медведь на мгновение замешкался, на кого броситься: на человека в оленьей дохе, который так настойчиво досаждал ему колючей жердью, или на человека слева, который больно его ударил.
— Стреля-я-яй!!!
Собаки подскочили сзади и в слепом азарте вцепились в гачи. Медведь резко обернулся. Собаки, взвизгнув, отпрыгнули к Пларгуну. «Вот сейчас насядет на меня!..» В глухой панике Пларгун сорвался с места, но увяз в снегу по пояс. Чувствуя приближение смерти, он вобрал в себя голову и закрыл ее руками.
— А-а-а-а-а!
Пларгун не видел, как собаки схватили зверя, уже приготовившегося к прыжку на беззащитную жертву.
— Стреляй! — вне себя закричал старик.
Зверь обернулся назад, взмахнул лапой, пытаясь схватить собак, но те ловко увернулись от его растопыренных когтей.
Тогда медведь бросился за стариком и в два прыжка настиг его.
Пларгун не видел развязки, а она наступила мгновенно. Старик, как подкошенный, упал навзничь. Но не успел еще медведь после прыжка опуститься на лапы, как запутался в своих же внутренностях: рука старого таежника сработала точно и четко.
Кенграй вцепился медведю в ухо, Мирл — в горло.
Медведь, собравшись с силами, медленно поднялся над обагренным кровью снегом, поднял на себя вцепившихся намертво собак и обхватившего его ногами старика. Одна рука старика крепко держалась за богатую шерсть медведя, а другая с ножом нащупывала сердце. Еще секунда, и зверь рухнул, подмяв под себя маленькое тело старого человека.
Когда Пларгун, еще не веря в спасение, оглянулся, старик с трудом вылезал из-под медведя. А зверь силился поднять голову.
Нехан, будто только что вспомнив, вскинул ружье.
— Уж не надо, — старик сделал останавливающий жест и посмотрел на Нехана так пристально, точно увидел его впервые.
Собаки оставили зверя, повернули к берлоге. Мирл с остервенелым лаем исчез в ней, вслед за Мирлом в берлоге оказался Кенграй. Послышалась возня, раздались неимоверные вопли, и вскоре собаки вытащили отчаянно сопротивлявшегося медвежонка ростом побольше собак, шире и толще их.
Нехан снял телогрейку, повесил ее на сук и, закатав рукава теплого шерстяного свитера, сделал надрез на коже над челюстью медведя.
