Евгений Воробьев - Незабудка
Перед тем как разойтись, он не удержался и спросил у раненых — не знают ли они санинструктора Незабудку из батальона Дородных? Но они были из другого полка.
Он проводил взглядом раненых: могло показаться, что на войне ранят только легко и только в голову, в грудь или в руки; с подобными ранениями люди сами бредут на медпункты.
Тальянов вспомнил слова Незабудки, что тревожнее всего ей живется не зимой, а в такую вот распутицу, осеннюю или весеннюю, в грязь. После того как выпадет снег, лучше видать раненых. Темные, серые пятна шинелей легче приметить, и Незабудка не так беспокоится, что на поле боя запропастился и ждет ее не дождется кто-то еще живой и беспомощный...
А всех тяжело раненных, с перебитыми ногами или с ранением в живот, на фронтовых путях-дорогах не увидишь, они где-то лежат и ждут транспорта, если только есть возможность куда-то их везти.
Последний отрезок пути, километра полтора-два, подвыпивший повар подвез Тальянова в своем ярко-желтом шарабане.
Дорога узкая-узкая, липы по обочинам рослые, раскидистые, посажены часто, их сучья и ветви схлестываются наверху. Наверное, тут красиво летом, когда дорога подобна длинному зеленому тоннелю. «И безопасно, — подумал Тальянов по фронтовой привычке. — Полная маскировка. Ни один летчик не углядит такой шарабан за деревьями».
6
Свой полк Тальянов нашел уже в сумерки. Он хотел поскорее добраться в батальон к Дородных и узнал, что тот назначен командиром полка и его КП рядом, в погребе мельницы.
Там Тальянов встретил знакомого телефониста и узнал от него немало полковых новостей, прежде чем появился майор Дородных; сапоги его белели от мучной пыли, и сам он будто вывалялся в муке.
Тальянов не успел вскинуть руку к своей измятой ушанке, не успел доложиться, как Дородных узнал в полутьме младшего сержанта. Он страдальчески прищурился и воскликнул:
— Из капитального ремонта? Значит, нашего полку прибыло!
У Дородных по-прежнему был вид человека, испытывающего непрерывную боль.
Тальянов рассказал, как его направили в другую дивизию и с каким трудом он нашел свой полк. Однако похвалы он за это не дождался. Дородных лишь мотнул чубатой головой, вызвал из погреба писаря — тот, как все из штаба, был обсыпан мукой, — приказал сообщить в запасный полк, что младший сержант Тальянов прибыл для дальнейшего прохождения службы — чтобы его не зачислили в дезертиры.
Дородных разрешил ему остаться на мельнице, подхарчиться, — все-таки в штабе полка не такая карусель-чехарда со связью.
Но Тальянов попросился в свой батальон и сказал, не опуская глаз и не запинаясь:
— Прошу учесть личный интерес. Меня санинструктор Легошина дожидается в батальоне...
— Легошина... Легошина... Это кто же в батальоне Легошина? — Дородных повернулся боком и повертел шеей.
— Проще говоря — Незабудка.
— Так бы сразу и сказал! Ну что ж, Незабудка — сестра авторитетная, — сказал Дородных, — утром тебя связной на мотоцикле отвезет в батальон. А то еще заблудишься, опоздаешь на свиданье.
И когда Тальянов козырнул, сделал поворот через левое плечо и отошел, Дородных крикнул ему вдогонку:
— Но имей в виду! Амуры за тебя проверять связь не будут! А если обидишь Незабудку... Лучше на глаза не показывайся!..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Он увидел Незабудку за перевязкой в подвале, куда в два оконца проникал свет яркого предзимнего дня.
Когда она оглянулась на дверь, бинт задрожал в ее руке, но она продолжала обматывать белесую голову раненого. Красное пятно проступало на его затылке.
Незабудка еще долго — или Тальянову казалось, что долго, — возилась с раненым.
И только когда тот смирно улегся, слегка постанывая и покряхтывая, она стремительно обернулась, подбежала к Тальянову, обвила его шею руками и поцеловала в губы таким долгим поцелуем, что у обоих перехватило дыхание.
— Обрадовалась... Сдуру повисла... Как на вешалке. — Она не могла отдышаться. — А грудь не болит?
Она забеспокоилась с опозданием, и ей стало стыдно своей неосторожности.
Потом они стояли, взявшись за руки, не таясь обрадованного Акима Акимовича, других санитаров, раненого, забыв о их существовании. Оба живы-здоровы! Они откровенно любовались друг другом.
Поначалу свиданье вызвало у обоих приступ немоты.
Все, кто стал нечаянным свидетелем этого свиданья, не могли смотреть на Незабудку и младшего сержанта без улыбки.
Она оглянулась вокруг не растерянно, а счастливо, увидела улыбки и сама улыбнулась в ответ, — даже по лицу раненого с забинтованной головой промелькнул отсвет улыбки.
— Нашего полку прибыло, — вот первое, что сказал раненый, повторяя слова Дородных.
Тальянов вгляделся в его обескровленное лицо и узнал Коротеева, того самого, который форсировал Неман, держась за бочку, набитую гранатами, как солеными огурцами.
— Бочарник! — вскричал Тальянов.
Не разнимая рук, он и Незабудка подошли к Коротееву. Тот наверняка кивнул бы в ответ, если бы мог пошевелить головой, а сейчас только прикрыл веки. Незабудка склонилась над ним в порыве новой тревоги.
Тальянов уселся на полу, прислонясь к стене. Он свернул, выкурил цигарку. Наконец-то Незабудка отвлеклась от своих милосердных хлопот и очутилась рядом. Она стала на колени, чтобы быть ближе и чтобы ему не пришлось вставать.
— Это в самом деле ты, Павлуша? Без обмана?
— Я, — засмеялся он хрипловато.
Лишь бы глядеть ему в глаза, видеть его лицо, слышать его голос! Только что она впервые произнесла вслух его имя, имя, которое так часто твердила мысленно или шепотом, про себя.
Когда он лежал на носилках без сознания, она в первый и единственный раз обратилась к нему на «вы», как бы извиняясь за то, что фамильярно «тыкала» ему все время, пока он был с ней так отменно вежлив.
Но трудная разлука дала ей новое право, и сейчас она снова назвала его на «ты», наслаждаясь этим своим правом на близость с ним.
— Ну как, залатали тебя, заштопали?
— Капитальный ремонт в присутствии клиента. Заодно и руки отошли.
Он протянул ей руки ладонями кверху, она озабоченно ощупала их.
Пока связист лежит в госпитале, заживают и его руки. Как он ни бережется, все равно стальные жилы провода, оголенные от изоляции, раздирают ладонь и пальцы до крови, особенно ночью, если связист не шагает, а бежит вдоль порванной линии.
— А вид-то, вид! — всплеснула она руками с деланным испугом. — Нечего сказать, кавалер! Это тебя всего так продезинфицировали? И с таким страшилищем мне придется коротать век? Павел ты молодой, что ж ты ходишь с бородой? — Она с притворным ужасом погладила его, не торопясь отнимать пальцы, по запавшей, смуглой щеке. — Даже страшно дотронуться! Благодари судьбу, что попал в руки к парикмахерше. А вообще такую бороду полагается брить под местным наркозом.
Незабудка засмеялась, потянула его за руки, посадила к самому оконцу и принялась брить, весело напевая при этом:
Борода ль моя, бородка,до чего ж ты отросла,говорили раньше — щетка,говорят теперь — метла...
Ну, а когда он, уже выбритый, встал на ноги, Незабудка снова пришла в ужас.
— А вид-то, вид! — запричитала она.
Коротеев приоткрыл глаза и с любопытством глянул на прибывшего.
Младшего сержанта одарили в госпитале куцей изжеванной шинелью. И таким формалином, карболкой или чем-то другим, убивающим все живое, разило от шинельного сукна, что впору было надевать противогаз.
На ремне у Тальянова висела пустая кобура, а в нее втиснуто его имущество: чистая фланелевая портянка, заменяющая полотенце, кусок мыла, а в карманчике для запасной обоймы хранились папиросная бумага и кремни для зажигалки, завернутые в лоскуток бязи.
Аким Акимович великодушно вручил младшему сержанту парабеллум; теперь у санитаров этого добра хватало. Аким Акимович не спешил сдавать трофейные пистолеты старшине.
Тальянов поблагодарил его взглядом.
Аким Акимович знал, что сейчас его подарок особенно ценен. Когда человек, можно сказать, постоянно прописанный на переднем крае, вдруг остается безоружным, он сильно от этого страдает и счастлив, когда вновь вступает в братство вооруженных людей.
У санитаров нашлась лишняя, приличного вида шинель, нашлась и пристойная ушанка подходящего размера, и Незабудка сама прикрепила к шинели погоны младшего сержанта.
Не успели наглядеться, не то что наговориться, как ему уже пришлось приступить к исполнению обязанностей линейного надсмотрщика. У телефонистов, которые ютились в дальнем углу подвала, оборвалась связь с левым соседом, и младший сержант взялся помочь выйти на линию.
