Высокий титул - Юрий Степанович Бобоня
— О, тут печи натопили — теплынь!..
— Ясное дело — новая метла…
— Хоть бы до осени пробыла, метла-то…
— Надь, а картины — Алешкина дель!
Заходили, усаживались на скамейки и ждали, пока мои пальцы поведут их в танце.
Я занял свое, заранее облюбованное место, возле запасного выхода и не успел даже растянуть баян — передо мной вынырнул Алешка:
— Надьку Агашину видишь? Она тебе нравится?
— А тебе… кто нравится?
Алешка вынул из кармана вельветовой куртки какой-то листок:
— Откровенно?
— Ну!
Он развернул листок перед моими глазами. На меня смотрела Дина, нарисованная акварельными красками умелой Алешкиной рукой.
— Надо бы… шапочку дорисовать! Синюю, в какой она приехала!
— Шапочка — что? Ерунда… А тут главное — характер!
— Ой, ноги зашлись! — крикнул кто-то из девчонок.
Я заиграл вальс — захлопали сиденья кресел, отодвинутых по случаю танцев к стенам. Дина танцевала с Надей Агашиной. Я видел косые взгляды сельских девчонок и знал, что они рассматривают не Надю, а ее партнершу. Рассматривают от сапожек до шапочки, выискивая недостатки, чтобы потом высказать их друг дружке.
— Брось ты этот вальс! — взмолился Алешка. — Давай фокстрот или танго, а я приглашу Динку.
Быстро, не отрываясь от клавишей, я сменил мелодию. Круг на секунду смешался, потом снова закружились пары, но уже в ином ритме. Алешка шагнул было в круг, но сразу вернулся с упреком:
— Тебя как человека просишь, а ты… Ну, как я ее приглашу?
— Разбей эту пару! Пригласи для Надьки вон того, мордатого…
— Захара Чуканова?
— Захара так Захара…
— Идея! Захар, слушай меня…
Они протиснулись к паре. Захар протянул руки Надьке, а Дина досталась Алешке.
После танца Алешка предложил девушке место, постоял рядом, о чем-то болтая, затем подошел ко мне:
— Ты знаешь, ей в октябре исполнится восемнадцать лет!
— С чем тебя и поздравляю…
В клуб зашел, чуть покачиваясь, Васька Жулик в резиновых сапогах и в до блеска затертой телогрейке, застегнутой всего лишь на одну нижнюю пуговицу. Он подвихлял к нам.
— Опять нажрался? — осведомился Алешка.
— Не на твои! — огрызнулся Васька. И ко мне: — Дай-ка «барыню»!
— А может, вальс-бостон? — я резко сдвинул мехи.
— Мы дороже ситчика не пляшем! — процедил Васька.
— Сейчас ты у меня на ушах плясать будешь! — предупредил Алешка.
— Погоди! Он у меня после первого круга усядется… Я ему покажу «барыню»!..
Парни и девчата потеснились к стенам, оставив середину круга свободной.
Под моими руками взвизгнул, как ужаленный, баян. Пальцы взметнулись над клавишами и, обгоняя друг друга, понеслись по белым и черным пуговицам бешеным перескоком: «Это тебе, Вася, для начала, а потом я тебе такой темп задам, что ноги от туловища оторвутся!..»
Но я ошибся.
Васька, стоявший вразвалку в ожидании своей «барыни», вдруг ухнул и раскрылатившимся петухом, словно вот-вот упадет, ввалился в центр зала, потом, круто развернувшись, выпрямился, и, через такт перестукивая, пошел по кругу. Черные, цыганские глаза его были прищурены, а на гордо вскинутой голове прыгали мелко буйные агатовые кудри…
Как будто и не пил вовсе Васька!
Вот так он приблизился к первому ряду скамеек, остановился напротив Дины и стал так же, в такт мелодии, кланяться ей — он искал себе пару и теперь выбрал ее.
— Этого еще не хватало! — крикнул мне в самое ухо Алешка. — Она и плясать-то по-нашему не умеет… Брось играть!
Но я усилил темп — Васька в каком-то замысловатом вираже отскочил на середину круга, отчаянно хлопая себя руками по бокам, по голенищам сапог, и снова стал наступать на Дину.
И вот тут-то произошло то, чего не ждали ни я, ни Алешка, ни притихшие хлопцы и девчата.
Дина встала, проворно сняла с себя пальтецо и бросила его на руки Ленке Прониной. Затем встряхнула копной огненно-рыжих волос и полетела по кругу, отстукивая такую частую дробь, что кто-то из ребят выдохнул: «У-у-ух, ты-и!..»
У меня заломило кисти рук, но почти онемевшие пальцы, как рычажки заведенного механизма, хватали все те же и те же бесноватые аккорды…
А Дина все летела и летела по кругу, легкая и стройная, почти неуловимая глазом в своем неистовом кружении.
Вот брошена Васькой на край сцены телогрейка, вот он, приседая, широко раскидывает ноги, выдыхая с хрипом:
А, барыня, буки-буки,
А, барыня, барыня-т!..
…Раз! Глохнет баян, и только легкая дробь Динкиных ног — как пулеметная очередь…
…Раз! Снова ревет баян, и снова задыхается вспотевший Васька:
Любил тебя коновал,
Вместе с носом целовал,
Целовал, миловал!..
Ассс-ааа!..
Теперь приседает Дина. Приседает, почти не касаясь сапожками пола, наступая на Ваську…
Я не знаю, чем бы кончилось это состязание, если бы Васька, никогда и никому не уступавший в танце, на этот раз — уступил…
Дина все еще летела по новому кругу, а Васька вдруг остановился, взял свою телогрейку со сцены и направился к выходу, волоча телогрейку по полу.
Дина остановилась возле меня и, часто дыша, стала поправлять разметавшуюся прическу:
— Здесь есть где-нибудь… зеркало?
— А в гримировке — забыла?.. Пойдем провожу! — с готовностью назвался Алешка.
Я разминал онемевшие пальцы, слышал обрывки фраз:
— Ну и жарил баянист-то!..
— А Леня к новенькой присох!..
— А как же? Новая юбка…
Пора было начинать репетицию. Я пригласил всех в гримировку и пообещал:
— Дотанцуем после!
На репетиции все получилось гораздо проще, чем я предполагал. Новую песню я спел раз, потом еще раз… Первыми подхватили Надя Агашина и Шура Найденкина. Им подтянули остальные. Сначала робко, а потом все уверенней и уверенней, пока не вылился первый куплет в ровную и сильную мелодию. Даже на голоса девчонки разделились сами. А ребята — что ж… Ребята басили!
…Из клуба расходились за полночь. Не горели больше огоньки в окошках, зато на фиолетовом небе перемигивались немыслимо яркие звезды. Сырой прогонистый ветер развеял по селу девичью частушку:
Ох, Леша дорогой,
Не ходи гулять со мной! —
По такому трепачу
Я страдать не хочу!..
Эта пела Надя Агашина. Пела и думала, что услышит ее Алешка. А он ушел с Диной и не слышит ничего. Он, должно быть, сейчас рассказывает ей про звезды, которые еще не открыты и которые еще не зажглись… А может, и слышал Алешка Надю?..
Я шел домой и думал о том, что сегодняшняя репетиция — начало трудной работы с тем самым «вверенным коллективом», о котором мне преднарек Голомаз.
Дома я не спал — ждал Алешку. Но он не приходил. Пропал парень!.. Ах, Динка, Динка!
С
