Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
А вот жизнь Алисы с самого начала не нашла своего русла. Хотя девушка приехала помогать отцу, она сразу же стала незаменимой и для госпожи Винтер: то надо было рыхлить свеклу, то сгребать сено, то вязать снопы; когда ждали гостей и спешно надо было убрать все восемь комнат в замке, без Алисы не могли обойтись. Ее кормили за общим столом, но только пока она работала; поначалу давали также молока, а когда Курситисы завели корову, работу Алисы стали считать любезностью, доброй услугой. Как-то хозяйка, пребывая в хорошем расположении духа, приласкала Алису и обещала за прилежание когда-нибудь вознаградить ее. Однако это «когда-нибудь» так и не наступило.
Чем известнее Эрнестина становилась как портниха, тем чаще Алисе перепоручались кухня и корова. И еще надо было помогать отцу с садом. Эрнестина пожаловалась госпоже Винтер на занятость Алисы. Та клялась, что больше Алису утруждать не станет, но только встречала девушку одну, как опять звала к себе. Эрнестина возмущалась:
— Никуда не пойдешь! Никакого права она не имеет заставлять тебя даром работать.
— Хозяйка рассердится.
— Ну и пускай сердится. Ты боишься?
— Не хочу, чтобы на меня сердились.
— Когда ты уходишь к ней, у нас по дому ничего не делается. Это отрывает меня от шитья. А людям обещано, люди ждут. Понимаешь ты это?
— Понимаю.
И все же Алиса, хоть и реже, чем раньше, в замок ходила.
В последнее время Алиса очень сдружилась со старшей дочерью волостного рассыльного Ольгой и научилась танцевать. Алиса была застенчивым подростком, к тому же шла война, множились семейные трудности, так что девушка этого искусства своевременно не освоила. Правда, с переездом в дом родителей Эрнестина предложила Алисе ходить на уроки танцев, ее беспокоило, что дочка слишком робка и избегает мужского общества; но слег старый Криш, потом долго болела сама Алиса и на курсы не поступила. Может, Алиса так и не научилась бы танцевать, не встреться ей Ольга.
У рассыльного Вердыня были четыре дочери, речистая толстушка жена и гармонь. Теснясь в двух маленьких чердачных комнатушках, Вердыни на жизнь не жаловались, часто шутили, смеялись, пели и, случалось, даже танцевали. Алису привлекала эта веселая, беспечная семья. Всякий раз, когда Алиса поднималась к Вердыням на чердак волостного правления, ее охватывало тайное радостное предчувствие.
Вердыни любили музыку. Кроме гармошки на шкафу лежали еще цитра и мандолина. Обычно начиналось с того, что Вердынь брал гармонь и принимался тихонько что-то наигрывать. Вердыня — чистила ли она картошку или штопала чулок — начинала подпевать, потом песню подхватывали дочки, достав цитру и мандолину, аж звон стоял на чердаке. Иной раз, когда заводили что-нибудь уж очень печальное, Вердыня, видя, как все приуныли, восклицала:
— Воете, точно нищие на погосте. А ну-ка чего-нибудь повеселей!
Смотря по настроению, Вердынь или отложит гармонь, или же примется наяривать польку. Дочки, вцепившись друг в дружку, пойдут танцевать, то и дело наталкиваясь на стол и кровати.
Так у Алисы начались уроки танцев. Когда она осилила вальс, польку и входивший в моду фокстрот, Ольга стала уговаривать Алису сходить на бал и потанцевать по-настоящему, с парнями.
В Граках оживилась общественная жизнь. В волости было несколько обществ, которые друг с другом соревновались; чтобы вербовать членов и добывать средства, ставили пьесы, разучивали хором песни, устраивали танцы. Молодежь собиралась либо в большой комнате бывшей корчмы, либо в пустующей риге или на танцевальной площадке у реки. Волостные заправилы поговаривали о народном доме, но пока еще не существовало даже проекта. На вечера Алиса ходила вместе с родителями, хотя ей уже было двадцать два года, на танцы никогда не оставалась. И вот как-то в марте она попросила мать отпустить ее вместе с дочками Вердыней на танцы. Эрнестина понимала, что сама должна остаться дома, даже если ей до утра придется беспокоиться за дочку. Было еще очень холодно, вечер состоялся в корчме. Когда Алиса с подружками пришла туда, лекция о правильном удобрении почвы уже кончилась и длинные скамьи уже были расставлены вдоль стен. На них расселись девицы; одни, раскрасневшиеся, тихо переговаривались и, прыская со смеху, прикрывали ладонью рот, другие, напротив, сидели с застывшими лицами, как в церкви. Дочки Вердыней привыкли бывать на людях — их отец играл здесь в оркестре — и чувствовали себя как дома, не краснели, не хихикали. Их непринужденное поведение ободряюще подействовало на Алису, чему она сама удивлялась.
Наконец явились музыканты; худой человек, с лысым черепом и заросшей волосами шеей, высоко задрав голову, нес под мышкой скрипку; молодой коренастый парень тащил барабан. Ольгин отец пришел со своей гармонью. Как популярная личность, он, улыбаясь, вскинул руку, поздоровавшись таким образом сразу со всеми. Музыкантам принесли стулья, и, пока они устраивались, в помещении царила полная тишина. Затем скрипач сделал серьезное лицо, сурово глянул на своих товарищей и правым ботинком начал отбивать такт. На четвертом ударе крепыш блондин так саданул по барабану, что Алиса вздрогнула. Одновременно зазвучали скрипка и гармонь.
На первый вальс отважились лишь четверо парней. Остальные сгрудились в дверях и смотрели. Но куда пристальнее изучали танцующих сидевшие на скамьях девицы — от их взгляда не ускользало ни одно мановение ресниц и ни одно движение губ, ни один шов на чулке и ни один каблук, ни одна складка на платье. Танцы в корчме были не только развлечением для молодых, но и, в не меньшей мере, ярмаркой и полем боя. Здесь не место неуклюжим, уродливым или робким. Но Алиса видела лишь ничтожную долю того, что мелькало перед глазами, вернее — почти ничего.
— Уйдем! — шепнула она, когда танец кончился.
— Почему?
— Этот человек так смотрит на меня.
— Кто?
— Вон тот, с папиросой.
— Сиди смирно!
Ольга крепко сжала рукой Алисин локоть и потянула вниз.
