Ванда Василевская - Когда загорится свет

Людмила пожала плечами и потянулась к полке за книжкой. Но Катя не могла успокоиться и непрестанно мешала ей.

На следующий день они все же пошли на пляж, и там уже ожидал их Алексей. Из вежливости — Людмила прекрасно это видела — он предложил ей посостязаться, но потом занялся исключительно Катей, убеждал ее, что она может отлично научиться плавать, что он ее научит. Людмила уплыла от них, но по волнам за ней еще долго гнался веселый смех Кати.

В выходной день они поехали с ним за город, плавали в сонной зеленой воде, жгли костер, разумеется, не поймали ни одной рыбы, и пришлось удовлетвориться взятой из города едой. Под дубами у костра Алексей пел им песни, которым научился у Артема, волжские песни, — и сердце Людмилы сжималось сладкой печалью. Над сонной зеленой водой, по роще, поросшей густой травой, несся чистый, сильный голос Алексея, а где-то с другой стороны залива, со стороны леса отвечало едва слышное рассеянное эхо.

Катя беспокойно вертелась. Она не любила грустных песен.

— Ну, теперь я спою. Одно танго, хорошо?

— Пусть будет танго.

Голосок у нее был звонкий и приятный, но танго странно звучало над водой под огромными дубами. Как-то чуждо и неуместно. Катя быстро поняла это.

— Нет, нет. Пусть лучше Люда споет.

— Вы поете? — обрадовался Алексей.

— Нет, я только так, деревенские…

— Люда, золотко, ну спой, прошу тебя, спой!

Она с минуту колебалась, но, чтобы не заставлять себя просить, запела. Голос у нее был низкий, глубокий, приятный, и пела она, как поют в деревне, — протяжно и печально.

— Нет, нет, — прервала она себя. — Это надо хором.

— Мы поможем, — предложил Алексей. — Ну-ка, Катерина Николаевна, давайте.

Они подтянули. Людмила запевала, Алексей быстро схватывал мотив, многие из этих мотивов он знал еще в местечке, и они заново рождались в памяти.

— Оказывается, я это тоже знаю, — сказал он.

Катя притихла, погрустнела.

— Хватит, — оборвала песню Людмила. — Костер гаснет. Нужно принести хворосту.

Они пошли в лес. Выбирая из высокой травы хворост, Людмила увидела, что те двое понемногу удаляются. Не подлежало сомнению — Алексей наклонился и поцеловал Катю.

Да, щека была совершенно бархатная. Вблизи Алексей рассмотрел золотые искорки в карих глазах. Маленький рот полуоткрылся. Алексей почувствовал, как рука девушки бессильно соскользнула с его плеча.

— Катя…

Она беспомощно улыбнулась. Алексей испугался покорности этой улыбки, этой полной готовности упасть в его объятия и, смущенный, осмотрелся вокруг.

— Людмила… — сказал он, словно оправдываясь.

Катя нервно поправила волосы и рассмеялась.

— Хворост, мы совсем забыли о хворосте, смотрите, сколько она уже веток тащит.

Они подбросили веток в огонь. Разговор не клеился. Заходящее солнце залило воду розовым сиянием, белая чайка пролетела низко над водой, неся на крыльях позолоту угасающего дня. Под дубами в глубине сгущались тени. Подул легкий ветерок, от воды повеяло вечерней прохладой. Они сложили вещи и двинулись в обратный путь. Пьяные от ветра и солнца, все чувствовали себя усталыми и торопились до наступления темноты добраться до города.

— Как хорошо было, — ложась спать, томным голосом сказала Катя.

Людмила не ответила.

На другой день, когда Катя заявила, что пора кончать работу, а то они опоздают на пляж, Людмила, не поднимая глаз от своего препарата, тихо сказала:

— Я никуда не пойду.

— Как никуда не пойдешь? — заволновалась Катя.

— У меня нет времени на пустяки.

— Людмила, ведь… Я же обещала, что мы будем.

— Я ничего не обещала. А ты иди, пожалуйста.

— Без тебя?

— Обойдешься без няньки.

Катя настаивала, но без особого напора. Людмила спокойно резала лист на тоненькие слои, рассматривая их на свет. Наконец, дверь захлопнулась, и каблучки Кати торопливо застучали по лестнице.

Вечером Людмила ни о чем не расспрашивала подругу, да и та не проявляла склонности к излияниям. Через два дня она вернулась с пляжа очень рано и явно в дурном настроении.

— Что случилось?

— Ничего, — пробормотала Катя и повернулась к ней спиной. Но через минуту не выдержала. — Представь себе, Люда, мы условились вчера, а он не соблаговолил прийти.

— Видимо, что-нибудь помешало.

— Кажется, мог бы известить. Это просто хамство!

— Не преувеличивай, Катя. Сегодня не пришел, придет завтра.

— Завтра я и не подумаю пойти на пляж.

— Пойдешь, пойдешь, я тебя знаю.

— Вот увидишь, что нет, — сжала кулачки Катя, но Людмила только улыбнулась.

И действительно, Катя побежала на пляж. Она пробыла там долго, до самого вечера, но вернулась совсем не веселая. Вечером, когда они потушили свет, она долго ворочалась на постели и вздыхала. Наконец, решилась.

— Люда, — позвала она тихонько.

— Что?

— Не спишь?

— Нет.

Катя босиком подбежала к кровати подруги и присела возле нее.

— Скажи мне, Люда, как ты думаешь, любит он меня?

— Не знаю. Он тебе ничего не говорил?

— Нет… И знаешь, он какой-то такой… странный. Не такой, как раньше.

— Как не такой?

— Какой-то… чужой, Люда; я такая глупая и ничего не понимаю… Посоветуй, как мне быть.

— Что ж я могу тебе посоветовать? Если ты его любишь…

— Да, да… Я же тебе в первый день сказала.

— Ну, что там, в первый день…

— А ты как думаешь, Люда? Тебе он как кажется?

Людмила на мгновенье задумалась. Нет, разумеется, он ей не нравится. Он слишком самоуверен, слишком красив, да, бесспорно, красив, в этом ему не откажешь, хотя такая наружность не в ее вкусе. А иногда в нем есть что-то мрачное.

— Искренне сказать?

— Искренне, искренне.

— Мне он не очень нравится. Такой какой-то… и, кажется, вы не подходите друг другу… Хотя я ведь его почти не знаю, что же тут можно сказать?

Катя вздохнула и пошла спать, но ей было не весело, ее уже не тянуло на пляж. Она дольше засиживалась в лаборатории, взялась, наконец, за работу, которую ей давно уже предлагал профессор, похудела и погрустнела. Людмиле было жаль ее. Видимо, на этот раз она влюбилась по-настоящему. И в Людмиле пробуждался гнев на Алексея за то, что он вскружил девушке голову, а теперь, видимо, больше не интересуется ею. Да, она не ошиблась, он был слишком красив и самоуверен. «Бедная Катя. Хотя она, вероятно, легко утешится, — столько уж было этих романов, и всегда они быстро проходили».

Как-то раз Людмила встретила Алексея на улице. Лицо его просветлело при виде ее, и он быстро подошел.

— Людмила Алексеевна, сто лет вас не видел!

— У меня нет времени ходить на пляж.

— Я тоже теперь редко хожу. Масса работы. Завод получил новые заказы.

— Так это из-за заказов?

Он смутился. Ясные глаза Людмилы взглянули ему прямо в лицо открыто, вопросительно и настойчиво.

— Не только из-за этого, Людмила…

— Вот видите, и вам не стыдно?

— Чего мне стыдиться? — сказал он тихо. — Вы очень торопитесь?

— Тороплюсь. А что?

— Может, присядем на скамейку, поговорим. А то как-то неудобно так, на ходу…

На мгновенье она заколебалась. Но ведь Катя… может, что-нибудь выяснится.

— Хорошо, — согласилась она.

Они вошли в парк. На клумбе огненными языками устремлялись вверх из густых листьев красные и желтые цветы.

— Вот здесь будет хорошо. Как называются эти цветы?

— Канны.

— Канны, — повторил он машинально и сел. — Видите ли, Людмила, все это не так просто.

— Что не просто? — спросила она в упор, глядя ему в глаза. Теперь она заметила, какие они были красивые. Большие, серые, так странно глядящие из-под темных ресниц. Она смутилась.

— Отношение между мужчиной и женщиной.

— Почему же это не просто?

Он пожал плечами.

— Не знаю… Только, видите ли, иногда кажется… и ведь чувства бывают разные, не правда ли?

— Как разные? — не поняла она.

— Я так думаю: нет одной любви… Или нет. Есть одна любовь и много похожих на нее, которые все же не она.

— Вот так философия! Только не слишком ли она облегчает жизнь?

— Облегчает? — удивился он. — Я думаю, что, наоборот, затрудняет.

— Как кому.

— По крайней мере мне, — сказал он твердо. Она внимательно посмотрела на него. — Видите, Людмила, вам это может показаться смешным, в конце концов мы почти незнакомы — и вдруг такие излияния… Но иногда человеку хочется поговорить…

— С Катей, видимо, что-то не очень хочется, — заметила она язвительно.

— Ах, с Катей…

— Надоела, а? — иронически подсказала она.

— Почему вы так со мной говорите? Я не хуже и не лучше других, и зачем же сразу обвинять? Я думаю, что я здесь не виноват.

— Но вы вскружили ей голову, правда?

Он повернулся к ней лицом.