Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— От кого мокро останется, а кому и свободно вздохнется.
— Уж не тебе ли, гробокопатель?
— Всем, кому дорога Россия.
— О России толкует, продажная шкура!
Чиновник отпрянул назад, схватился за бок. Пошатываясь, выбрался из толпы.
— Здорово, Щегол, дал ему в печенку!
— Рукам волю, товарищи, не давай! — крикнул Тихон.
— А что он здеся контру разводит?
— За контру ответит, а грабли не распускай.
Среди зрителей, которые разбились на отдельные кучки, кипели страсти. К пирсу протиснулся боцман Коренной. Ветер трепал длинные ленточки, на них золотилась надпись: «Тихоокеанский флот».
Коренной нечаянно задел плечом торговца в горностаевой дохе.
— А ты б полегче на поворотах, приватир[7].
Коренной склонил коротко остриженную седую голову, сжал кулаки.
— Заткнись, акулья пасть!
Торговец уткнул подбородок в меховой воротник. Но его неожиданно поддержал атлетически сложенный молодой человек с офицерской выправкой.
— Собственно говоря, что ты здесь хамишь?
Коренной сверкнул ослепительно белыми зубами.
— Брысь, брандер![8] Не то шпангоуты вмиг окорнаю.
Атлет сжал пальцами широкое плечо моряка.
— А ну, хам!
Толпа, предчувствуя зрелище, расступилась, настороженно притихла. Образовался круг.
Широко расставленные, маленькие, с хитрой искрой глаза боцмана блеснули молодым озорством, но голос прозвучал дружелюбно:
— Отойди, не задирай, не до тебя!
Но атлет, упруго покачиваясь на крепких ногах, не уступал дороги.
— Вон отсюда!
— Что-о-о! Старинку вспомнил? Ну я же тебя, собачье вымя, отдраю по всем статьям!.. Думаешь, не вижу, контра, кто ты есть?
Коренной скинул бушлат.
— Браток, подержи! Я ему, миноге, покажу.
Под полосатой тельняшкой напряглись мускулы.
— Трубку, остолоп, убери, а то даст в зубы, подавишься! — зло крикнул торговец.
Коренной бесшабашно подмигнул.
— Без трубки моряк, что крейсер без андреевского флага.
Коренной стиснул зубы, прикушенная трубка выдалась вперед.
— Ты у меня поплаваешь! — тесня моряка к стене, сквозь зубы выдохнул атлет.
От сильного удара в челюсть боцман покачнулся, но на ногах устоял. Вокруг раздались восторженные возгласы сторонников атлета.
— На або-о-о-р-даж! — неожиданно весело крикнул Коренной и ринулся в атаку. Правой рукой он влепил точный удар в подбородок. Атлет покачнулся и рухнул навзничь.
— Ну и отдирает моряк! — задорно прозвенел мальчишеский голос. — Отчехвостил хвастуна!
Коренной стоял над лежащим человеком, сокрушенно качая головой.
— Просил добром, а он кливера[9] распустил.
Атлет поднялся, выплюнул сгустки крови вместе с выбитым зубом и, не глядя на людей, поплелся к выходу из порта.
Коренной, выбежавший к пирсу, остановился.
— Братцы, — с дрожью в голосе выкрикнул он, — да это ж «Орел»!..
По пирсу прокатился недоумевающий говорок.
Коренной сорвал бескозырку.
— Боже ж мой, «Орел»! Вот где, батюшка, довелось встретиться. Боже ж мой! Я своего «Орла» по осадке и корпусу из тысячи узнаю. Даром, что ль, тридцать лет на нем швартовался: начал юнгой, кончил боцманом. Всю жизнь, чай, под андреевским флагом выстоял.
Щуплый старичок в монашеской скуфейке слегка толкнул боцмана в бок.
— Не путаешь ли, друже? Я ведь тоже на «Орле» хаживал. Что-то не похоже!
— Не похоже? — не оборачиваясь, вскинул боцман руку. — Гляди на форштевень. Во всем Тихом океане такого нет… своими руками бронзовым листом оснащал!
Старичок стал всматриваться.
— «Орел»! — срывающимся от волнения голосом проговорил и он. — Русское судно, и шлюпки по борту русские.
— А клепка-то, дед, клепка-то? Видишь?
— Вижу! Сердце заходит: чужой гюйс[10] на русском судне развевается. Мошенники, будь вы прокляты!
Старичок поднял над головой кулак.
— Помните, русские люди, о Цусиме, помните героев «Варяга». Не давайте воли супостату.
Боцман рванулся за старичком. Узнал он деда Михея, бывшего фельдшера с «Орла». Но тот уже исчез в толпе.
Высокий человек в черной шинели положил тонкую, затянутую в кожаную перчатку руку на плечо боцмана.
— Шумишь, боцман Коренной?
Коренной оглянулся, быстро надел бескозырку, кинул руки по швам.
— Здравия желаю, ваше благородие!
Сухо поблескивающими глазами высокий человек долго всматривался в морскую даль.
Из тускло отсвечивающих труб броненосца валил густой черный дым. Медленно поворачивались орудийные башни.
— Да, «Орел»… — задумчиво произнес он. — Русский эскадренный броненосец первого класса. Я его в бинокль, боцман, приметил, когда он проходил у маяка Скрыпылева. Видишь, славянские буквы не все сбиты. Гляди, вон под краской светится наше «ё».
Коренной горестно вздохнул.
— Дожили!.. «Орел» нацелил жерла орудий на родной дом… Эх, ваше благородие, горит сердце!
— Не Стессель да не князь Романов, не видеть бы микадо «Орла» в японской эскадре как своих ушей. Крепись, боцман, мы еще с ними за Цусиму и Порт-Артур не рассчитались.
— Разочтемся! Вы-то у каких берегов швартуетесь?
— Как всегда, боцман.
— Идемте в Совет к Суханову, я за вас головой поручусь. Командует эскадрой сухопутный мичман. Морское кончил, а шторма не нюхал. Сами знаете, как ни учись, морской волк из него не выйдет, пока не трепанет настоящий шторм. Нет своих людей! Что ни командир, то или кадет, или меньшевик. Вот вас бы к нам, наворочали б делов!
Высокий человек прищурился.
— Так, значит, ты все еще на «Грозном»?
— На нем. Как с плена бежал, так и лег в дрейф. На флагманском с восьмого году. Он меня и поит и кормит.
— Вот это, боцман, хорошо! — неожиданно повеселел высокий человек. — Пойдем завтракать. Голоден, как акула. Там и потолкуем.
Они выбрались из поредевшей толпы и пошли по Адмиралтейскому проспекту.
— В Совете я, боцман, был. Вчера состоялось решение. Назначили командующим Тихоокеанской эскадрой.
Боцман растерянно заморгал глазами.
— Да что ж вы, Владимир Николаевич, молчали? А я-то, старый краб, клешни распустил… Подумать только, с адмиралом за ручку здоровкался… Как же так?
Владимир Николаевич рассмеялся, глядя на растерянное лицо старого боцмана.
— Да подойди ближе, чего отстаешь.
Боцман зашагал нога в ногу со спутником.
— Старое-то, Владимир Николаевич, не забывается… В пятнадцатом на «Грозном» шли… Ну, известно, корабль флагманский, линька из рук не выпускаешь, чтоб порядок был как в храме. А сами знаете: у адмирала Корсакова акулья хватка…
Боцман помолчал, раскурил трубку.
— Идет их сиятельство как-то раз по палубе и, как всегда, белым платочком то там мазнут, то здесь. Я спокоен, корабль надраен, как новенький империал. Вдруг слышу, ревут моржом: «Боцмана ко мне!..» Сами знаете, не трусливого десятка, с водяным всю жизнь дружу, а в тот раз колено дрогнуло: забьют линьком насмерть… Подбегаю. Стоят адмирал и этак сладенько улыбаются: «Гляди-ка, боцман!» — и суют мне в зубы платок. Глянул я, обмер: на платке сажа. Вырвали их сиятельство линек из моих рук и ну хлестать, глаза вот только и пощадили, а то б — прощай, море. Три месяца в госпитале отлеживался, думал, привяжут колосник к ногам…
Боцман снова разжег потухшую трубку.
Его собеседник Владимир Николаевич Синявин, приемный сын покойного адмирала, после Цусимского боя был разжалован в рядовые матросы за революционную пропаганду. В штрафной роте оборонял Порт-Артур, после падения крепости его интернировали как военнопленного в Японию. Но и там он не прекратил своей партийной деятельности. Его судили и приговорили к пожизненной каторге.
— С японской каторги мне удалось бежать в тринадцатом году. Ушел на английском транспорте к бразильским берегам, невмоготу стало, — рассказал он боцману.
— А семья? Верунька-то, поди, совсем барышня?
— В Токио осталась. Не мог я их взять на корабль…
— Да-а, видать, штормило!
— Штормило, Гаврило Тимофеевич. Все разве расскажешь? Как вспомнишь, мороз по коже пробегает.
— Ну, а фамиль-то как, по-прежнему или по батьке?
— Нет, по-прежнему. Так лучше! Уж больно известная у отца фамилия, сразу бы схватили. Злы они на меня. В тот раз было галстук на шею надели, да из-за отца…
— Что говорить, любили адмирала матросы… Царствие небесное!
— Помнишь, как нас загнали в трюм японского судна?
— Разве такое забывается!
— При опросе пленных я доложил о себе: рядовой сто седьмого стрелкового полка Дубровин! Так и записали.
— Вон оно што! — задумчиво отозвался боцман. — Прожил с вами сколь годов, под одним бушлатом на соломе дрогли, а не знал, что вы из большевиков.
