Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
В это время подъемный кран поднял большой ящик. На ящике, обтянутом рогожей, алел красный крест. Груз повис в воздухе и, покачиваясь, поплыл над причалом. Сгрузили на берег уже ящиков двадцать, как вдруг трос лопнул. Душераздирающий крик повис над бухтой. Японского матроса, не успевшего отскочить в сторону, зацепило ящиком. Сейчас же появился Мацмай.
Рассыпая направо и налево удары стеком, он поспешил к месту катастрофы.
Но Тихон вырвал у него стек, выбросил в воду. Грузчики, оттеснив Мацмая, бросились к ящику.
— А ну, ребята, нажмем!
Стягами приподняли ящик. Японский матрос был жив. Шадрин поднял его на руки, понес в околоток.
Работа прервалась. Японские матросы столпились вокруг русских грузчиков, благодарили, хлопая по плечу, совали на память свои маленькие трубочки, какие-то значки.
Тихон закинул за плечи рогульку.
— А ну, помоги, вали на спину.
Жилистые руки подхватили ящик и взвалили на его широкую спину. Покачиваясь, Тихон пошел по гнущемуся трапу.
— Чугун там, что ли?
Ожогин подгибался под тяжестью.
— Куда вы? Что делаете? — встревожился Мацмай.
— Поможем, — дружелюбно отозвался Ожогин и, вдруг споткнувшись, со всего размаху швырнул ношу на бетонированный пол. Ящик раскололся, как спелый арбуз. Из него вывалились новенькие винтовки..
Грузчики приостановили работу. Раздались негодующие возгласы. Ожогин вскочил на ящики, накрытые брезентом.
— Довольно галдеть! Сгруженное на пирсе оружие мы конфискуем. Эй, товарищи, у кого винты с собой, выходи!
Человек пятнадцать рабочих с винтовками тотчас же заняли все выходы с парохода.
— Вот что, Ожогин, ты погляди за порядком, а я пойду к Суханову. Дело серьезное, — сказал Шадрин, вернувшийся из околотка.
Японские матросы явно сочувствовали русским. Вместе со всеми рабочими Нагасаки многие из них голосовали за резолюцию социалистической партии Японии: «Ни одной винтовки русским белогвардейцам! Ни одного патрона!» Шесть суток бастовали японские докеры, но их обманули. Им сказали, что они грузят медикаменты для России.
От группы японских матросов отделился длиннолицый моряк — голубоглазый айнос[2]. Он подошел к Ожогину.
— Я Сузуки. Мы, социалисты Японии, — сказал он на ломаном русском языке, — с вами, русские братья!
Его слова покрыл одобрительный гул.
С капитанского мостика прозвучал горн. Японские матросы один за другим поднимались на палубу и выстраивались в ряд. В наступившей тишине слышно было, как лязгнули стальные браслеты, надетые жандармом на руки Сузуки.
ГЛАВА 11
Через главные ворота Пекина величаво входит караван длинношерстных верблюдов. На их горбах покачиваются ящики с товарами. Тащатся усталые кули, торопятся рикши. Едут на низкорослых лошадях монголы в косматых шапках и ватных халатах. Спешат продавцы с большими корзинами на головах.
Весь этот поток катится к порту.
Вдруг движение, приостановилось. Толпа натолкнулась на цепь полицейских.
— Назад!..
Полицейские были в нарядных, расшитых сверкающими позументами голубых мундирах и белых перчатках.
От гавани потянулась длинная цепочка автомобилей. Тесня кули и рикш, пугая животных ревом сирен, машины промчались в посольский городок, окруженный искусственным рвом и высокой гранитной стеной, У чугунных ворот стояли американские легионеры. Здесь международный сеттльмент. В самое сердце Китая врезалась эта чужеродная крепость. В ней тяжелая артиллерия, танки, бронированные автомобили, беспроволочный телеграф. Из бойниц во все стороны глядели стволы многочисленных пулеметов. Глубокий ров, наполненный водой, отделяет крепость от города.
В фешенебельной гостиной американского посольства оживленно. В креслах сидели фабриканты, бежавшие из России, бывшие министры Временного правительства. Гучков, Рябушинский, Путилов, Русанов, Дербер и белогвардейские офицеры были приглашены сюда для участия в большой игре, которая затевалась на Дальнем Востоке.
Степенный заводчик Путилов, около которого увивался порывистый Гучков, говорил по-английски японскому полковнику, маркизу Мицубиси, прибывшему в Пекин для участия в совещании:
— Дальний Восток и Сибирь близко расположены к Японии. Желательно нормализовать наши отношения, войти в соглашение с императором…
Мицубиси взял сигару, закурил. Откинувшись в кресле, выпустил облако голубоватого дыма.
— Тихоокеанское побережье до десятого столетия принадлежало Даи-Ниппон[3], — после короткого молчания твердо сказал Мицубиси. — Видимо, настало время вернуть японскому народу эти когда-то принадлежащие ему земли. Так определяет стратегическую задачу перед своей армией божественный император.
Путилов смешался, нервно забарабанил пальцами о подлокотники кресла.
Мицубиси смотрел на него с застывшей любезной улыбкой. Взял из хрустальной вазы апельсин и, неторопливо сдирая золотистую кожу, продолжал:
— Ваши слова, господин Путилов, напоминают мне русский анекдот. Слышал я его в Петербурге. Один помещик оставил после себя завещание, в котором, между прочим, было написано: «Двух пропавших у меня быков завещаю, если они найдутся, сыну моему, а если не найдутся — управляющему».
— Кое-кто мыслит не так! — осторожно возразил Путилов. — Не менее могущественного соседа России интересует Чукотка, Камчатский полуостров и побережье Ледовитого океана.
Английский консул в Пекине лорд Арчибальд встрепенулся, но промолчал.
Мицубиси, склонившись к плечу Путилова, тихо проговорил:
— Дипломатия, не поддержанная мечом, напоминает домик, построенный смелым, но безрассудным предпринимателем на вершине Фудзи-сана. Мечта в наше время, дорогой друг, должна опираться на армию.
— Будем откровенны, — ответил Путилов. — Я точно осведомлен: начальник генерального штаба США дал приказание отправить экспедиционный корпус в Сибирь.
— Возможно, возможно… — Мицубиси загадочно усмехнулся. — Колодезная лягушка не знает, что такое море, а охотник, преследующий оленя, не видит горы.
Арчибальд повернулся к Мицубиси.
— Мы, маркиз, будем биться в одном строю.
— Благодарю вас! Япония ответственна за сохранение цивилизации на Дальнем Востоке. Она станет ковчегом, спасающим человечество от большевистского потопа. На нашу армию вполне можно положиться.
— Позвольте, маркиз, — не сдержался Гучков. — Дальний Восток — русская земля. Только обстоятельства вынуждают нас…
— О шторме спрашивают у моряка, — отозвался Мицубиси. — Если эта земля ваша, попробуйте ее удержать.
Арчибальд засмеялся. Гучков побагровел, закусил начавшую седеть эспаньолку.
К беседующим подошли консул США во Владивостоке Колдуэлл и князь Романов, претендующий на российский престол.
— Не спорьте, господа, — наливая в бокалы шампанское, сказал Романов. — Россия богата и землей и народом. Для нас с вами, господин Гучков, вполне хватит зауральских земель, а эта дикая Чалдония[4], населенная инородцами и каторжниками, никогда не была русской. В ней все время зреет бунт. Японская армия сможет навести там должный порядок.
— В этом, князь, можете не сомневаться!
— Сибирское коренное крестьянство преимущественно зажиточное, — продолжал Романов. — Оно нас поддержит. Ну, а переселенческая рвань нам не страшна. Инородцы? Я знаю инородцев, населяющих этот гнилой край. Тщедушны, трусливы, малодушны! Погромче прикрикнуть, постегать плетью, и они притихнут. Я уверен, что на казаков Амура, Уссурийска и Забайкалья можно положиться.
— Князь, вы не знаете своих соотечественников, — вмешался в разговор Колдуэлл. — Русские не так уж добродушны. Надо прямо смотреть на факты — мы военные. Придется столкнуться с сильным, дерзким и бесстрашным народом. — Колдуэлл взял из вазы гроздь винограда и, ощипывая ее быстрыми движениями, продолжал: — Не забывайте, что Дальний Восток совсем не похож на патриархальную, благочестивую и покорную Русь. Здесь сыновья бунтарей.
— Так ли это, консул? — спросил Мицубиси. — Сброд! Разин, Болотников, Пугачев… бунт голодной черни…
— От таких, как Разин и Пугачев, дрожали троны не только в России.
— Троны дрожат, — резко отозвался Мицубиси, — там, где на них сидят либо бездельники, либо дураки. Хлеба, сакэ[5], виски побольше — и население будет покладистее.
— Идеи другие, и народы другие, — со снисходительными нотками в голосе отозвался Колдуэлл. — Это не Пескадорские острова и даже не Порт-Артур. В войне не шапками кидают, а снарядами. Все решает военная промышленность.
Мицубиси смешался, словно Колдуэлл хлестнул его по лицу перчаткой. Многим была известна недавняя речь Мицубиси в японском парламенте, в которой он упрекал свое правительство в слишком медленном развитии национальной индустрии.
