Александр Волошин - Земля Кузнецкая
А вот сегодня Рогов немного удивился, еще издалека услышав в забое раскатистый смех и восклицание Филенкова:
— Ах старик, старик! Песни про тебя петь будут.
Заметив Рогова, Филенков подтолкнул его к забою:
— Посмотрите-ка, что вытворяет Афанасий Петрович! Как это просто и чертовски умно.
Рогоз догадался, почему так возбужден Филенков. Вощин еще позавчера предложил очень оригинальное крепление для стационарного колонкового сверла. Он решил крепить его не вертикально, как это обычно делалось, а горизонтально. При этом можно было бурить не одну, не две, а полный ряд скважин. Очень много времени сокращалось на этой трудоемкой операции.
— Умно, умно! — подтвердил еще раз Филенков. Рогов не удержался, перебил:
— Федор Лукич, но ведь и сейчас кое-кто утверждает, что в породном забое нужно надеяться в первую очередь на обушок, на лопату. По-моему, и вы недалеки от этого…
— Что-о? — Филенков оглянулся и сейчас же подмигнул понимающе. — Не злитесь, Павел Гордеевич, я ведь не совсем скверный мужик.
Рогов резко заметил:
— А я пока не сказал этого. Вы совсем не скверный мужик, когда… не в кабинете у Дробота!
Последние слова прозвучали резче, чем это хотелось бы, но Рогов не пожалел об этом, заметив, как при имени Дробота Филенков сделал еле уловимое движение, как будто хотел оглянуться.
В общем, разговора с главным инженером опять не получилось. Филенков неловко потоптался, несколько раз глянул на Рогова, похлопал для чего-то ладошкой по стойке и ушел, пообещав немедленно заказать в мастерской новое крепление для сверла.
Афанасий Петрович, как будто пожалев его, кивнул вслед:
— А он ничего… только не всегда.
Такое несвойственное Вощину половинчатое определение развеселило Рогова, но слова у него снова были резкими, а голос сухим, когда он заговорил:
— Действительно, не всегда! А жить половинками нельзя, Афанасий Петрович! Нельзя. Советский человек, да еще инженер, должен знать, что он может и что он должен. Но откуда же известно, что может и чего хочет Филенков и, если он что-нибудь решил утром, не передумает ли к вечеру; вдруг Дробот скажет свое «нет»?
Проходчик распрямился, внимательно глянул на инженера и, приподняв пальцем кончик вислых усов, покачал головой.
— Круто вы забираете, Павел Гордеевич! Если, допустим, с лесиной или с железом каким, тут действительно жми в полную силу, а в человека надо вникнуть.
— В такого, как Филенков?
— Именно. — Вощин кашлянул. — Извините, такое мое мнение. Вы говорите, что он без стержня, без своей точки? А, по-моему, точка есть, только вокруг ее Дробот таких препинаний наставил — не разберешь, что к чему. Перед тем, как вам притти, мы с Федором Лукичом разговор имели вот об этом аппарате. — Вощин показал на породопогрузочную машину. — Я ему говорю: чего лучше, если бы в каждом забое такая штука стояла, только вот надо придумать что-то на головной барабан, а то забивается мелкой породной крошкой — заштыбовывается. Говорю это я, а сам смотрю на Федора Лукича. И что вы думаете? Светится человек, пишет в книжечку, даже ногой притопывает… Итак, я думаю, Павел Гордеевич: есть у него в груди жар-уголек, только пеплом подернулся. А если на ветерок — непременно вспыхнет!
Рогов не стал продолжать разговора, зная, что сейчас здесь каждая минута на счету.
Вощин с помощником пробивали основной штрек — длинную выработку, похожую на коридор, с плавными поворотами по простиранию угольного пласта. В забое еще сладковато пахло недавно сгоревшей взрывчаткой, но два колонковых сверла уже снова были установлены и даже половина скважин отбурена. Вообще несловоохотливый Вощин в этот час совсем не разговаривал. Помощник его, тоже пожилой человек, нагрузив последний вагончик, откатил его до недалекой разминовки.
— Где же Димка? — забеспокоился бригадир. — У тебя, Михайлович, много еще?
— С вагончик наберется, — отозвался Михайлович. — Может, пойти крикнуть этого сорванца?
— Не надо, — отмахнулся Вощин, — парень знает дело, порожняк не проворонит.
Не прошло и пяти минут, как из-за поворота выскочила юркая фигурка Димки.
— Дядя Афанасий, — сообщил он, — транспортный десятник весь порожняк перегоняет на девятый участок.
— Тьфу, язви их! — разозлился Вощин. — И как это наш транспорт норовит все на особицу! Придется самому итти воевать.
— Не надо, — сказал Рогов. — Мне как раз по пути. Я все улажу.
Но уладить дело с порожняком оказалось не так легко.
В квершлаге оставалась небольшая партия вагончиков, которую уже прицепили к электровозу.
— Э, нет, не выйдет! — отмахнулся десятник. — Мне приказано в первую очередь обеспечить третий район.
— Но у Вощина скоростной забой! Порожняк сюда подается вне очереди! — попробовал настоять Рогов.
— Отойдите вы от греха! — повысил голос десятник. — Отойдите!
— Хорошо. — Рогов почувствовал себя словно в атаке, когда ясную мысль опережает стремительное движение. — Хорошо! — Он вдруг встал перед электровозом и, махнув лампочкой Димке, приказал: — Отцепляй три вагончика!
Десятник метнулся было по штреку, но его сразу же настиг окрик инженера:
— Стоять на месте!
Димка расторопно отцепил вагончики и, повернув их на плите, толкнул в штрек.
Девушка-машинист, все это время восторженно смотревшая на Рогова из своей кабинки, неистово зазвонила и тронула машину в темный провал квершлага. А десятник стоял в стороне, растопырив руки и беззвучно шевеля губами.
Остывая от гнева, Рогов уже готов был подосадовать на себя, что не может удержаться от вспышки даже по таким пустякам, как нехватка трех вагончиков. Но тут же радостное чувство охватило его; лед тронулся, за новые трудные дела на шахте взялись хорошие люди! Значит, недаром выступал на слете, недаром провел бессонные ночи над графиками цикличности, недаром буквально выдирал механизмы, где только можно.
В кабинет Бондарчука Рогов вошел в самом веселом настроении.
ГЛАВА XII
Коммунистам на шахте надолго запомнилось собрание, на котором знакомились с новым парторгом и избирали его в состав бюро. Собрание это впоследствии кто-то назвал «поворотным».
После голосования выступил Дробот. Он произнес короткую и снисходительную речь, в которой по-отечески посоветовал новому парторгу думать прежде всего о выполнении плана добычи.
— О вас будут судить по тому, как идет уголь! Вы человек новый, многое может показаться вам в диковинку, — повернулся Дробот к Бондарчуку. — Прошу в любое время ко мне, чем смогу — посодействую. Важно только смелее браться за дело. Глядишь, недельки через две все образуется.
Из-за стола вышел парторг. Его уже разглядели, когда он рассказывал свою биографию. Среднего роста, по-военному подобранный, в ладно сшитом штатском костюме. Хорошая крупная голова. Лицо почти оливковое, а глаза темные, внимательные и очень спокойные. Но когда смотришь в эти глаза, все время почему-то кажется, что парторг может каждую минуту задать совершенно неожиданный вопрос, на который не сумеешь ответить.
— Спасибо за прием, — сказал Бондарчук и мельком одними губами улыбнулся. — Только вы очень снисходительны, товарищи, предоставляя мне две недели для ознакомления. Я у вас уже четыре дня. — Он оглядел собрание и широко развел руками. — Вот видите, сколько нас — сто шестьдесят восемь большевиков, — это, знаете, сила. Меня смущает лишь одно обстоятельство… Ведь получается, что только половина коммунистов работает, собственно, в шахте, а остальные? А остальные…
— Обеспечивают добычу на поверхности, — твердо выговорил Дробот и для чего-то постучал пальцем по столу.
Но Бондарчук даже не повернулся к нему.
— А остальные обеспечивают добычу на поверхности. Но… товарищи, не лучше ли обеспечивать добычу прямо в шахте, в забое? Как думаете?
Собрание уже давно насторожилось. А сейчас кто-то выкрикнул:
— Товарищ Бондарчук, по-вашему, коммунисты сами из шахты разбежались?
Глаза у парторга мгновенно утратили свой влажный блеск, и не то чтобы он пристукнул, а просто быстро опустил костяшки пальцев на крышку трибуны. Выпрямился.
— Я не сказал и не имею права сказать это! Раз коммунисты оказались на поверхности, значит их перевели решением организации.
— Так, — наклонил голову Дробот.
— А если так, значит есть настоятельная необходимость немедленно же решить вопрос об укреплении подземных партийных групп, о возвращении коммунистов в забой. Это я предлагаю.
От простого знакомства с новым парторгом собрание вдруг круто повернулось к делам шахты. Как ни настаивал Дробот, что решать такое важное дело сейчас преждевременно, что парторг просто не знает истинного положения, — когда все же стали голосовать, предложение Бондарчука прошло. Сам он встретил это как должное, невозмутимо оглядел собрание и сказал:
