Люблю и ненавижу - Георгий Викторович Баженов
— Какое мне дело до людей?! — поморщился Зевс — Я дал им жизнь — ну и ладно. Жизнь есть на Земле?
— Жизнь-то пока есть, но…
— Ну и прекрасно. А то я помню такие времена, когда и жизни не было. А теперь жизнь есть, вот и хорошо. Даже прекрасно.
— Но ведь ты их отец! Детей надо любить…
— Да в чем, собственно, дело? Что это мы заговорили о Земле?
— Потому и заговорили, что там живут да на тебя оглядываются…
— Ну, не знаю, не знаю… Могут жить так, могут этак, какое мне дело? И потом, я ведь тоже не всемогущ. Есть всесильная Афродита, а у нее еще более коварный сынок — Эрот. Никуда от него не денешься, даже меня, старика, совсем замучил…
— Это точно. Измучился ты, истаскался! Еще бы, как по Олимпу идем, так каждую девицу с ног до головы обсмотришь. Бесстыдник!
— Да, любовь… — вздохнул Зевс — Любовь всесильна. Что тут сделаешь? Нет, против Эрота и Афродиты нет силы, нету… Эрот мне не подвластен.
— Эрот-то, может, тебе и не подвластен. Зато подвластны тебе женщины, люди. В твоих руках власть. Ты ведаешь жизнью, хлебом, кровью… И ты пользуешься этим! Но когда-нибудь мы, женщины, отомстим тебе…
— Ну а как без нас-то обойдетесь? — усмехнулся Зевс.
— А вот так… Возьмем да все враз забеременеем, а вас, мужиков, уничтожим. Родится новое поколение и вырастет чистым, достойным. Не с кого будет брать пример!
— Прожектерством занялась… давай-давай. Как будто дело в нас, а не в вас. Это ведь вы внушаете нам любовь. Новых мужчин так же будет сводить с ума женская красота. Красота — основа мира, причина жизни. Я сам порой удивляюсь, почему я не могу не испытывать волнения в присутствии женщин. Почему меня это задевает, откуда во мне тревога, беспокойство, почему? И могу ли я отвергнуть это? Я всесильный бог, начало людей, но и я не могу противиться этому. Природа во мне, я в природе, а красота — это то, что существует для вечного поддержания жизни в природе. Пессимист ты или оптимист, противишься ты этому сознанием или нет, но ты не можешь не покориться красоте, не можешь хотя бы раз не плениться прекрасной женщиной, а этого уже достаточно, чтобы природа исполнила гимн в свою честь. Красота неразложима для нас, сознание не расчленит ее, не поймет, не постигнет, она — тайна, как тайна сама природа, умножающая жизнь через вечную любовь и тягу к красоте, через невозможность не тянуться к ней.
— Знаю я все эти уловки! — воскликнула Гера. — Красота, красота! Мало ли кто на свете красив?! Все красивы по-своему, выходит, надо и любить всех? Изменил да и оправдался: тут, мол, красота, я ничего не знаю, это неразложимо, это нерасчленимо… Хорошенькую теорию выдумал! Очень удобную. Для таких, как ты. Ну, погоди… не всегда так будет. Если в божьем царстве до сих пор варварство, то на Земле, между прочим, давно цивилизация.
— Да, да, я слышал, — сказал Зевс — Как там историки говорят — Гесиод, например? Было пять веков. Помню, век первый, золотой. А теперь вот век пятый, железный век. Слышал, да…
— Ошибаешься, великий Зевс! — язвительно улыбнулась Гера. — Это тебе древние историки нарассказали, а ты послушай, что на Земле наука говорит. «Пять веков»! Тоже мне, наука! Смехота одна. По истинной науке — была когда-то дикость, потом варварство, теперь — цивилизация. Женщина только сейчас свободна, а когда она свободна, тогда и возможна истинная любовь. Давай-ка откроем Энгельса. Ирида, подай живо книгу!
Ирида принесла толстый том, Гера раскрыла его на нужной странице и, не обращая внимания, слушает ее или не слушает Зевс, начала читать:
— «Современная индивидуальная семья основана на явном или замаскированном домашнем рабстве женщин, а современное общество — это масса, состоящая сплошь из индивидуальных семей, как бы его молекул. Муж в настоящее время должен в большинстве случаев добывать деньги, быть кормильцем семьи, по крайней мере в среде имущих классов, и это дает ему господствующее положение… Он в семье — буржуа, жена представляет пролетариат». Здесь, кажется, все понятно? — спросила Гера.
— Понятно, что ты катишь на меня бочку, — ответил Зевс.
— Речь о капиталистической общественно-экономической формации, а ты тут о себе… При социализме, между прочим, будет совсем иное. — И продолжила читать: — «С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом; общество будет одинаково…»
— Это хорошо, — сказал Зевс.
— Не перебивай, — быстро проговорила Гера. — «…общество будет одинаково заботиться обо всех детях, будут ли они брачными или внебрачными. Благодаря этому отпадет беспокойство о «последствиях», которое в настоящее время составляет самый существенный момент, — моральный и экономический, — мешающий девушке не задумываясь отдаваться любимому мужчине».
Над плечом Зевса просвистела стрела; Зевс обернулся: в дверях, с золотым луком в руках, стоял Эрот. Рядом с ним была Никэ; увидев, что стрела не поразила сердце Зевса, она тут же подпорхнула к нему:
— Что-то происходит с Эротом, о великий Зевс. Кто-то мешает ему — у него перед глазами все время лучи сверкают. С доставленной тоже некоторые трудности. Она уже измучилась, исстрадалась. Может, вы так, великий Зевс, — прошептала стыдливо Никэ, — без этого всего… к ней пойдете…
— Видишь ли… — Зевс потупился. — Я считаю… как бы это сказать… считаю безнравственным обладать женщиной, к которой не зародилось в сердце чувство…
— О великий бог! — восхитилась Никэ.
— Поэтому… — Зевс поморщился. — Ты передай Эроту, пусть еще попробует, а я… В общем, я подожду, пока жена читает для меня… Иди, пожалуй.
Никэ кивнула и удалилась.
Зевс, раздосадованный разговором с Никэ, решил загнать Геру в тупик.
— Но если девушки начнут не задумываясь отдаваться любимому мужчине, не возникнут ли постепенно более свободные половые отношения, а вместе с тем и более снисходительный подход общественного мнения к девичьей чести и к женской стыдливости?
— А, заинтересовался! — радостно воскликнула жена. — То-то же! Нет, опасение напрасно. Отвечу словами Энгельса: «Здесь вступает в действие новый момент, который ко времени развития моногамии существовал самое большое лишь в зародыше, — индивидуальная половая любовь… Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. Во-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь; в этом отношении женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как для античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее согласие». Слышал? А я что тебе говорила? В твоих руках сила, власть, вот ты и пользуешься этим. А спросил ты хоть у одной
