Случайные обстоятельства. Третье измерение - Леонид Борисович Борич
О дневнике-то и вовсе нечего было сегодня думать, но можно и то представить, как она легкомысленно отнесется к его рассказу о Вере, вздумай он поделиться своими переживаниями. Даже то, что он хотел бы от нее услышать — что, конечно, никакой речи и быть не может, чтобы семью разрушать, — даже это будет произнесено ею не по трезвому раздумью, а исходя из своего собственного положения. Ну разумеется! Ведь ей даже и очень удобно это понять, почему он не уйдет из семьи: тогда и ее-то Павла Петровича ей легче защищать перед ним. Да и перед собой — тоже... Зачем же ему такая необъективная, бездумная поддержка? И вовсе не за тем он пришел, чтоб только ее мнение выслушать. Ему бы, наконец, самому откровенно выговориться, просто себя бы самого понять — почему все-таки у него вдруг так сложно на душе стало?.. Но без дневника, без того, чтобы, выходит, дать ей прочесть о себе...
Нет, очень уж она счастлива, чтоб еще и другого услышать... Но как же быть тогда?
Ирине показалось, что брат все время чем-то озабочен, даже как будто угрюм. Посмотрев на него внимательнее, она заметила, что после санатория он совсем не выглядит отдохнувшим, тут же подумала о недавнем их горе и устыдилась своего приподнятого настроения.
Ему она уже не верила. Надо же: «Повидаться решил»! Тащился через весь город, когда знает, что в воскресенье она сама обещала к ним приехать.
— У тебя неприятности? — Ирина сняла чемодан со стола и принялась убирать в шкаф платья.
— У меня?! — с удивлением переспросил Каретников, сел, потянулся было за сигаретами, но вспомнил, что бросает курить: уже вторые сутки держался, чтобы не больше трех штук в день — только после завтрака, обеда и ужина, когда особенно невтерпеж. — С чего ты взяла? У меня все... — Он хотел сказать: благополучно, — но почувствовал, что затрудняется определить этим словом свое состояние. Мелькнула даже, как он понимал, и совсем уже несерьезная мысль: а в том ли вообще благополучие, что с ним ничего особенного не случилось?
— Сестренка, а вот... если бы я, предположим, ну... влюбился? — Получилось у него это беззаботно, почти по-ухарски.
Ирина рассмеялась:
— А зачем тебе это?
— То есть как — зачем? — чуть обиделся Каретников. — По-твоему, я и не...
— Да не надо тебе этого, Андрюшенька, — сказала ему Ирина таким голосом, точно с ребенком говорила. — Ты же видишь: одни неудобства...
— Мне, значит, не надо, а тебе — надо? — спросил он с шутливой интонацией, несколько задетый, однако.
— И мне, наверное, не надо, — Ирина грустно улыбнулась. — Но это — если рассуждать. А если чувствуешь...
— Хорошо, что напомнила! — поспешно сказал Каретников. Ему показалось, что Ирина может расплакаться. — Я ужасный голод чувствую!
Он остался доволен, что так удачно разрядил обстановку, и они отправились на кухню, где Андрей Михайлович настоял, чтобы Ирина пока на стол накрывала, а ужин он сам приготовит. Ирина удивилась — ничем подобным, как она хорошо знала, он дома никогда не занимался, — но уступила ему.
Он ловко зажарил яичницу с колбасой, предусмотрительно купленной им в гастрономе, и тут же утвердился во мнении, что ничего трудного в домашней работе вообще нет — всего-то пять минут потратил, а уже все готово! — и что сетования женщин на вечную их занятость, на все эти кухонные заботы все же немного преувеличены. Между делом он еще успел рассказать, что какой-то парень сделал Женьке предложение. Ирина всполошилась: почему какой-то? вы его даже не знаете? — но Каретников успокоил сестру, что приедет сейчас домой и во всем разберется. Он не думает, чтобы сама Женька к этому серьезно относилась, так что зря Лена уже вся в этом — взвинтила себя, захлопотала... Словно упустить боится.
Ирина, как всегда, сразу взяла сторону золовки, ему это приятно бывало — как лишнее подтверждение правильности его выбора, — но сейчас, когда сестра сказала, что ему именно такая, как Лена, только и нужна, Андрею Михайловичу почудилось в этом некое умаление его собственных качеств.
— Что значит — «именно такая»?
А такая, объяснила Ирина, чтобы на себя все взваливать, все заботы. Чтоб ты не думал, где что достать, кого найти ремонт делать в квартире, кран починить... Чтоб напоминать тебе, кого когда с днем рождения поздравить — меня, например, — улыбнулась Ирина, — и еще самой же вовремя о подарках позаботиться, которые ты подаришь. А в шкафу тебя всегда дожидаются чистые выглаженные рубашки со всеми пуговичками, да и то — ты даже и тогда их не найдешь сам. Пока Лена не подаст.
— Это ужасно, — улыбнулся Каретников.
— Это просто несправедливо, — спокойно объяснила Ирина. — Я сейчас не столько про Лену... Ты не обижайся, Андрюша, но... отец все это заслужил совсем не в меньшей степени, а всю его жизнь за его рубашками и бельем сначала я следила, потом Лена... Всегда только я или Лена.
— Но это, между прочим, тоже не совсем справедливо, — возразил Каретников. — Ты же знаешь, как мама всегда занята была...
— Собой, — сказала Ирина. — Ну, хорошо-хорошо — пусть работой. Но до пенсии, верно? А что потом изменилось? Что же ей в последний год мешало?
— Не год, а несколько месяцев, — поправил он сестру. — И... давай оставим это. Ей сейчас все же труднее, чем нам с тобой... Ну, помянем отца?
Городские интеллигентные люди, они не знали, что еще нужно сказать в таком случае — кажется, пусть земля ему будет пухом? еще что-нибудь? или иначе? — и оба почувствовали себя от этого как-то стесненно.
— Значит, вы едете... — Каретников помолчал. — А что же твой Павел дома скажет?