Голубое марево - Мухтар Муханович Магауин

— Свидание?.. По-моему, еще вчера у тебя не было никого, кто мог бы тебе назначать свидание, — возразил Ануар.

— Ты знаешь, сколько всяких событий происходит в нашей стране за одну минуту? — спросил Едиге, заставляя себя улыбнуться.

— Каких событий?

— Например, сколько пар обуви шьют за одну минуту?

— Шестьсот пятьдесят тысяч восемьсот девяносто семь! — отчеканил Ануар, вытянувшись, как солдат перед командиром.

— Вот видишь. А со вчерашнего дня прошли целые сутки. То есть двадцать четыре часа, и в каждом — по шестьдесят минут. Кенжек, сколько минут в сутках?

— Тысяча четыреста сорок, — не задумываясь, сообщил Кенжек.

— Помножь это на шестьсот пятьдесят тысяч восемьсот девяносто семь — так, Ануар?..

— Шестьсот пятьдесят тысяч восемьсот девяносто семь… Тысяча четыреста сорок… Четыреста сорок… Итого — девятьсот тридцать семь миллионов двести девяносто одна тысяча шестьсот восемьдесят!

— Сочиняешь? — спросил Ануар.

— А ты проверь.

— То-то же, — сказал Едиге. — Сутки — это много, во всяком случае их вполне достаточно для того, чтобы встретить девушку, которая, кстати, существовала задолго до нашей встречи и разгуливала по этой земле.

— Аргументация железная, — согласился Халел.

— Он, и правда, вернулся поздно, — сказал Кенжек. — Часа в два ночи.

— Ой, молодец! Сколько можно ходить в монахах? — обрадовался Бердибек, уже приступивший к исполнению роли хлебосольного хозяина. — Только ты все равно садись. Девушка подождет, им это бывает полезно.

— Не задерживай человека, — сказал Мухамед-Шарип. — Пусть идет.

— Не обижайтесь и не поминайте лихом, — сказал Едиге. Он и вправду чувствовал себя неловко перед ребятами.

— Апыр-ай, как-то нехорошо получается, — вздохнул Ануар.

Едиге вышел.

— И я пойду, — сказал Кенжек.

— Эй, а это что за новости? — возмутился Ануар. — Что с вами творится?

— Тоже к девушке торопишься? — со злостью спросил Бердибек.

— Решил взглянуть, какая девчонка у его дружка, — сказал Мухамед-Шарип.

— Мне надо в институт, — ответил Кенжек. Он не мог выбраться из-за стола, потому что никто из сидящих не тронулся с места, чтобы дать ему пройти.

— Ты, видно, на ходу спишь и дремлешь, — сказал Ануар. — Сегодня твой институт закрыт.

— А?.. Да, верно… — Кенжек смутился, покраснел и, не находя подходящих слов, начал теребить свой чуб.

— Ладно, потом поговорим. — Не поднимаясь со стула, Халел положил руку на плечо Кенжека и заставил сесть.

— Не надо было удерживать и этого, — сказал Мухамед-Шарип.

— Что-то не нравится мне сегодня твое настроение, — сказал Халел.

13

…И постиг всемогущий Аллах, создатель всего живого — и птиц, и рыб, и зверей, и букашек, — что трудно ему будет управиться с таким обширным хозяйством и что не обойтись ему на земле без хорошего, толкового помощника-заместителя. Но просто сказать и легко сделать, а вот каков он должен быть, этот заместитель?.. Думал день многомудрый, думал ночь, лишился покоя и радости. Наконец, идея созрела. Выбрал он глину высочайшего качества, размял ее, как следует, не жалея босых ног, и приступил к творческому акту. А творил он, как настоящий художник, в порыве высокого вдохновения, не замечая ни минут, ни часов, ни суток; творил без отдыха и малой передышки, пока не вышло из рук его в законченном виде удивительное создание, не похожее ни на одно из уже населявших землю существ. И дал ему Аллах глаза — чтобы видеть, уши — чтобы слышать, язык — чтобы говорить. Поставив его на задние лапы, освободил передние и назвал их руками. Потом дунул в ноздри — и вдохнул в него жизнь.

Однако тут же понял всезнающий свою ошибку. В погоне за прекрасной формой он пренебрег содержанием. Увлекся — и забыл о цели, поставленной перед собой! С виду, пожалуй, новое существо, по имени Человек, выглядело неплохо, зато на что оно годилось?.. У слона — сила, у крокодила — зубы, у льва — отвага. Куда с ними тягаться Человеку! Даже быстроты в ногах, чтобы убегать, у него не оказалось, даже шерсти, чтобы спастись от морозов, даже голоса, громкого и грозного, чтобы отпугивать врагов.

Вдохновенье — отличная вещь, но неопытного художника оно иной раз приводит к ошибкам. Аллаху же опыта явно не хватало: он впервые затеял подобный эксперимент. Впрочем, боги не отступают от задуманного. И не разрушают своими же руками сотворенного. Аллах приступил к усовершенствованию Человека — и, надо признать, кое-чего добился. Ведь недаром он был, как положено богу, талантливейшим из талантливых, мудрейшим из мудрых. Он трижды поцеловал Человека в лоб, и зыбкое сероватое желе, наполнявшее его черепную коробку, пропиталось Разумом.

Результаты не замедлили сказаться. Из сердца Человека улетучился страх, он уже никого не боялся. Напротив — теперь его боялись. И он заставил служить себе силу сильного, быстроту быстрого, из косматых звериных шкур сшил для себя одежду, из костей смастерил наконечники для стрел, из камня — топор; кто мог пригодиться ему — становился его рабом, в ком он не нуждался — тех подвергал истреблению. Все живое на земле забыло прежнего бога и поклонилось новому, которого звали — Человек.

Аллах увидел, что создал себе конкурента. Кто его знает, куда повернет дело, если предоставить всему идти своим чередом?.. И провел он тыльной стороной ладони по груди Человека и вложил в нее недобрые свойства: ненависть и зависть, предательство и жестокость. Лишился Человек былого совершенства и стремительно стал превращаться в скота, которому неведомо чувство долга, любви и благодарности. Теперь он жил ради собственного удовольствия, вдоволь ел, сладко спал, и все, что ни происходило во Вселенной, было ему трын-трава. Лишь бы его не затрагивало. А затронь — тут и проснутся в нем все недобрые свойства… Но разве о скоте мечтал Аллах, творя Человека?..

Кончилось для Аллаха прежнее беспечальное житье, хлопоты сменялись хлопотами… Однако выход и тут нашелся. У солнца взял он тепло, у радуги — краски, у горного воздуха — свежесть, смешал и вырастил семя цветка жизни — не увядающего, не опадающего. И провел своей ладонью по тому месту, где у Человека сердце, и вложил в него чудесное семя.

Три стебля взошло из того семени, а на них распустились три цветка. Первый — самый крупный и яркий — был цветок благодарности (Аллах предназначал его для себя). Второй цветок, на стебле прочном, защищенном надежно шипами, был цветок любви к родной земле, родному народу. Третий цветок был невелик, но нежен красками и запахом, а форма его лепестков, ни с чем не сравнимая, изысканностью очертаний поражала глаз. То был цветок любви к женщине и всему, что есть живого на земле.

«Уф!» — вздохнул Аллах. И вздохнул с вполне оправданным облегчением. Наконец-то с основными заботами было покончено, пришла пора отдохнуть, обрести покой и любоваться с небес превосходно устроенными земными делами.