Так начиналась легенда. Лучшие киносценарии - Юрий Маркович Нагибин
– Дедушка, – просит Софья, – расскажи сказку.
– Сказку?.. Не умею.
– Умеешь! Помнишь, третьего дня сказывал?
– А-а!.. – улыбнулся старик. – Значит, так… В некотором царстве, в некотором государстве…
– Дальше, дедушка!..
– А ты не торопись. Воробьи торопились да маленькими уродились… Жили не короли с принцессами, а простые землепашцы. Робили они в летнюю пору от зари до темна, после колодезной водой умывались и садились ужинать. Подавали им запеканку картофельную, или пшенник, или запущенку, огурчики, конечно, помидорчики, молока парного глечик да хлебушка ржаного или пшеничного каравай. Поснедав, выходили за порог. Старики цигарки смолили, старухи, коль зубы сохранились, подсолнухи лускали, а молодежь гуляла. Ходили улицей с гармонью, с мандолиной и разные песни играли, и веселые и грустные про любовь…
– Неужто правду все это было?! – воскликнула Софья.
– Это ж сказка, дура! – зло прикрикнула Настеха.
– Давайте, девки, споем! – попросила Софья.
– Тебе Каспа так споет!..
– А мы тихо… шепотом… Ну, давайте!.. – И шепотом она завела:
Средь полей широ-оких я, как лен, увела!..
И шепотом подхватили женщины:
Жизнь моя отрадная, как река, текла.
Сблизив головы, поют без голоса:
В хороводах и кружках – всюду милый мой
Не сводил с меня очей, любовался мной…
Слезы в глазах девок, слезы в глазах баб, а снаружи над русским простором, под русскими звездами разносится «Вахт ам Рейн».
Напрягаясь, тащит плуг лошаденка. За плугом, прихрамывая, идет парень лет семнадцати, рыжеватый, скуластый, с веснушчатым седлом на переносье. Он уже хочет развернуть плуг, как вдруг замечает двух девушек, идущих по тропинке в сторону деревни. Сейчас девушки поравняются с ним.
– Тпру… закуривай!.. – баском говорит парень лошаденке, сворачивает плуг на бок, быстро и ладно выпрягает коня и, пустив его на траву, тянется за тавлинкой.
Он успевает свернуть папироску из табачной пыли и прикурить от кресала, когда подошли девушки. Это Дуняша и ее подруга – быстроглазая Химка Девушки поздоровались с парнем, и Химка отошла в сторону, как и полагается при встрече тех, кого в деревне давно уже объявили женихом и невестой.
– Ты чего не пришла вчера? – спросил Колька Крыченков Дуняшу. – Я до самого комендантского часа ждал.
– Не могла… – ответила та тихо.
– А чего ты делала? – с тревогой спросил Колька.
– Стирала я. С фрицевыми поносками допоздна на реке провозилась…
– Вчера потеха была, – со смехом говорит Колька. – Каспа баб спасал! – Он огляделся, обнаружил старое воронье гнездо, нахлобучил на голову, из нескольких соломинок сделал себе усы и, подобрав кривую орясину, взобрался на костлявую спину лошаденки. У Кольки – несомненные актерские способности.
Он вытянул тонкую шею, выпучил глаза, задвигал соломенными усами и стал, ни дать ни взять, Каспа в излюбленной роли.
Девчата рассмеялись.
– Юные поселянки, – важно и тупо проговорил Колька, – я есть добрый рыцарь Дон Кихот…
Испуганно охнула Химка – из оврага вылез кривой помощник старосты.
– Вон-на! – проговорил он с каким-то удовольствием. – В рабочее время тиятрами пробавляемся!.. Так и запишем. – Он вынул из кармана засаленную книжицу.
– Не, пан! – испуганно вскричала Дуняша. – Мы свой урок выполнили. Домой идем.
– Петриченкова и Носкова?.. – Помощник старосты поглядел на Дуняшину подругу. – Ладно, это мы проверим. А ты, скажешь, тоже выполнил урок? – обратился он к Кольке.
– Уж и покурить нельзя? – независимо, хоть и с беспокойством, ответил тот.
– Всыпят десяток горячих, будешь знать перекур… и за тиятры еще надбавят! – пообещал помощник старосты и, спрятав книжицу, зашагал прочь.
– Коль, что же это?.. Неужто тебя накажут? – со слезами заговорила Дуняша.
– Еще чего! – хорохорился Колька – Подумаешь, испугал!.. Пусть только тронут, сразу к партизанам уйду.
– Будь я мужчиной, дня бы здесь не осталась, – заметила Химка.
– Нешто я виноват? – обиженно сказал Колька. – Когда наши в лес уходили, у меня, как на грех, пятку нарвало… А знаете, третьего дня пошел я в Крупецкий бор и стал сигналы подавать. И куковал, и глухарем щелкал, и дроздом свистел – ни черта!..
– Тс! – предупредила Химка. – Может, этот черт кривой где хоронится.
– Ну его к дьяволу!.. Дунь!..
Он быстро нагибается и целует Дуняшу в краешек рта.
– С ума сошел!
– Есть маленько!.. – Колька пытается повторить маневр, но сейчас Дуняша начеку и ловко увертывается.
Девушки со смехом убегают. Колька победно глядит им вслед…
Раннее утро. Задами деревни пробираются Надежда Петровна и Анна Сергеевна.
– Помощник старосты донес, – говорит Анна Сергеевна.
– Теперь одна надежда, что Каспа бухой, – говорит Надежда Петровна. – Коли он Дон Кихотом себя мнит, будет нам защита.
– Это точно! – подтвердила Анна Сергеевна. – Но если трезвый, лучше не суйся, Петровна…
– Слава богу, тверезый он редко бывает…
Женщины подошли к избе, выделяющейся среди других изб своим опрятным, даже нарядным видом.
– Ты поувертливей будешь, пошукай, какой он, – попросила Надежда Петровна. – Главное, на усы гляди. – Ежели торчком стоят, значит, пьяный. Ежели…
– Да знаю!.. – Анна Сергеевна скользнула под ветку рябины и скрылась в зарослях.
Некоторое время слышны лишь шаги прохаживающегося возле крыльца часового и знакомая песня о «льющихся слезах», которую он мелодично насвистывал. Затем из-за кустов бесшумно выскользнула Анна Сергеевна.
– Беда, Петровна, усы книзу висят!..
Староста Большов отпил рассолу из глиняной посудины и поставил ее на стол.
– Помилуй малова, пан, – смиренно просит Надежда Петровна. – Неровен час – забьют.
– Не забьют, – скучным голосом отзывается Большов. – Всыпят горяченьких в пропорции, только умней станет.
По огуречной лужице на столе поползла, увязая лапками, крупная изумрудная муха Большов прихлопнул муху и счистил с ладони мушиную грязь.
– Нельзя, пан, молодого юношу, как нагадившего кобеля, перед всем народом сечь. Нельзя, чтобы соседи, дружки, невеста, чтобы мать, его рожавшая, видела, как он, голый, в своей крови вертится. Да это ж хуже, чем сто раз убить человека!
– Вон как заговорила, комиссарша! – с насмешкой и горечью произнес Большов.
– Какие же мы комиссары? Мы всю жизнь с косой и плугом дружили, с зари до зари робили, смертельно уставали…
– Бреши больше, комиссарша!
– Если ты насчет мужа моего намекаешь, что он партейный, так с него и спрашивай.
– Придет время – спросим… А меня и мою семью вы помиловали? – распаляясь гневом, загремел староста. – Когда наше хозяйство, трудом и потом нажитое, отобрали, а нас по этапу погнали, хоть один из вас заступился? Хоть один из вас детей моих пожалел?.. Я тогда себе зарок положил: все перенесть и не сдохнуть, и с вас, сволочей, ответ взять!.. Меня в тюрьмах и лагерях гноили, по ссылкам мытарили, детей от меня отторгли, жену в могилу свели, а я все сдюжил, все
