Николай Дементьев - Какого цвета небо
– А Гусь с Лямкой, или Кеша с Нешей, как вы их, называете, – быстро и оживленно говорил он, – никак от любви не могут оправиться! Хотя Гусев, правда, тоже поступил к нам на механический.
И опять его веселый разговор, оживленное здоровое лицо были незначительными, как бледные, почти неразличимые места на контрастном снимке. Хотя одновременно я почти автоматически, как и решал задачи, отметил, почему Аннушка зовется Лямкой: видно, у них в семье запросто принят этот жаргон: Гусь – Лямка, Кеша – Неша… Гусь, конечно, поступил… А вот у Аннушки мама жива.
И опять все ушло от меня – и поступление в вуз, и сам Лямин.
Не помню, как мы доехали до Татьяниного дома. Оказалось, что я лежу на ее постели и – ничего не могу поделать с собой: плачу и кусаю подушку, чтобы не заорать в голос, а Татьяна сидит рядом на кровати, держит меня за плечи, говорит что-то ласковое, спокойное, родное.
Ах, мама, мама!…
9
Тетя Варя была у нас целую неделю: на заводе, где работает, взяла отпуск за свой счет. Хотя вначале и говорила, что ей удалось вырваться всего на три дня. Переставила зачем-то вещи в нашей комнате, даже перевесила картины.
Тетя Варя на два года младше мамы, ее муж – археолог, ездил в экспедиции, как родители Татьяны. Он преподает в Московском университете, у них две дочки-близнецы – Валя и Варя, перешли в седьмой класс. А сама тетя Варя – начальник планового отде ла подшипникового завода. Она занималась в институте днем, а не как мама – по вечерам. «Меня Валентина выучила!» – обычно говорит она.
Внешне тетя Варя сильно похожа на маму, ту, какой мама раньше была. Поэтому, когда мы вернулись с Татьяной с завода – после первого дня ее работы у нас в бригаде, – я забылся, а тетя Варя к тому же спиной к дверям стояла, причесывала волосы совсем такими же движениями, как и мама, я и сказал:
– Слушай, мам, у Татьяны все нормально!
У нее сильно дрогнули руки, потом она медленно обернулась, поглядела на меня и заплакала.
А еще через день или два приехали со смены – у тети Вари лежит на столе приготовленная стопка фотографий мамы, дедушки с бабушкой, своих еще детских. И чуть поодаль – большая пачка маминых писем на имя отца, надписанных ее рукой. Я сразу понял, что письма эти мама не отправляла, хотя и марки были наклеены на некоторые конверты: почтовых штемпелей на них не стояло. У дверей – маленький чемоданчик. Татьяна вздохнула громко, облегченно. Тетя Варя посмотрела на нее. Только тут догадался: тетя Варя потому и задержалась на целую неделю, что не знала, наверно, как со мной быть?
– Сядьте-ка! – кивнула нам она; очень серьезно, пристально глядя на нас; мы сразу же сели; она вздохнула, заговорила медленно: – Эти фотографии я возьму с собой. – Спросила у меня: – Надеюсь, ты не будешь в обиде? – Я кивнул, она пояснила уже Татьяне: – Я ведь после окончания института уехала в Москву с одним чемоданчиком, думала, не приживусь, вернусь, а теперь уж Москва – мой настоящий дом. Я думаю, ты правильно поймешь меня, Таня, я должна была как следует приглядеться к тебе… – Татьяна кивнула, и я – тоже; тетя Варя вдруг улыбнулась: – Ведь когда я ехала в Ленинград, мы с мужем решили, что я заберу Ивана к себе, к нам в Москву. Ну, а сегодня поговорила с ним по телефону, рассказала все подробно, и мы решили, что Ивану лучше остаться тут.
– Да! – выговорила Татьяна.
– Ага! – сказал я.
– Так! – сказала тетя Варя, и глаза у нее стали такими же, какими бывали у мамы на уроках. – А теперь, Таня, ответь мне сразу и – не думая: почему ты в день похорон заставила Ивана пойти на собеседование в институт?
– Так последний же день был! Я даже позвонила и в институт, и к Ляминым, нельзя ли отложить на несколько дней.
– И – всё?
– Да.
– Тогда – спасибо тебе, девочка!
– А!… – сказала Татьяна, и глаза у нее сделались на минутку зелеными: – Думали, не хочу ли привязать Ивана?
Тетя Варя засмеялась очень весело:
– Не то, что думала…
И Татьяна засмеялась так же весело и громко, закончила за нее:
– Но частично предполагала!
– Ну, прости! Понимаешь, ты совсем и решительно ни в чем не ошибаешься. Все у тебя выходит будто само собой, просто, естественно и умно. И – по-доброму!
– Не надо, – выговорила Татьяна, – перехвалите – загоржусь! – и покраснела.
– Ну вот! – удовлетворенно закончила тетя Варя. – И работать на заводе ты начала хорошо, и с учителями я вашими говорила, и с одноклассниками, с Леной… – Помолчала, а мы с Татьяной опустили головы. – И с Игнатом говорила, и с Пастуховым. А ты все письма отца мне дала? – вдруг спросила у Татьяны.
Она кивнула, а я сказал:
– Вам бы, тетушка, следователем по особо важным делам работать.
– А ты, дылдушка, сначала своих детей вырасти! И у меня опять стеснилось в груди, так похоже у нее это получилось на мамино!
Тетя Варя неожиданно густо покраснела, замолчала. И мы с Татьяной молчали, хотя я и не очень понимал, что, собственно, происходит.
– Зарегистрироваться вам надо, – выговорила наконец тетя Варя.
Удивительно громко иногда стенные часы тикают. И трамваи очень громко тормозят на повороте, противотоком, наверно, они тормозят.
– Нам восемнадцати еще нет, – тихо-тихо сказала Татьяна.
А неглупо это придумали – тормозить противотоком.
– А когда исполнится восемнадцать? Тебе. Ему-то я знаю, что через полгода.
– Я младше его на четырнадцать дней.
Великая это сила – электричество! Доискаться бы, кто именно его открыл?
– Родители знают?!
– Нет.
А может, тебе, Ваня, заодно поискать и изобретателя колеса?
– Варвара Ивановна, если вы думаете…
– Смотри, Танька, чтобы родителей дождаться! А вот мама так бы никогда не сказала! Все-таки на заводе человек погрубее, чем в школе, из-за этого, что ли? Но ведь мы с Татьяной на заводе…
– Хорошо, Варвара Ивановна.
– А эти письма Валентина писала его отцу. Всю свою жизнь писала, последнее – накануне смерти.
А где, интересно, по мысли тетушки, я в данный момент нахожусь?… Накануне смерти?! Встал, взял письма со стола, спрятал в шкаф, где документы лежат, даже закрыл дверцу, ключ в карман положил.
– Там у меня, между прочим, пальто висит, – уже по-другому проговорила тетя Варя.
– Извините! – побагровел, открыл дверцу, ключ в ней оставил, затоптался на месте.
– Сядь!
Сел.
– Смотри на меня!
Стал смотреть.
– Что ты про него знаешь?
– Зина, то есть Зинаида Платоновна, как-то сказала мне по секрету, что он живет в Москве, его новая жена работает буфетчицей, у нее дочь от первого брака Вера.
– Всё?
– Всё… Да, он работает шофером. Теперь всё.
– Ну, Таня?!
– А что?… Я Ивана люблю, а не его! – Я все не мог поглядеть на Татьяну, а она вдруг выговорила шепотом: – Валентина Ивановна в известном смысле сделала для меня столько же, сколько и мои родители: она открыла мне мое призвание! – Татьяна сопела, как Светка.
– Ну, так вот что я вам должна сказать, ребята.
Надо, чтобы вы это знали, поскольку жить начинаете. Семен Семенович Егоров – мужчина красивый, по-своему незаурядный, вот за эту его незаурядность, как я понимаю, Валентина его и любила. Не знаю, что бы он мог сделать в жизни, возможно, и многое мог бы, но – он не любит и не умеет думать! Как я понимаю, из-за этого они и расстались. Если уж есть в тебе искра божья, как говорится, то будь любезен отыскать ее в себе! А Сёмка перепробовал тысячи специальностей, деньги шли приличные. Ну, и загостил человек в жизни. Валентина была из тех, которые переживают про себя, на люди горе свое не выплескивают, но уж когда она назвала сына Иваном в честь нашего отца, многое мне стало понятно! Да… Но, видно, даже Валентина ничего не смогла с Сёмкой сделать, если решилась расстаться с ним, растить сына без отца.
Тетя Варя долго молчала, смотрела в окно, и лицо у нее было печальным и красивым, какое бывало иногда и у мамы, да раньше я не знал из-за чего.
Татьяна вдруг молча взяла меня за руку. Тетя Варя вздохнула, посмотрела на нас, сказала:
– Сёмка совершенно спился, с работы его выгнали, в новой семье у него от этого – нелады, к нам с Григорием он приходит часто, буквально побирается. Если явится к вам, гоните в шею, ясно?!
Татьяна молчала.
– Да, – сказал я.
Тетя Варя смотрела на Татьяну.
– Ты будь ему не только женой, но и матерью, – как-то просительно, почти жалобно выговорила тетя Варя. – Хоть на первых порах, а, Танечка?
– Я люблю его.
– Ах, умная девка! И ведь, пожалуй, опять все сказала!… – Встала, подошла к нам, поцеловала Татьяну, потом меня. – Ну вот… Теперь я могу уехать. Сегодня, билет уже в кармане. Провожать пойдете?
Мы с Татьяной молчали. От испуга, наверно. Только я со страхом прислушивался к новому и удивительно счастливому ощущению, которое постепенно, короткими и сильными толчками заливало меня.
– Только не говорить потом, что это я вас поженила!
