Анатолий Афанасьев - Больно не будет
Она так и сделала. Нателла Георгиевна была одна и читала какую-то рукопись. У нее уютный кабинетик, небольшой, но со вкусом, по-домашнему обставленный. Даже коврик на полу пушистый и яркий, словно попал сюда, в казенный дом, совсем из другого мира. Оттуда, где не листают рукописи, а лежат на мягких кушетках, пьют сладкое вино и наслаждаются музыкой. И улыбка Нателлы Георгиевны проплыла по комнате навстречу Кире, как ласковый привет из царства покоя и неги.
— Мой милый больной лисенок наконец-то пожаловал навестить никому не нужную старушку, — проворковала Нателла Георгиевна, делая вид, что поднимается навстречу и тает в предвкушении объятий и радости. Вот это ее умение отрешаться, вести себя так, будто ничего на свете не важно, кроме мимолетного праздника их общения, всегда обезоруживало Киру. Нателла Георгиевна могла быть жесткой и властной, но умела вдруг становиться податливой, как масло, искренней в каждом движении, и, когда она делалась такой безупречно доступной, Кире иной раз хотелось защелкать зубами от страха. Или внезапно повиниться в несуществующих грехах. Большую и непонятную силу дал бог этой женщине. В ее присутствии, если она того желала, отступали прочь мелкие подозрения, казались вздорными наговоры. Кто посмеет осуждать богиню за приписываемые ей козни? — Киска, ну рассказывай поподробней, что тебе сказал врач?
— Ой, да ничего не сказал. Надавал кучу направлений. И врач действительно необыкновенный. На колдуна похож.
— Я тебя, лисенок, к плохому не пошлю.
— А какая поликлиника! Как дворец!
Льстить Нателле Георгиевне надо было с умом, тонко. Иначе она могла рассердиться, решить, что ее принимают за чиновную даму.
— И все же, Кира, надо будет все сделать по его предписанию. У него репутация отличная среди специалистов. Надо убедиться, что ничего серьезного у тебя нет. Ты понимаешь?
— Да что у меня может быть серьезное?
— Не говори так, лисенок! — Нателла Георгиевна округлила в испуге глаза. — Долго ли беду накликать?
Суеверность Нателлы Георгиевны, часто проявляемая ею по пустякам, была очень трогательна, — как известно, маленькие слабости только укрупняют великие характеры, делают их понятнее обыкновенным смертным. Это как мазок кудрявой тучки на безбрежной синеве небосвода.
Медицинская тема вроде была исчерпана, и Кира ждала, что теперь наставница заговорит о деле. Однако Нателла Георгиевна молчала, сохраняя на лице улыбку полного удовольствия и благожелательности. Она этой улыбкой, наверное, испытывала Кирино терпение. И напрасно. Кира тоже могла сидеть и бездумно улыбаться хоть до конца рабочего дня. Кое в чем она не уступала старшему другу. Ласковую, доверительную паузу нарушил приход Володьки Евстигнеева, молодого сотрудника отдела. Евстигнеев пришел в издательство пять лет назад, после института, и за это время никак не успел проявить себя, если не считать того, что женился на опереточной актрисе. Но Нателла Георгиевна его пригревала, почему-то надеясь сделать из Володьки писателя. Надежды эти основывались, видимо, на том, что Евстигнеев с рутинной издательской работой справлялся из рук вон плохо. Он был незлобивым, доверчивым молодым человеком, над которым от скуки подшучивали все кому не лень.
— Ты чего пришел, Володя? — спросила Нателла Георгиевна, взглядом приглашая Киру полюбоваться этим забавным явлением природы.
— А мне сказали, вы велели зайти.
— Кто тебе сказал?
— Наташа Рослякова. А чего?
— Она тебе сказала, зачем?
Евстигнеев покосился на Киру.
— Вроде вы меня куда-то посылаете?
— Куда, Володя, дорогой?
Евстигнеев переступил с ноги на ногу, явно маясь необходимостью вести секретный разговор в присутствии постороннего.
— Говори, Володя, говори, не стесняйся!
— Да? Ну вроде надо поехать к министру торговли и взять у него интервью.
Кира прыснула. Ох, не боится греха Наташка.
— Это, значит, тебе сказала Рослякова? А на какую тему интервью, она тебе сказала?
— Тема важная. Расширение внешнеторговых связей на ближайшее десятилетие... Так она, выходит, пошутила? Не надо никуда ехать? Тогда я пойду, пожалуй.
— Куда ты пойдешь, Володя?
Евстигнеев пригладил ладонью белобрысые вихры, обиженно процедил:
— Что же мне делать, по-вашему, нечего? Мне план индивидуальный на четвертый квартал надо дописать. Там немного осталось. Да мало ли... Дел хватает.
— Тогда иди, Володя, и спокойно работай. Иди, дорогой!
Евстигнеев облегченно вздохнул, подмигнул Кире:
— Прямо цирк, ей-богу!
С тем и ушел. Кира, устав сдерживаться, рассмеялась. Нателла Георгиевна сказала сокрушенно:
— Пожалуйста вам! Талантливый человек, а все над ним подтрунивают. Даже ты. Конечно, с виду он похож на дурачка. Похож, да?
— Он хороший, я знаю.
— Очень мне жалко Володю. — Нателла Георгиевна достала из стола коробку шоколадных конфет. — Удивительно неприспособленный. Его всегда будут обходить. Эта самая Наташка Рослякова ему в подметки не годится, но и она его сто раз обойдет, пока он в затылке будет чесать. Увы, моя дорогая, так устроен мир. Почет, уважение, деньги распределяются в нем по воле случая, и часто совершенно несообразно. Будь ты семи пядей во лбу, но если не выучишь основные правила житейского марафона, ничего не добьешься. И правила-то нехитрые, пустяковые, да вот чем талантливее человек, тем труднее они ему даются. Таким, как Володя, в жизни необходим поводырь.
Кире любопытно было узнать, какие это нехитрые правила проводят к успеху. Но спросила она о другом:
— А почему вы думаете, что Володя талантливый человек?
— Э-э, лисенок, покрутишься с мое да будешь внимательной — и спрашивать не придется. Он держится истуканом — и в этом уже виден талант. Серенький, ординарный человечек никогда не будет вести себя истуканом. Как угодно — подло, нелепо, но не истуканом. В дураковатости истукана — всегда старайся обнаружить благородную отрешенность от будничности. Я с Володей много говорила. О, в нем все есть, что должно иметь мужчине, — глубина, знания, память, только одного в нем нет — цели. Если талантливый человек цели не имеет, все в нем пропадет задаром и кувырком. Обыкновенный человек может прожить счастливую жизнь без всякой цели. Потому что для него любая жизнь подходит. Он как безразмерный носок, на что угодно напялится. А талант — это всегда индпошив. Попытается втиснуть в себя не ту жизнь — расползется по швам. Володька и так уже трещит. Он в коридоре ходит, а я отсюда треск слышу. На актрисе женился. Это же нарочно не придумаешь — Володька на опереточной актрисе!
— А на ком ему надо жениться?
— На рабыне... Ты почему конфеты не ешь, лисенок?
Кира взглянула на часы — ей уходить не хотелось. Все же удивительно приятно было сидеть с Нателлой Георгиевной и болтать по-дружески. Но в отделе ее уже, наверное, обыскались.
— Если истуканизм считать признаком талантливости, — сказала Кира, — то самый талантливый человек в издательстве — Тихомиров. Где-то на грани гениальности.
— Ох, хитрюшка маленькая! — Нателла Георгиевна даже руками всплеснула, даже привстала, увидев перед собой такое хитрое создание. — Я все жду, когда она мне напомнит, сколько вытерпит в неизвестности, а она вон как ловко сбоку зашла... Значит, Кучкин тебя уже изловил. И что же он тебе успел сказать, этот худородный прилипала?
— Ничего, — Кира смело, наивно щурясь, выдержала пронизывающий взгляд наставницы. — Как раз о Тихомирове расспрашивал. Жалел Тихомирова. Вот вы Володю жалеете, а Кучкин Тихомирова.
Несильный, но точный укол попал в точку. Нателла Георгиевна не то чтобы нахмурилась, но некий ледок приморозил ее усмешку.
— Не дерзи, лисенок, тебе не к лицу. Тихомирова жалеть не за что. И он не истукан. Он дурной и наглый. Надеюсь, ты разницу чувствуешь?
— Я разницу чувствую, но я Тихомирова совсем не знаю. И с Кучкиным сегодня первый раз в жизни разговаривала. Они мне оба малоинтересны.
Нателла Георгиевна откинулась в кресле, дымила папиросой. Она курила «Беломорканал». Опустила на Киру ледяное свечение темных глаз. Так зоолог разглядывает лягушонка, прежде чем приколоть его булавкой к доске.
— Я что-нибудь не так сказала, Нателла Георгиевна?
— Откуда вдруг такой тон, лисенок?
— Какой?
— Точно я тебе подала яду в воде.
— Вам показалось, Нателла Георгиевна. Но если откровенно, меня Кучкин раздражает. Набросился прямо на лестнице. Чего-то выпытывает про Тихомирова. Ужас! Я думала, он меня в пролет столкнет.
— Вот что, Кира Новохатова, хватит ломать комедию. Отвечай, ты хочешь подниматься по иерархической лестнице? То есть расти?
— Очень хочу. Но я об этом как-то не думала прежде.
— Место Тихомирова тебя устроит?
Разговор принял фантастический оборот. Чтобы не быть окончательно загипнотизированной, Кира сосредоточилась взглядом на гравюре неизвестного мастера на стене.
