Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
За столом во время ужина Семен разыгрывал в лицах диалог Танечки и крестьянки, много смеялись и без особых на то причин, просто душа просила тепла и отдыха.
Но Груздев все-таки нервничал: куда уйдешь от тяжелых дум, если нет никакой уверенности в завтрашнем дне? Одно дело — прения, другое — когда скважины дают вместо нефти соленую воду.
— Алеша! — тихонько окликнула его Елена. — О чем ты?
Он очнулся от раздумья, обнял жену.
— Давайте споем, ребята!
Сбившись в тесный круг, запели:
Там вдали за рекой зажигались огни,В небе ясном заря догорала…
Танечка, Дронов и Алексей пели хорошо, Семен Тризна изрядно фальшивил, шевелила ртом осипшая от простуды Дина, беззвучно повторяя слова. Елена тоже молчала, хотя голос у нее был славный. Прислонясь к плечу мужа, она, забывшись, неотрывно смотрела на него и думала: «Если бы я могла чем-нибудь помочь ему!»
Позже, грея телом холодную постель, он сказал сокрушенно:
— Как ты без меня спала? Ты простудишься здесь, Лена! Мне больно думать, что ради меня ты, такая прекрасная, такая нежная, перебралась в эту сырую яму!
— С тобою мне везде хорошо! Только бы ты не разлюбил меня…
— Это невозможно! Я буду любить тебя даже после смерти.
— После моей смерти?!
— Нет, когда я сам умру, то и тогда не перестану любить тебя.
30Ночь медленно поворачивала звездный купол над бессонной буровой вышкой, над сугробами, превратившими степь в застывшее белое море, в котором затерялись землянки разведчиков. Ворочался бы на соломе в своем углу и Ярулла Низамов, да мешали колени и спины товарищей. Поэтому он лежал неподвижно и все думал, думал…
Не дается нефть буровикам, уходит. А если и на той скважине, где он работает, появится только соленая вода? Помилуй бог! И о семье, конечно, тревожился Ярулла. Матери еще деньжонок послать бы: сестренкам новую обувь надо справить, корове корму прикупить.
По жене Ярулла не очень скучал. Ни разу не пришло ему в голову сказать ей что-то нежное, а тем более пообещать свою любовь после смерти: он и живой-то до сих пор не знал, любит ли ее. Но для того, чтобы лучше трудиться на буровой, которая выматывала все силы, требовалось как-то наладить жизнь.
Не договорившись толком с начальством, Ярулла написал Наджии, чтобы она приехала к нему, и теперь ломал голову, где найти хотя бы маленький закуток, чтобы устроиться по-семейному.
— Что ты там высматриваешь? — спросил Семен Тризна, заметив однажды, как странно крутился Ярулла по не обсохшей еще проталине на бугре возле конторы. — Уж не клад ли ищешь?
— Приходится, понимаешь, инициативу проявлять. Жену позвал сюда. Письмо послал, а куда поместить ее, когда приедет? Землянку буду делать. Вот земля оттает. Да? И начну здесь копать.
— Хорошенькое дело! Ты, я вижу совсем разложился, в особняке жить захотел!
Сенька сказал так не по ехидству — этого за ним не водилось — и не от черствости душевной (земли вокруг сколько угодно, пожалуйста, строй и городи все, что вздумается), просто не дошла до него серьезность положения Яруллы. Он сам измотался и ходил по буровым с перевязанным горлом, похожий, по словам жены, на гадкого утенка.
В поселке разведчиков цвела одна Танечка да по-прежнему весело хлопотала Елена, возвращаясь из сельской больницы.
Сейчас Елена сидела у окошка, в которое заглядывал пучок жухлой травы, вылезшей из-под снега, и приводила в порядок вельветовую толстовку Алексея, а Танечка мыла посуду.
Поставив на полу миски, она с минуту следила, как луч вечернего солнца скользил по блестящим, гладко зачесанным волосам Елены, по нежному овалу ее щеки и маленькой раковине уха.
— Вам, Аленушка, серьги надо носить, такие капельки светлые, чтобы, как росинки, горели, — сказала она и, подойдя, расцеловала Елену от избытка чувства. — Вы просто прелесть, совсем как Миа-Мэй из «Женщины с миллиардами»! Не знаете? Иностранный боевик! Семь или восемь серий. — Танечка присела возле Елены на мешок с горохом. — Все страны света показаны. А сколько приключений у героини, сколько несчастий! Она и в тюрьме сидела, и в дом терпимости попала, а в какой-то легендарной стране — то ли Антарктиде, то ли в Атлантиде — ее приняли за богиню Астарту и поклонялись ей долгое время, пока старик жрец не догадался, что Миа-Мэй обыкновенная женщина. Он хотел принести ее в жертву, но увидел у нее на шее священный амулет…
— Почему же она все страны объехала?
— Клад искала.
— И нашла?
— Нашла в том храме, где ее чуть не зарезали.
— Я тоже видела этот боевик, — сказала, лежа в постели, снова заболевшая Дина. — Только та артистка не похожа на Аленушку. У нее волосы белокурые.
— Она могла в парике сниматься! — И Танечка снова повернулась к Елене. — Если бы я была кинорежиссером, то сняла бы фильм о вас с Алешей. Какие вы оба красивые, даже до неприличия красивые! Как любите друг друга! Кроме того, ведь и мы клад ищем!
— Ни черта мы тут не найдем! — раздраженно крикнула Дина. — Доискались — уже на людей не похожи! Я расклеилась, пятый день валяюсь. Димка мой совсем захирел: фурункулы его замучили. Раньше все говорили, что у него хорошее телосложение, а теперь настоящее теловычитание. — Дина нервно засмеялась, отвернулась к стене и заплакала.
— Диночка, ну зачем так расстраиваться? — Елена подбежала к ней, обняла, погладила, точно маленькую. — Обязательно найдем нефть, и все у нас пойдет хорошо: город здесь будет, сады, кино…
— Ничего не будет! Безродный доказывает, что нефти тут нет, а мы, будто сумасшедшие, привязались…
— Ты это брось! — одернула Танечка. — Ишь распустилась, хлипкая интеллигенция!
— Ах, так! — У Дины сразу высохли слезы. — А я журнал прятала, чтобы не расстраивать вас! Нате, читайте, кроты несчастные!
Она выхватила из-под подушки сложенный вдвое журнал, оставленный Сошкиным, и швырнула к ногам Танечки.
— Ты спрятала, а мы его потеряли! — Танечка машинально разгладила ладонью листы, расправила обложку. — Мы эту статью уже прочли и тоже решили не говорить тебе…
— Подумаешь! — процедила сквозь зубы Дина. — Так я и поверила какому-то дрянному писаке!
— Вот видишь, — сказала Елена Танечке. — Всегда надо смело идти навстречу неприятностям, а не прятать голову под крыло.
В это время заскрипела дверь и вошла невысокая женщина, молодая, судя по легкости движений, но неуклюжая, в большой, не по росту, телогрейке и простом байковом платке.
Сбросив грубые сапоги, она поставила их в сторонку, чтобы кто-нибудь не споткнулся в полутьме, и, неслышно ступая по домотканым дорожкам, смело вышла на середину землянки.
— Здравствуйте! — Голос ее прозвучал звонко, весело.
— Здравствуй…
— Откуда ты явилась? — Танечка зорко оглядела ее. — Может быть, ты жена Яруллы Низамова?..
Приветливое лицо гостьи стало серьезным, румянец на нем погас и снова зажегся так густо и ярко, словно красный свет хлынул изнутри сквозь гладкую кожу…
— Нет… Меня зовут Зарифа Насибуллина, — с трудом вымолвила она. — Я трактористка. Недавно окончила курсы и хочу поступить на работу в вашу контору.
— Это гораздо интереснее, чем ваша женщина с миллиардами! — сказала подругам Елена, обрадованная появлением Зарифы. — Башкирская девушка — и вдруг трактористка!
— Я замужняя. Мой муж отсюда родом. Он будет работать в лавке соседнего сельпо. А приехали мы из той же деревни, в которой жил Ярулла Низамов. Мы с ним земляки. Когда я вернулась домой с учебы — жизни стала не рада: старухи и старики чуть в лицо не плевали. Такие сплетни распустили, ужас! Пришлось сделать уступку… Вышла замуж, но с условием, чтобы уехать на нефыть. Я, конечно, не уехала бы из колхоза, если бы у нас были трактора. А тут объекыт серьезный. — Рассказывая, Зарифа, конечно, умолчала о том, что стремилась попасть туда, где находился Ярулла. — Мне сказали: тут две комсомолки есть, вот я и пришла знакомиться.
— Колоссально, как говорит мой Семен! Три комсомолки на одном «объекыте»! — необидно передразнила Танечка. — Снимай свою телогрейку и садись за стол! Я будто предчувствовала: лепешек напекла. Мука, правда, черная, с горчинкой — должно быть, полынь в зерно попала. Пришлось картошки в тесто добавить. Картошка-то мороженая — сластит, и горечь отбило.
— У такой стряпухи с мякиной покажется вкусно, — сказала Дина. — Зарифа, пожалуй, тебе под стать. Значит, в нашем полку вдвойне прибыло.
31Дела в поисковой конторе шли все хуже: рвались источенные в резьбе бурильные трубы, простаивали насосы и движки, требуя ремонта, стертые зубья долот отказывались грызть твердые породы на забое.
Уже много дней миновало с тех пор, как Ярулла поднялся впервые в люльку верхового. Порозовели березовые перелески, обсохла, встопорщилась вышедшая из-под снега прошлогодняя трава. Прилетели грачи, отощавшие после долгих странствий, звонко засвистели, запели, заливаясь на все лады, скворчики, вытолкав вместе с перинами из своих квартир нахальных постояльцев — воробьев, а буровики по-прежнему топтались на месте.
