Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

— Благодарил.

— Черт те что получилось, когда ты прыгнул, я больше испугался, чем из-за спичек того парня: будто воздушной волной тебя бросило. Ох и здоров ты!

Алексей промолчал, угрюмо посматривая по сторонам: его поразило обилие портретов Меджафарова — они виднелись на фасадах высоких зданий, на уличных стендах и даже в витринах магазинов.

— Почему столько портретов?

— Меджафарова-то? Так любят его…

— Ты любишь?

Серега неожиданно задумался, по-видимому, он никогда не размышлял об этом.

— Мое дело… десятое… — сказал он с запинкой. — Я тяжеловоз, мне тонкостями заниматься некогда. Сегодня в Лег-Батане вал воздвигали вдоль морского побережья. Десятка три насосов поставили, да куда там! Все бассейны вырытые — через край.

Совещание открылось в новом городском театре. Алексей внимательно присматривался к собравшимся: ведь это бывшие рабочие Нобеля и его компаньонов по выкачке русской нефти, недавно бесправные люди, а сегодня они сами управляли богатейшими промыслами.

В президиум под гром аплодисментов был выбран Меджафаров, в числе других выдвинули Сошкина и Олега Сергеевича Безродного.

Безродный сразу предложил послать приветственные телеграммы правительству, Центральному Комитету партии и… Меджафарову.

«Как же так? — изумился Алексей. — Меджафаров сидит в президиуме, а мы будем посылать ему приветствие?»

Но больше никто не выразил удивления, и Груздев подумал:

«Может быть, в самом деле его любят, город-то при нем похорошел. У нефтяников достижения большие, а главное — перспектива роста замечательная. Понятно, отчего в театре приподнятое настроение».

Сошкин, немного опоздав, прошел к сцене между рядами занятых кресел, скрылся за кулисами и занял место в президиуме.

«Должно быть, с Москвой разговаривал», — догадался Алексей и тут увидел Безродного, который, наклонив голову и даже как-то извиваясь, приблизился к Меджафарову, подал ему заранее раскрытую папочку и улыбнулся так, будто это доставило ему величайшее удовольствие. Меджафаров взял бумаги, серьезно взглянул на Олега Сергеевича. Тот тоже сразу посерьезнел и отступил, словно на пружинах, приседающей, осторожной походкой.

Куда девалась его внушительная осанка! Сейчас он казался гибким, почти бескостным, способным принять любую форму.

Вот Меджафаров, не поворачивая головы, чуть шевельнул вскинутым пальцем, и Олег Сергеевич, евший его глазами, мгновенно подтрусил, застыл, изогнувшись, покраснев от напряжения, и снова приятно осклабился.

«О чем это они?» — обеспокоился Алексей, поискав взглядом Сошкина.

Тот сидел, настороженно выпрямясь, и тоже смотрел на Безродного.

«А ведь мы не умеем так подскакивать, дорогой Иван Наумович!» — с чувством душевной теплоты и гордости подумал Алексей.

Доклад делал главный инженер «Азнефти»; развитие нефтепромыслов в Баку шло быстрыми темпами — на этом и было сосредоточено внимание докладчика. Много восторженных слов он адресовал Меджафарову, который слушал их со снисходительно-спокойным выражением: дескать, я и сам себе цену знаю.

— Придет время, когда буровые вышки выйдут прямо в море и зашагают по его просторам! — воскликнул докладчик.

Это прозвучало внушительно, хотя и трудно было поверить в такое.

Но вот первый камень, брошенный докладчиком в поисковиков Башкирии:

— Зачем отвлекать внимание и средства? Не лучше ли сосредоточить силы на нефтеносном юге? Развитие Баку и строительство социализма — единый процесс.

Во время перерыва Сошкин сказал Меджафарову:

— Мы тоже за процветание Бакинских промыслов, но дайте и нам возможность открыть «Второе Баку» на Востоке.

— Кто вам мешает — открывайте. Если найдете там хоть четверть Баку, спасибо скажем. Но чего нет, того нет! Чем вы можете похвалиться?

Похвалиться Сошкину было действительно нечем, однако от выступления он не отказался. Все слушали его внимательно, но сдержанно. Вслед за ним на трибуну поднялся Безродный, и из его речи всем стало ясно, что нефть на Урало-Волжской, или Русской, платформе — миф.

Никакого решения о поисках в Башкирии совещание не приняло.

В вагоне Алексей Груздев сказал с горечью:

— Уезжаем без боя побитые.

Сошкин улыбнулся:

— Ты-то как герой уезжаешь!

Алексей в досаде махнул рукой: орден, обещанный Меджафаровым, бросил какую-то тень на его нечаянное геройство, и было хорошо, что это обещание тоже повисло в воздухе.

— А Олег Сергеевич назначен еще и председателем комиссии Наркомата по проблемам нефтеносности, — напомнил Сошкин. — Развертывается многоуважаемый коллега!

— Ну, рассказывай, как прошло совещание в Баку? Что за чудо-фонтан там ударил? — набросился на Алексея с расспросами Семен Тризна, примчавшийся в контору с буровой. — Танечка сказала, что ты совершил какой-то легендарный прыжок. Куда ты прыгал?

— С печки на полати, — хмуро отшутился Груздев.

— Так и я бы прыгал! Да только нету, понимаешь, полати, — сказал Ярулла, сидевший на скамье вместе с другими рабочими.

— Может, обратно в деревню потянешь? — прицепился к слову Сенька. — Дома-то, наверно, перина пуховая?

Ярулла рассердился, надул, точно мальчишка, ядреные губы.

— Что, понимаешь, будто шутить нельзя? Зачем придираешься? Конечно, изба лучше, чем землянка. Но раз нет — не надо. Работать приехали, а не на печка лежать.

— Правильно, — поддержал его Груздев и стал рассказывать о своих бакинских впечатлениях.

Буровики слушали внимательно, не тая горестной зависти, вздыхали.

— Совсем нас прижали, Алеша: все заявки на оборудование срезали, — пожаловался Сенька. — Заготовили мы с Митей слезное послание Губкину, давайте обсуждать. Пусть проталкивает дело в Госплане и Наркомате.

Сенька помолчал, щуря детски ясные глаза, обведенные темной тенью ресниц. Осунувшееся за последнее время лицо его показалось Алексею маленьким, сильнее выдался широкий нос уточкой.

Заметив сочувственный взгляд товарища, Семен подобрался, задорно тряхнул чубом.

— Мы бы встретили тебя, Алеша, бифштексом и шампанским, но повар, как на грех, заболел, а завхоз потерял ключи от винного погреба…

— Меня уже тошнит от твоих бифштексов и шницелей, — оборвал Дмитрий Дронов.

— Я знаю, Митя, ты предпочитаешь мороженую картошку в мундире: она сладкая, а хлеб с пикантным привкусом плесени, который можно разрубить только топором.

— Может, обратно потянешь домой к папа с мама? Да? — отыгрался Ярулла, но без злорадства: и у него иногда поперек горла становился заплесневелый хлеб.

— Ты начинаешь проявлять агрессию!

— Когда ты говоришь — не агрессия, а когда я — агрессия? Да? — с дружелюбным задором наседал Ярулла. — Ты лучше давай мне угол побольше. Моя баба — жена моя — приехала бы. Хлеб нам стряпала бы. В деревня теперь много изба заколоченный стоит. Да? Можно бы одна печка-то, понимаешь, сюда перетаскать.

— Ты плохого мнения о нашем предприятии. — Семен Тризна сразу стал искренним и грустным. — Шампанских да бифштексов у нас нет, но кирпича возика три достанем. С деревней нынче шутки плохи. На днях там такая дискуссия вышла, что двоим уже никакие врачи не помогут.

— Да, братцы, обстановка серьезная. Поэтому мы, как представители рабочего класса, должны держаться здесь на высоком уровне. Проживем и на черством куске, — сказал Груздев, нетерпеливо поглядывавший на свои наручные часы.

Ярулла смутился.

— Я ведь для всех хлопочу, понимаешь…

Джабар Самедов, войдя в контору, сразу смекнул, о чем разговор.

— Хоть бы ларек открыть! В городах распределители есть, а у нас только карточки на продукты. Куда пойдешь в степи с талонами на крупу и масло? В сурчиную нору, что ли?

— Подождите немного, будут здесь и ларек и пекарня, — пообещал Алексей, задетый за живое упреками рабочих, хотя ожидать улучшения быта после того, как срезали заявки на буровое оборудование, не приходилось.

Гурьбой пошли в свои землянки.

— Ну как, добьемся теперь чего-нибудь? — спросила Дина, едва Алексей перешагнул порог.

— Добьемся, — рассеянно ответил он, улыбаясь Елене, которая хлопотала у железной печки, готовя праздничное блюдо из вермишели.

Разве мог он сейчас вспоминать о неприятностях? Вернулся к любимой женщине, и нет у него места роднее, чем эта мрачноватая, старательно прибранная землянка. Да еще Танечка ворвалась, веселая, раскрасневшаяся: успела сбегать на лыжах в ближнюю деревню, что-то обменяла на желтый комок сливочного масла, крупу и пшеничные коржики.

— Рассказала и там о бакинском фонтане. Знаете, как это подействовало: одни не поверили — высмеяли, другие обрадовались, а тетка, с которой я торговалась, дала лишнюю миску пшена. «Смотрите, — говорит, — хорошенько, чтобы нашу деревню не залило при таком случае».