Кирилл Голованов - Матросы Наркомпроса
Геннадий выслушал приказание и сказал: «Есть!» У Бархатова отлегло от сердца, потому что пост у директорского кабинета был очень опасным. Сам Уфимцев был суров, разговаривал, не разжимая тонких прямых губ, отчего подчеркивались шипящие согласные. Ученик Гасилов был снят с рассыльных только за то, что не смог Уфимцеву представиться. Рассыльный при виде директора растерялся и стал заикаться.
— Отставить! Еще раз! — приказал Сергей Петрович.
Гасилов вышел из кабинета, набрался сил и попробовал все сначала. Ничего не получилось. Грозные борозды на челе директора замораживали рассыльного. Язык у Аркашки приклеился к нёбу.
Гена Ковров, конечно, знал, что почетная вахта ничего не приносит человеку, кроме неприятностей, но не возражал.
— Тебе больше всех нужно? — выразил общее удивление Зубарик — Мымрин.
— Не мне, так кому-то другому заступать, — пожал плечами Ковров. — Какая разница.
— Правильно! Так должен поступать каждый ученик, — поддержал Геннадия помощник командира взвода.
Ковров только взглянул на Леку и так усмехнулся, что у того сразу пропало желание пояснять его действия.
Рассыльный у кабинета директора вполне заменял вывеску «Без доклада не входить». Ковров заступил на пост за полтора часа до начала занятий, когда в школе еще было безлюдно. Директор приходил на работу рано, и Генка издалека услышал его шаги, тяжелые и гулкие, как поступь каменного командора.
Походка директора развеселила Геннадия. Надо же было такую придумать!
Сергей Петрович увидел у дверей своего кабинета сияющую физиономию и остолбенел. Поэтому Коврову не представило труда доложить директору, что он рассыльный и готов приступить к обязанностям. Уфимцев рассердился, но придраться было не к чему. Пока Геннадий получил первое распоряжение вызвать помощника директора по хозяйственной части Берту Львовну Цируль.
— В одном из классов мной обнаружена галоша, — сурово заявил директор.
— Одна галоша? — ничуть не удивилась Цируль. — Там должна быть пара.
— Рваная галоша валялась за печкой, — нахмурился Уфимцев. — Доложите, как вы контролируете чистоту учебных помещений?
— Галошу, надеюсь, не выбросили? — невозмутимо парировала Берта Львовна. — И скажите, я вас прошу, как объяснить это малярам?
— Черт знает что, — взорвался директор. — Вам указывают на грязь! При чем здесь маляры?
— Спецобувь, — с великолепным апломбом пояснила заведующая хозяйством. — И давайте спокойно, я вас прошу. Не будут же маляры работать в штиблетах?
Начало дежурства Коврову пришлось по душе. На каком другом месте можно почерпнуть столько полезных сведений? К сожалению, потом дверь кабинета притворили, и голоса стали глуше, но суть все равно можно было уловить. Вообще директор скучать своему рассыльному не давал. Он послал его за военруком, потом за заведующим учебной частью Полиэктовым. Когда в кабинете собралось школьное начальство, Сергей Петрович приказал вызвать историка Макарова. Геннадий мигом взлетел на второй этаж, в учительскую. Физик Дормидонтов, увидя его на пороге, ехидно заулыбался:
— Нуте-с, кто там очередной?
Историк поспешно последовал за рассыльным. Его лицо закаменело, как перед экзаменом. Рассыльный не подозревал, что это и был самый настоящий экзамен, по результатам которого издавался приказ об утверждении в должности.
— Дошла очередь до студентов, — сказал Дормидонтов, когда за Ковровым закрылась дверь.
Физик намекал, что приглашенный на беседу Макаров только закончил университет. К Дормидонтову, имевшему немалый стаж и звание учителя средней школы, все еще рассыльного не посылали. И это не было случайностью.
— У меня болит шея, — жаловался в учительской Павел Феофанович. — Хоть на перемены не выходи.
Его собеседник сделал круглые глаза и повел ими в сторону дивана, где молчал старший политрук Петровский. Зачем сюда ходит политический руководитель, никто из учителей не знал. Это казалось им подозрительным. Физик перехватил осторожный взгляд и возмутился.
— Могу повторить где угодно, — желчно добавил Павел Феофанович. — Учащиеся затеяли унизительную игру. Каждый считает своим долгом вывернуть шею в сторону учителя. А вы извольте им отвечать. Но учеников много, а я один…
Петровского явно вызывали на разговор. Но он снова промолчал. Если бы учителя догадывались, что Евгений Николаевич и сам точно не представлял, зачем он сюда ходит! Просто старший политрук никак не мог найти в спецшколе своего места, и Радько посоветовал начать со знакомства с преподавателями.
Петровский понимал, что физик Дормидонтов возмущается не зря. Некоторые ученики придумали ходить на переменах в бескозырках. Они отдавали честь, далеко откидывая руку, едва не задевая локтем отпрянувшего учителя. Почти все по уставу, но на самом деле форменное издевательство.
С другой стороны, язвительный тон Дормидонтова тоже не понравился старшему политруку. Евгений Николаевич так и не успел обдумать странное поведение учителя физики. В учительскую постучался рассыльный. Старшего политрука тоже приглашали к директору.
Преподаватели поняли его уход по-своему.
— В каждой школе свои порядки, — заметил Святогоров. — Как будто мало приказа заведующего гороно, которым мы все уже давно назначены? — Михаил Тихонович тоже чувствовал себя крайне неуютно и уже жалел, что дал согласие преподавать здесь математику.
— Пустое сотрясение воздуха, а не порядки, — прищурил глаза Дормидонтов.
Михаил Тихонович согласно кивнул, а остальные учителя никак не реагировали.
— О чем тут говорить, — махнул рукой Павел Феофанович. — Мне в любой школе будет хорошо.
Физика прервал звонок. Все засобирались в классы. Рассыльный Ковров тоже оставил свой пост и помчался наверх, чтобы успеть занять свое место до прихода преподавателя. Во втором взводе по расписанию значилась литература. Гена едва успел плюхнуться за парту, как в дверь класса просунулась рука с портфелем.
— Смирна-а!.. — заорал дежурный руке.
Но руке было не до команды. Рука укрощала портфель, который захлебывался от томов. Корешки книг торчали выше откинутого за ненадобностью замка. Вслед за портфелем в класс протиснулся упитанный энергичный человечек. Огромный лоб его подавлял остальные черты лица. Если б не вполне земной животик, колобком выпиравший из-под кителя, то преподаватель Марусенко напоминал бы канонизированный фантастами тип марсианина.
Литератор проследовал мимо дежурного к учительскому столу и водрузил на него портфель. Класс замер. Дело в том, что дежурный Димка Майдан заранее расположил ножку стола над дырой прогнившего паркета.
В следующее мгновение стол, не выдержав натиска русской литературы, наклонился, как палуба в шторм, и книги посыпались на пол.
Преподаватель нуждался в помощи. И ученики были готовы ее оказать. Но для этого требовалось нарушить команду «смирно!» и вообще весь ритуал встречи учителя. Портфель с книгами и строевой устав явно мешали друг другу. Каждый раз ученики терпеливо ожидали, пока наглядные пособия и первоисточники выстроятся в стопках на учительском столе. Только после этого «Марусечка» принимал рапорт по всей форме и разрешал сесть.
Дима Майдан был не только дежурным. Подобно Галилею, он выступал в роли исследователя. Простой и наглядный эксперимент по его программе имел целью довести противоречие до абсурда. Однако обескуражить преподавателя ему не удалось. Марусенко лично собрал свои книги. А ритуал остался ритуалом.
— Моя задача — научить вас читать! — объявил литератор еще на первом уроке.
— Читать? — засмеялся Антон Донченко. — Мы как будто уже грамотные…
— Контрольный диктант покажет, насколько это соответствует истине, — спокойно парировал Марусенко. Он предложил Антону встать и назвать свою фамилию.
— Давайте сразу условимся, — сказал литератор, — не нарушать установленный в школе порядок… А все же читать вы еще не умеете!
Ребята зашумели, стали переглядываться.
— Не верите? — спросил Валерий Евсеевич. — Сейчас убедитесь! Кто знает, сколько книг способен прочитать человек в течение всей жизни?
Начался коллективный подсчет. В конце концов все согласились, что в среднем не больше двадцати тысяч томов.
— Это же очень мало! — воскликнул Марусенко. — В библиотеках лежат миллионы томов. Среди них есть книги-бомбы и книги-плевки. Какую из них выбрать? На какую стоит тратить время? Мне хочется, чтобы литература стала для вас лоцией в океане книг. Тогда вы не собьетесь с истинного курса.
Сравнение понравилось, и с тех пор литература была возведена в ранг самых главных «морских» предметов.
Литератор говорил на уроках, как и командовал: распевно, взахлеб. Стоило стать ему посреди класса и, воздев руки, воскликнуть, как издревле полки Игоревы: «О русская земля! Ты уже за холмом!» — время останавливалось. Остальные сорок пять минут урока ребята уже не замечали, что руки учителя жили все время отдельно, на небесах.
