Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах. т 1
Вот он! Торчит по грудь в воде. Загореть успел. Фыркает. Радуется стихии. И я ей порадуюсь, а она не исторгнет из себя ни меня, ни его, ни вас – никого, она всех примет, как всех принимала, и это – замечательно. Стихии – самые демократичные явления на нашей родной земле… Теплая стихия. Совсем теплая. Страшно в последний раз окунуться в нее, словно в раз первый… Пошли!… Вы боитесь спазма?… Тогда я пошел!…
Хорошо! Абсолютное отсутствие у советской власти демократичности не позволяет мне считать ее стихией. Ничего стихийного нет в ней, кроме сопротивления ей же человеческого в людях и природного в веществе. Море ненужных советов – вот что такое наша власть… Бросьте полотенце! Тошно, что сначала приходится покидать навек стихию, а потом уже свинцовое море советов, свалку навязанных идей. Тошно. Однако стихия – первична. Приходится вылезать. Смотрите! Папашка лежит на воде. Как буй держится. Не захлебнулся бы… И в Турцию может унести ветром. Вот турки рты разинули бы и задумались: к чему бы это? Изымайте папашку из воды на бережок любимого им моря. Обедать пора… Прощай, свободная стихия. Прощай. Спасибо…
72Рябов! Слушай меня внимательно! Поскольку я сомневаюсь, что тебе удастся найти место, где стоял наш дом, то похорони ты меня под колодиной. Похорони под ней. Все равно холмика насыпать там нельзя. Нельзя и креста поставить. Следовательно, давай-ка ты меня под колодину… Машина у тебя – стрела. В багажник положишь?… На бочок только положи и баллоном припри. Осторожен будь. Не дай бог – авария! Легавые… досмотр… В багажнике – труп полковника Шибанова Василия Васильевича. Чалма тебе и твоим ребятам тогда. Будь осторожен…
Этого хмыря ты убери без лишнего шума и не на глазах отца. Не хочу, чтобы папа радовался. Не хочу. Но хмырю дай перед смертью понимание того, что конец ему. Пусть он пару минут постоит, беспомощный и жалкий, между светом и тьмою, между тьмою и светом, чужой и свету, и тьме. Пусть постоит. Откройся потом во всем отцу Александру. Он сообразит, за кого какое сказать перед Богом словечко. Сообразит… Благодарю тебя еще раз за смиренное согласие с моей волей.
Странное посещает иногда душу чувство, о котором мне говорил Фрол Власыч Гусев и которое в приблизительном переводе на мысль выглядит примерно так: если бы человек не бывал временами столь преступно, малодушно, комически и трогательно слаб, то он казался бы менее совершенным. Духовное прощение другому слабости и глубокое, равное всепониманию, прочувствование общей для всех природы – есть знаки родства и причастности к более Совершенному, позволяющие и простившему надеяться на прощение…
Эх, Фрол Власыч!… Знаешь что, Рябов?… Адрес его лежит в папочке. Прости мне мою последнюю слабость. Съезди ты в вонючий городишко Тулу, где делают ружья и пряники для наших новых колоний в Европе и Африке, найди Фрола Власыча, мне известно, что жив он, радуется, как всегда, и здравствует, найди его и скажи… а вот что сказать Фролу Власычу, я не знаю… Не знаю, и мне от этого, не от чего-либо другого, ты не думай, Рябов, жутковато… Я вроде бы и знаю, что сказать, явно есть во мне знание этого, а сказать не могу, не умею. Да, да! Не не знаю – не могу!
Но ты взгляни, как живет он… Охмури в случае чего, но учти: прост он до того, что если заподозрит что-либо неестественное в помощи или участии, то ты не своротишь его с места никакой силой. Я выступаю не как закадычный мой приятель граф. Прокляв гордыню мести как присваивание себе прав Высшего Суда судить и карать, я не могу присваивать также права благодетельствовать и благотворительствовать. Без нас накажут, простят и возблагодарят… Но я не могу устоять перед своей последней слабостью… не могу… Поскольку человека счастливее Фрола Власыча отыскать на белом свете трудно, то ты… постарайся облегчить, так сказать, социально, что ли… Елки-палки, невозможно представить в чем-либо ущемленного и чем-либо недовольного Фрола Власыча! Невозможно! Ну, спроси у него хотя бы насчет отпевания, кладбища, креста, поминок и всего такого дела… Разберись, короче говоря, на месте!…
Будь змием, просеки, есть у него в загашнике рукописи или нет. Я не следил за ним, даю слово, но думается мне, что должен он был «тискать» романы, эссе и просто петь, не заботясь о жанре пения… Тут тоже невозможно придумать, как быть… Забирать рукописи, если они есть, нельзя ни в коем случае, но нельзя допустить гибели их и забвения…
Поразительно. Кажется, действительно нет на свете сил, способных сделать несвободным этого человека. Нет лазейки в его волю и разумение. Колобок!… Не знаю, в общем, как подступиться к нему с разговором о судьбе сочиненного. Не знаю, черт бы меня побрал… Сам он, очевидно, прекрасно все знает!…
Вон едут отцы и идут дети. За стол пора. График у меня получился железный. Убираем, как говорится, быстро и без потерь. В «несчастье» на всякий случай я оставил всего один патрон… Хватит. Так что насчет этого не беспокойся. Не пошалит Гуров.
Наливайте, Василий Васильевич. Отцу поднесите рюмашку. Облизывается человек. Скоро демонстрация кончится. Все шестьдесят лет, два раза, когда не больше, демонстрации, демонстрации. Тоска. Смертельная тоска. И вшивая ложь. Бездарные вожди на вершине власти… Как они тебе, Понятьев?… Недоволен?… Гайки, по-твоему, слабо закручивают?… Ты бы сильней закрутил. Это верно. Распустили, считаешь, народ?… У китайцев и при Сталине больше было порядка?… Не кивай. Я и так знаю, что ты думаешь. Ты принципиально против разрядки. А вот сын твой настроен не так экстремистски. О правнуке я уже не говорю…
Значит, дай тебе волю, и ты сейчас бабахнул бы по Штатам проплывшими по черным камешкам Красной площади ракетами?… Хохочешь. Ну а пока они там и мы здесь будем шебуршиться под обломками, ты врезал бы по Европе десантом? Десант тыщ двести-триста?… Можно даже и полмиллиона?…
Выходит, когда мы обменяемся со Штатами мегатонны-ми оплеухами, десант, находившийся в воздухе на гипердирижаблях и супергрузолайнерах еще до начала драки, спрыгнет на старуху-Европу и навтыкает ей вместо мэрий советы депутатов трудящихся? Так я понял твой стратегический план?… В общих чертах правильно…
А с китаезами как быть? Они ведь не дремлют. Ударить и по ним одновременно?… Не надо по ним ударять. Тогда попытаться сговориться, шантажируя и припугивая? Вот как!… Им, выходит, Азию, а нам уцелевшее от остальных континентов… Вот как. Ты у нас стратег сталинской школы…
Ну а после того как улягутся пыль и страсти, придется в нарушение всех договоров двинуть в последний и решительный бой на китайцев?… Кто же будет двигаться?… Все те же десантники… Но кому же тогда охранять советы в объединенной Европе? Ты считаешь еврокоммунистов слюнтяями и говнюками… Как быть? Думай, пей да закусывай… Вот грибка я тебе подцепил. Выпей водочки. Будь здоров. Держи грибок… Боровичок. Прелесть какая и радость!… Пейте и вы, Василий Васильевич!
73
Сегодня я спал последний раз, спал сладко, иначе не скажешь, и у сна моего не было ни пространства, ни времени, ни сновидений. В невыразимом словами состоянии этого сна продолжалась, не кончаясь до мгновения пробуждения, только одна-единственная мысль, причем голоса никакого я не слышал, во всяком случае, не помню, букв, слов, фраз и формул никаких глазами не читал и не знаю, каким образом мысль эта была воспринята мною.
Вы правы, Василий Васильевич, так не бывает. Папашка кивает: согласен. У Сталина работа ведь была о невозможности существования бессловесного мышления. Честно говорю: не знаю, как я понял мысль своего сна. Возможно, явлена она была в каком-нибудь знаке, но потом, во сне же, я удалился от нее так далеко, что не различал и знака, но мысль заполнила собою пространство сна и оставалась отчетливо-ясной при всей своей невыразимости… Вот что это была за мысль.
…Не жди, человек, инопришельцев, не жди и не лови их воплей. Ты их не услышишь, потому что Творец израсходовал столько жизненной энергии, взятой с ближних и дальних галактик, для сотворения жизни на облюбованной Земле, что ее для иных видимых и невидимых звезд уже не осталось. Она заключена во всех нас. Поэтому мы тоскуем по различным участкам неба, и определенная от века связь с родными, оставленными нами созвездиями направляет течения наших судеб, мелькание случайностей, цветение и плодоносие даров и биение наклонностей.
Не впадай, человек, в уныние от внешнего хаоса жизни нашего мира, от многих возмущений, уродств и вражды. В мире за хаосом сокрыт такой же Божественный порядок, как во Вселенной, как в тебе, не больший и не меньший.
Вселенная – прародина наша, но вся она, в свою очередь, в нас, и нет больше нигде чуда размещения жизни, подобного земному. Нам известны законы ее сохранения, постоянства состава движения и прочие законы.
