Юлиан Семенов - Семнадцать мгновений весны (сборник)
…На улице, когда они вышли из машины, Штирлиц спросил:
– Вы все поняли из того, что я говорил во сне?
Она покачала головой:
– Русская няня не смогла меня научить ее языку в совершенстве.
…В ресторане играл аккордеонист; по приказу имперского министра пропаганды и командующего обороной столицы тысячелетнего рейха Геббельса все рестораны обязаны были работать; водку и вино продавали свободно, в любом количестве, без карточек.
Штирлиц попросил бутылку рейнского рислинга, более всего он любил те вина, которые делали возле Синцига и за Висбаденом; до войны он часто ездил на воскресенье в Вюрцбург; крестьяне, занятые виноделием, рассказывали ему о том риске, который сопутствует этой профессии: «Самое хорошее вино – „ледяное“, когда виноград снимаешь после первого ночного заморозка; надо уметь ждать; но если мороз ударит после дождя, крепкий мороз, тогда весь урожай пропадет псу под хвост, продавай землю с молотка и нанимайся рудокопом, если „трудовой фронт“ даст разрешение на смену места жительства».
– Дагмар, я хочу выпить за то, чтобы вы по-настоящему помогли мне. Я пью за нашу удачу.
– Я – суеверная, за удачу не пью.
– Хорошо, тогда я скажу проще: я пью за то, чтобы вы вернулись сюда лишь после окончания войны…
– Это будет подло по отношению к Герберту… Хоть мы только формально были мужем и женою, но тем не менее это будет подло… Он ведь и жив только потому, что я работаю на вас…
– Он мертв, Дагмар. Вам лгал Лоренс… Ваш муж умер в лагере. Те письма, которые вам передают от него, написаны им за неделю перед смертью, его вынудили проставить даты вперед, впрок, понимаете?
Женщина кивнула, глаза ее мгновенно налились слезами, подбородок задрожал…
Штирлиц увидел, как в ресторан вошла молоденькая девушка; она быстро оглядела зал, остановилась на его, Штирлица, отражении в зеркале, потом задержалась взглядом на Дагмар и слишком уж рассеянно пошла к соседнему с ними столику.
Штирлиц положил ладонь на руку Дагмар, шепнул:
– За нами смотрят, а сейчас будут слушать… Пожалуйста, соберитесь… Я позову вас танцевать, и тогда мы поговорим, да?
Он понял, что за ним пущено тотальное наблюдение, потому что пришла именно эта молоденькая девушка. Половина людей из службы слежки была влита в специальный батальон СС, отправленный на Зееловские высоты на Одере (Мюллер сказал правду); в коридорах РСХА он услышал, что для работы привлечены наиболее проверенные девушки из гитлеровской организации «Вера и красота»; два факта, сложенные вместе, – при той атмосфере игры, в которой он очутился, – позволили ему сделать немедленный и правильный вывод: каждый его шаг отныне известен Мюллеру. А если так, то, значит, Мюллеру известен адрес его радиста.
«И этим моим радистом, – думал Штирлиц, медленно вальсируя с Дагмар, – вполне может быть его сотрудник. Зная, чем я был занят последний месяц, сопоставив фамилии и географические обозначения, они могли прочесть мои радиограммы, учитывая, что плейшнеровскую, которую он отдал им на Блюменштрассе в Берне, они уже две недели хранили в своем дешифровальном бюро. Господи, ну как же мне решиться поверить ей, этой Дагмар? Она – в их комбинации, это очевидно. Но в какой мере она с ними? Она умная, это плюс для моего дела. Она умная, значит, она не могла не почувствовать той изначальной неправды, которая объединяет людей здешней идеи. Это можно скрывать, но этого нельзя скрыть, так или иначе уши вылезут, и умный эти заячьи уши не может не заметить… Она несчастна, и не только из-за них… Она несчастна по-своему, по-бабьи, как только и могут быть несчастны очень умные, да еще к тому же красивые женщины, у которых нет детей… Но если это так и если Лоренс понял это первым, а он ловкий парень, то отчего бы ему не подготовить ее к работе против меня? Но ведь так нельзя – не верить никому и ни в чем, Максим, так нельзя! Нет, можно, – возразил он себе, ощущая ладонью, как тонкая спина Дагмар нет-нет да и вздрагивает от сдерживаемых слез, хотя глаза ее были сухи, только на скулах выступил пунцовый румянец. – Не только можно, но сейчас, в этой ситуации, нужно, потому что здесь готовят такое, что, видимо, очень опасно для моих соплеменников, но я еще не могу понять, что именно они готовят, а только один я здесь могу это понять, я просто-напросто не имею права не понять этого…»
– Дагмар, – шепнул он женщине, – ни сегодня, ни завтра в машине мы не сможем ни о чем говорить с вами… Но вы должны собраться и запомнить то, что я сейчас скажу… Как только вы высадитесь в Швеции, проверившись тщательно, после того уже, как купите машину – они там стоят возле бензоколонки, документы вам оформят сразу же, – покружите по городу, потом выезжайте на трассу и, остановившись в любом маленьком городке, – когда будете совершенно одна, – кроме той телеграммы, которую вы обязаны отправить мне, пошлете вторую… Запоминайте, Дагмар… «Доктор Шнайдер, Ульфгаттан, семь, Стокгольм, Швеция. Срочно пришлите с оказией мое снотворное, иначе я совершенно болен. Кузен». Запомнили?
Женщина покачала головой, и по щеке ее скатилась быстрая слеза.
– Я повторю вам во время следующего танца… Вы сделаете это, Дагмар, ибо это нужно вам так же, как мне, а может быть, даже больше…
Телеграмма, которую выучила Дагмар, ничьей расшифровке, да еще в Швеции, не поддавалась. Это был сигнал тревоги, получив который Центр должен был принять решение о том, как поступать Штирлицу впредь, ибо он сообщал, что, видимо, раскрыт противником, но продолжает выполнять их задания, смысл которых ему не понятен. Он просил начать встречную игру, но предупреждал, что вся информация о переговорах на Западе, которую он сейчас передает в Центр, хоть и соответствует действительности, но тем не менее организована Мюллером именно так, чтобы первой ее узнавал не кто-нибудь, а Кремль.
Слежки на улице не было. Штирлиц завез Дагмар домой, пообещал вернуться через полчаса и поехал в тот район, где жил радист. То, что сейчас за ним не следили, родило в нем абсолютное убеждение, что его первое посещение явки известно Мюллеру.
…Радист встретил его радостно, снова предложил кофе, посетовал, когда Штирлиц отказался, и передал ему шифровку Центра:
«Дайте еще более расширенную информацию: кто стоит за переговорами с Западом после того, как Вольф был дезавуирован? Где проходят переговоры? Фамилию хотя бы одного участника? Понимая всю сложность ситуации, в которой вы находитесь, просим выходить на связь по возможности чаще».
Штирлиц передал радисту шифровку, написанную им только что; она была первым шагом в рискованной и сложной контригре; он решил начать ее, не дожидаясь связника, присылка которого подразумевалась сама собою, в случае если Дагмар отправит его телеграмму:
«Дагмар Фрайтаг я переправляю завтра на пароме в Швецию в 19.04. Она служит Шелленбергу по идейным соображениям; для вас она может исполнять роль маяка, светить тех людей, с которыми ей предписано общаться. Вальтер Рубенау, которого мне предстоит отвезти в Швейцарию, должен наладить дублирующие контакты с экс-президентом Музи в целях поиска путей для спасения узников концлагерей. Я пробуду с ним два дня в Базеле, а затем выйду на связь с вами уже из рейха; в силу чрезвычайной конспиративности переговоров и страха Гиммлера, что об этом могут узнать большевики, связника в Швейцарию во время моей первой поездки прошу не посылать. Деньги, которые вы должны перевести на мой текущий счет в Асунсьоне, отправьте в тот банк, который назван вами в Мадриде. Юстас».
Последняя фраза – так же как и слова об «идейности» Дагмар и о предстоящем «возвращении в рейх» – была главным в игре; пассаж о «перечислении денег в Асунсьон» не был заранее оговорен с Центром, но смысл этих слов будет разгадан руководством; к Дагмар в Швеции подсядет человек из Москвы, и она на словах ему передаст то, что должна передать, он, Исаев, решил поверить ей до конца…
…Однако Дагмар ничего не передала тому человеку, который действительно был отправлен в шведский порт на встречу с нею. Паром ждали три полицейские машины и карета «скорой помощи»; Дагмар вынесли на носилках: она была мертва. Полиция обнаружила на стакане, в котором был яд, отпечатки пальцев человека, не проходившего по картотекам Интерпола. Из этого стакана пил Штирлиц, когда провожал Дагмар в каюту первого класса, – и это было зафиксировано людьми гестапо. Как только Штирлиц и Дагмар вышли из каюты на палубу прощаться, туда, в первый класс, проскользнул быстрый, маленький человечек из спецгруппы Мюллера, стакан этот взял с собою; через полчаса туда будет влит грамм смертельного яда; таким образом, Штирлиц – если он решит бежать из рейха – будет передан в руки Интерпола в любом уголке земного шара как садист и убийца…
