В гору - Анна Оттовна Саксе
— Не слишком ли ты плохого мнения о нем? — спросил Озол, пристально посмотрев дочери в глаза. — Не ударилась ли ты из одной крайности в другую?
— Зачем мне это нужно? — Мирдза поморщилась.
— Зачем? Иногда это нужно для того, чтобы доказать себе, что поступил правильно, допустив резкость к человеку. Особенно, если полюбил другого.
Мирдза порывисто вскинула голову и удивленно взглянула на отца. Неужели он о чем-нибудь догадывается? Да о чем же? Она снова не хотела себе признаться, но перед глазами мелькнуло знакомое лицо со шрамом, и она поняла, что зря отрицает это и играет в прятки.
— А если я поняла, что ошиблась, приняв за любовь чувства недолговечные, ненастоящие, то разве надо лицемерить? — спросила она, выдержав взгляд отца.
— Нет, — покачал Озол головой. — Лицемерить не надо. Но и не надо становиться несправедливым по отношению к другому.
— А разве я несправедлива? — не соглашалась Мирдза. — Поговори сам с Эриком, тогда увидишь.
На следующий день Озол пошел к Лидумам. Он впервые после неудачного сватовства Эрика внимательнее всмотрелся в его лицо и увидел в нем новые, более твердые черты; серые глаза Эрика посерьезнели.
Когда зашел разговор о колхозе, Эрик заметно оживился, собираясь что-то сказать, но Озол сделал ошибку, полушутя, полусерьезно заметив:
— Правда, Мирдза напророчила, что мое посещение будет напрасным. Я все же не поверил ей.
Он тут же пожалел, что сказал это — лицо Эрика дрогнуло, губы плотно сжались, глаза похолодели.
— Тут судить матери, — холодно произнес он. — Я здесь всего лишь ее сын.
— По-моему, вряд ли что путное получится в этих колхозах, — глядя куда-то вдаль, заметила Лидумиете. — Ведь еще в старые времена говорили: «своя рубашка ближе к телу».
— То были старые времена и старые люди, — доказывал Озол. — Нынче мы говорим иначе! Говорим словами Арайса-Берце: «Сила, не ощутимая в капле, становится могучей в море».
— Это так писатели учат, но разве все в жизни бывает, как в книгах, — недоверчиво протянула Лидумиете. — Я не против совместной обработки земли. Эрик говорит, что кроме артели могут быть и такие общества.
Озол посмотрел на Эрика, удивляясь, что этот тихий парень интересуется формами коллективного труда.
— С землей можно по-всякому, — если вспашешь, удобришь, засеешь, хорошо проборонишь, никуда она не денется, — продолжала Лидумиете. — Другое дело со скотиной. К ней нужно подойти с любовью.
— Но разве в колхозе нельзя за скотом с любовью ухаживать? — прервал ее Озол.
— Да кто же станет заботиться о том, что не его? Подбросит чего-нибудь — и бог с ней, с этой скотиной, — махнула она рукой.
— Почему вы думаете, что в колхозе доярки будут ненавидеть скот? — удивился Озол. — Скажите, если бы вам доверили колхозную животноводческую ферму, разве вы допустили бы, чтобы скотину морили голодом и как следует не доили бы?
— Нет, этого я, право, не могла бы допустить. Тогда я бы уж лучше ушла, — живо ответила Лидумиете.
— Неправильно. Не самой уходить, а гнать с фермы бездельников! — воскликнул Озол. — Я верю, что вы честно ухаживали бы и за общим скотом. Но почему вы не верите, что и другие, например, Мария Перкон или жена Лауска, поступили бы так же?
— Может и так, чего там спорить, — допустила Лидумиете. — Но мне все же кажется, что в артели все перепутается. Не будешь знать, что твое, что не твое.
— Я ведь вас не приневоливаю, — Озолу казалось, что эту женщину будет трудно переубедить. — Поступайте, как сами считаете лучше. У вас еще есть время, чтобы обдумать и присоединиться к нам. В январе у нас будет собрание, на котором каждый даст окончательный ответ.
Во время разговора Эрик, наморщив лоб, смотрел в окно. Поняв, что Озол собирается уходить, он обернулся и спросил:
— Скажите, в колхоз принимают таких, у кого нет своей земли?
— Почему же нет, — ответил Озол, — Принимают. Выделяют полгектара земли в личное пользование, как и остальным. Помогают дом построить, обзавестись коровами.
Эрик ни о чем больше не спросил, и Озол простился, не подозревая о настроении юноши. Лидумиете, тяжело вздохнув, пошла к скотине. Эрик зашел в свою комнату и хотел замкнуть дверь, но передумал и оставил ее открытой. Никто ведь не зайдет. А если бы и зашел? В его мозг никто не проникнет, никто не будет и подозревать, какой водоворот мыслей и чувств вызвала одна единственная фраза Озола о пророчестве Мирдзы, что Лидумам и не стоит предлагать вступать в артель.
Почему Мирдза так сказала, почему она не могла первой по-дружески поговорить с ним? Неужели она вместо прежнего чувства испытывает к нему только презрение? И снова он принялся распутывать тысячу узелков, которые начали завязываться после встречи с Мирдзой в госпитале, где он лечил раненую руку. Теперь, когда он разглядывал в зеркале нынешнего дня свое прежнее «я», ему казалось ненавистным это глупое, наивное лицо. Но раньше Эрик не понимал и даже не подозревал, каким он выглядел в глазах Мирдзы, и также не сумел понять ее истинный характер. Она казалась ему милой, задорной девушкой, которая от избытка молодой энергии ищет общественной работы, немножко бравирует в разговорах об окончании средней школы и охотно бы похвасталась женихом-героем. Но когда Мирдза прямо сказала: «Наши шаги не совпадают», он постепенно начал понимать, что Мирдза не только милая, задорная девушка, что в ней есть нечто большее, какое-то неодолимое стремление к высотам, к широким просторам, которых он не мог себе представить.
Да, не сразу он пришел к этому заключению. Некоторое время после решительного разговора он наивно полагал, что Мирдза хотела лишь подразнить его, сердясь за старомодное сватовство. Он ждал, что она сама придет и радостным своим смехом развеет недоразумение, казавшееся тогда столь незначительным. Но Мирдза не давала о себе знать. Потом ему казалось, что Мирдза считает неудобным прийти в «Лидумы» из-за его матери, которая, как старый человек, возможно, обиделась. Временами ему чудилось — Мирдза ждет его в роще, а если и не ждет, то воспоминания тянут ее в тот лесок, где они однажды случайно встретились. Но Мирдза не ждала — одиноко прохаживался он по осенней тропинке взад и
