Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков
Нас уже не раз гнали со стадиона как дикую команду, даже из подтрибунных коридоров, где мы приспособились переодеваться, никому не мешая.
— Не спорьте, ничего не доказывайте, — утихомиривает Алик развозмущавшихся девчонок. — У нас тут нет никаких прав, мы аренду не платим. Но — ходили сюда, ходим и будем ходить. По-партизански!
— Надо было мне к армейцам податься, — досадует Федор. — Связался с этой хилой конторой. А у них такие шекльтончики!..
У нашего спортобщества история достаточно славная. На его счету есть памятные, дерзкие первовосхождения, но почти все они относятся к довоенному времени. То была пора начала массового альпинизма, с ее обилием непройденных дорог и неназванных пиков. Сейчас «белых пятен» практически не осталось и открытия могут сделать только новички. Для себя, потому что им (нам) все внове. Секция не приносит обществу медалей, успехами блистают москвичи и ленинградцы, словно им Тянь-Шань роднее, чем нам. Поэтому отношение к ней действительно плевое.
Но тренировок, это, извините, не касается. А Отец Феодор изобретательно сачкует на каждом упражнении, сокрушаясь, что утратил былую форму и уже не может подтянуться на одном пальце. И с горестным, недоумением рассматривает этот свой замечательный пальчик. На него зачарованно уставилась одна из девчонок, Тонечка, совсем не дурнушка, только наивная до невозможности. Но Алик без малейших признаков почтительности гонит Федора на двадцатый круг.
Темп очень высок. Я думал, что способен лететь пулей, стрелой, птицей в любую даль, а вот уже выдохся, подстреленно упал в пожухлую траву.
— Некоторые не понимают, что каратэ не вид спорта, а состояние духа, — неожиданно говорит Федя, плюхаясь рядом со мной.
Будь устойчив, как вбитый гвоздь, гибок, как леопард, поворачивай голову в сторону противника со скоростью обезьяны, подстерегай, как дракон, бей, как молния, — и исчезай, как дуновение ветра…
Напрасно я огорчил его тем, что читал где-то про эти заповеди каратэ. И про то, что надо в совершенстве владеть техникой мгновенного превращения движения в сокрушительную силу броска. Что прыжки и удары отрабатывают годами, пока ладонь не начнет заменять в некоторых случаях топор. Он сразу поднялся, мой друг, и скорбно потрусил по дорожке.
Эх, раз, еще раз… Чтобы однажды почувствовать вдруг, что можешь не только не отставать от молодняка, но и обставить кого-то на вираже. И, если понадобится в горных скитаниях, дойти «на зубах», но — дойти!
Мне снова стало сниться, что я летаю. Но не так, как в детстве. Тогда я обычно спрыгивал с крыши, тяжело сталкиваясь с землей. А теперь разбегаюсь и, поджав ноги, мчусь над дорогой. Это не падение, а чистый полет.
Дома на мое добровольное самоистязание давно махнули рукой. И правильно сделали. Хомо альпиникус — он такой. Ходит почти не четвереньках, имеет горб (в виде рюкзака) и отличается тягой к неразумным поступкам, стремясь туда, куда калачом не заманишь хомо сапиенса.
В логу Аюсай лежит камень с надписью «Здесь жестоко погиб хороший парень». Что значит «жестоко»? Если словил камень на голову или сорвался с обрыва, так это в порядке вещей. Будни отважных, издержки производства.
И со снегом шутки плохи. В Чертовом ущелье одиннадцать ребят попали под лавину, наобум подрезав безобидный с виду откос. Точнее, попали шестнадцать, но пятерых успели откопать живыми. Есть памятничек в Каргалинке, на голом склоне, явно лавиноопасном даже на мой малопросвещенный взгляд. Вылезти на него можно было, лишь спускаясь с горы, в полнейшем отупении от усталости, или же геройствуя и выпендриваясь.
Все это еще ничего не значит. Самый опасный спорт — хождение по городским перекресткам, там гораздо больше шансов пострадать. Но мне хочется овладеть элементарными навыками горной техники. Чтобы ни один путь не оказался последним, а всегда еще много оставалось их впереди. Научиться пользоваться ледорубом. Говорят же, что он годится для выполнения 125 операций, в том числе почесывания спины… Но вот как тросточку его никогда не держат, это пижонство не прощается. И ложку он заменить не способен.
Нам удалось наконец собраться в Туюксу.
Поземка с комариным зудением обтекает валуны у площадки альпинграда. Съезжаю на спине и, резко перевернувшись, по хлопку инструктора в ладоши всаживаю клюв ледоруба в склон. Мы отрабатываем приемы самозадержания при срыве на снегу. Вот после чего неизбежно требуют заплат штаны!
Панорама — впору вывесить предупреждающий знак: «Осторожно, здесь захватывает дух!» Жаль, времени маловато. Сначала барахтаемся в сугробах, потом бежим вниз мимо плотины в Мынжилках.
Алик нас понимает, тоже вздыхает:
— Спешишь вот так, пилишь по двенадцать часов подряд, не поднимая головы, и разглядишь пройденные красоты лишь на снимках в отчете…
Но вздыхает он единственно для вентиляции легких, не дает задерживаться тем, кто поверил ему и расчувствовался. Мокрые спины и без того леденит ветром.
Мне, с моим дикарским прошлым, трудно будет примириться с этим. Не остановиться, не посмотреть на зимнюю радугу? Всеми цветами, особенно при взгляде сквозь темные очки, переливаются облака от стоящего за ними низкого солнца.
Густеет мгла,
И в этой мгле
Я появляюсь на скале:
Не зря зовусь я
Черным альпинистом!
Эту легенду я впервые услышал в Чимгане, на турбазе «Туркестан». У альпиниста пропала в горах подруга, он поныне ищет ее, бродит по ночам, поднимает пологи палаток и заглядывает девчонкам в лица.
В песне версия другая: он ищет того, кто предал, бросил его в беде, ищет отнюдь не для счастливых лобзаний. Федор поет заунывным голосом, драматически фальшивя, и только Тонечка пытается вторить ему.
Она делала зарядку в стороне от подруг гибкими танцующими движениями. Ее болоньевый комбинезон поблескивал, словно змеиная кожа.
Эта забавная курносая малышка недавно поразила меня проведенным ею лингвистическим изысканием. Она обнаружила поразительные созвучия в названиях мест, отстоящих одно от другого на полмира, возможно объяснимые родством языков и народов в правремена.
Вот гималайский ледопад Кумбу. Кумбу — Кумбель…
В Сагарматхе слышится славянское «се гороматка», то есть «это мать гор».
Тонечка захлебывается в чувствах, рассказывая об одних своих знакомых. Он разбился на сборах перед соревнованиями по скалолазанию. Ее похоронили через четыре месяца — она не перенесла разлуки.
Дружба, предательство, спасение… Горы возвращают этим понятиям первородный, порядком утраченный в обыденности смысл. Они — овеществленная гипербола. Их окаменевшее пламя зажигает души. Они достойны быть фоном сказки, в которой ты и режиссер, участник и зритель волшебного действа. Очень просто:
