Первый рассказ - Геннадий Федорович Лазарев
— Юрий Петрович, — доносится шепот женщины. — Вы слышите меня, Юрий Петрович?
— Конечно, Верочка.
— Разве бы я решилась прийти сюда?..
Мужчина берет руку своей спутницы, гладит ее.
«Судьба, — мрачно усмехается про себя Тропинин. — Это, конечно, Савич!»
И он думает о том, что и березы, и соседка, и филармония, и, наконец, Савич — не набор случайных встреч, а продолжение тех событий, которые были прерваны его отъездом, но которые подстерегали его возвращение и уже взяли власть над ним. Все, что он увидел за эти часы, казалось ему знаменательным и предопределенным, как в запрограммированной машине.
Он закрывает глаза, и тогда отчетливо видит другое. Память сметает заслоны времени, но она независима и строга.
…Утреннее солнце давно проникло в его комнату. Он уже не спит, но лежать с закрытыми глазами приятно, а его вот-вот должны окликнуть и поторопить к завтраку.
Но почему-то входит отец и пальцем тычет его в живот. Тропинин вскрикивает и открывает глаза.
— Доброе утро, студент, — говорит отец.
«Студент! Значит, отец уже звонил в институт».
— Ты когда-то просил часы. Теперь я купил их тебе. — Он протягивает коробочку с часами и ремешок. — Я не всегда торопился исполнять твои желания, хотя это было бы мне так же приятно, как и тебе… В этом есть смысл, правда?
— Да, — соглашается Тропинин, хотя не совсем понимает, о чем говорит отец.
— Я сегодня отправляюсь на работу без машины. Можешь воспользоваться ей… Полагаю, об осторожности тебе говорить не стоит.
Это большая неожиданность. Тропинину от радости хочется обнять отца, но это у них не принято.
Зато мать, едва он появляется на кухне, прижимается к его груди и плачет.
В комнате незнакомые новые вещи: костюм, белая рубашка, черные туфли. Тропинин наспех завтракает и спешит к гаражу.
Нет большего ощущения свободы, как беззаботно сидеть за рулем и ехать куда вздумается.
Тропинин знает, куда ехать, поэтому нетерпелив и радостен.
Он останавливает машину перед ее домом на противоположной стороне улицы и ждет, когда она заметит его в окно. Не проходит и двух минут. Нина подбегает в простеньком домашнем платье, спрашивает в радостной догадке:
— На машине?! Один?
Тропинин только счастливо кивает головой.
Нина не бежит домой переодеваться, а проворно забирается в машину.
— Поехали!
Не все ли равно, куда ехать, когда счастье здесь, рядом? Свежий утренний воздух врывается в машину, треплет ее волосы. Минут через десять они уже за городом.
Так начинался день, вспоминая о котором, Тропинин завидовал самому себе, словно не он, а кто-то другой пережил его. Счастье было таким огромным, словно они завладели им, обокрав весь мир…
…Контрабасы обретают уверенность, кичась житейской мудростью. Они говорят о традициях. Поэтическим многоголосьем стонут скрипки. Где-то воровато пошаливают трубы, но палочка держит их в узде…
Савич посасывает шоколад. Его спутница задумчива.
— Юрий Петрович, я вам не мешаю?.. Я все думаю…
Затылок Савича покачивается в такт музыке. Женщина умолкает.
…К концу дня они в какой-то деревне. Пора возвращаться в город, но старик-татарин просит отвезти его в соседнюю деревню к сыну. Тропинин не может отказать. Нине машина надоела, и она остается в деревне.
Старик молчалив. Он держит в руках рублевку, словно хочет рассеять сомнения владельца машины насчет вознаграждения.
Солнце неожиданно быстро опускается к горизонту. Отец уже вернулся с работы и, наверное, ждет его.
Тропинин спешит. Дорога — не асфальт, но и не хуже, только сзади густые клубы пыли.
Впереди поворот. Тропинин не подозревает о нем. Сейчас, в самый последний момент, старик толкнет его в бок: «Куда?! Повернуть надо!»
Несносный старик. Словно обнаружил что-то непоправимое. А ведь сам и толкнул на непоправимое.
Тропинин, забыв о большой скорости поспешно крутит руль. Задние колеса противно шуршат, сгребая дорожную пыль. Дорога вдруг проваливается куда-то вниз. Тропинин, вцепившись в руль, давит на тормоза. Какая-то сила стремится оторвать его от руля, прижимает к крыше кабины. Кричит старик. Тропинин резко опускается на сиденье, его снова подбрасывает и ударяет о верх…
Тишина и насыщенный пылью горячий воздух. Пыль лениво струится в последних лучах солнца.
Тропинин, не чувствуя боли, спешит выскочить из машины. Дверца поддается с трудом.
Почему он сразу подумал о машине, а не о старике? Об этом его потом спрашивали…
Верх кузова вдавлен: машина перевернулась и снова встала на колеса. Он в отчаянии трогает уродливые складки кузова. С тоской говорит старику:
— Прокатились!..
Он еще не понимает, что со стариком очень плохо. Подходит с другой стороны, спрашивает:
— Ну, как вы там?
Лицо старика пугает его, и он забывает о машине.
Спешит сесть за руль. Мотор заводится сразу. Осторожно выезжает на дорогу и едет обратно. И это не следовало ему делать: у старика был перелом позвоночника. Пассажир наваливается на него, и Тропинин думает, что так ему удобнее.
На краю деревни навстречу выбегает Нина.
— Доктора! — кричит ей Тропинин.
На лице у нее испуг, но она уже бежит к ближайшему дому и возвращается с пареньком. Через минуту они у колхозной больницы Пожилой фельдшер нетороплив и спокоен. Заглянув в кабину, констатирует:
— Файзулла это, Исламгалеев… Скончался.
Старика переносят в больницу. Тропинина окружают. Он устало повторяет:
— Перевернулись на резком повороте. Вижу: с ним плохо. Вернулся.
Всем ясно, и только две женщины, плача, что-то зло выговаривают ему. В непонятной речи единственное русское слово: «паразит!» Молодой щеголеватый парень только издали враждебно смотрит на Тропинина. Подходит к машине и в бессильной злости пинает сапогом колесо.
Подъезжает грузовая машина. Запыленный шофер устало подходит к Тропинину, сухо говорит:
— Внештатный инспектор. Прошу права.
И, забрав документы, с видом исполненного долга уезжает.
Тропинин и Нина в тоскливой тревоге сидят на крыльце больницы. Они знают, что уже куда-то позвонили, кого-то ждут…
Уже в темноте подъезжают две машины — милицейская и медицинская. Лейтенант милиции сразу уводит Тропинина в квартиру фельдшера. Лейтенант — Савич. Он допрашивает. На этот раз недолго. Потом осматривает машину, едет с Тропининым на место, где перевернулась машина.
И только на другой день, уже в городе, с неприятной дотошностью заставляет рассказывать все подробности того дня. Почему остановились у пруда? Что там делали? Только разговаривали? Что же было дальше?» И совсем чудовищные вопросы: «Повез старика — решил подзаработать? Старик держал в руках рубль — тебе это показалось мало? Может быть, резкий поворот произошел по другой причине?»…
Отец на свидании сказал:
— Терпи. Так надо.
Но не сказал, что мать была при смерти.
…Чувствовал ли он себя тогда виноватым? Конечно. Он даже наказание считал слишком мягким. Но те мерки человеческой подлости, которыми
