Белые одежды. Не хлебом единым - Владимир Дмитриевич Дудинцев
Кто-то все-таки услышал — шепот порхнул среди людей, стоявших поодаль.
— Здесь уже мои растения, — пропел у него над ухом чей-то снисходительный тенор. — Кандидат наук Краснов.
— Знакомая фамилия, — сказал Федор Иванович, задержав взгляд на тонком и извилистом носе вежливо склонившегося к нему лысоватого спортсмена со значком. — Я читал вашу статью, товарищ Краснов…
— Мною… нами было замечено… — начал докладывать спортсмен и, выпрямившись, развернул тяжелые плечи, но привычная сутулость опять стянула их, пригнула книзу, — было замечено, что сорта «Лорх» и «Вольтман», которые росли по соседству с местным сортом «Желтушка» — через дорогу… опылились пыльцой последнего, которая подействовала и на клубни обоих сортов… Последние стали в большинстве похожи на клубни сорта «Желтушка»…
— Это я все читал в вашей статье, — сказал Федор Иванович и умолк, медленно краснея. Помолчав, спросил: — То есть вы хотите доказать, что если мать — блондинка, а отец — брюнет, то не только их дитя будет черноволосым, но и у матери глаза и волосы должны в ходе беременности почернеть… Таких случаев наука еще не знает. Следующей весной вы, наверно, повторите ваш эксперимент?
— Зачем? — оскорбленно, но сдержанно передернул тонкими девичьими бровями Краснов. — Я уже другой запланировал.
— А известно ли вам, товарищ Краснов, что картофель не перекрестное, а самоопыляющееся растение? Вы же вуз кончали! Пыльце вашей «Желтушки» здесь нечего делать. Это вы представляете себе? Да она и не перелетит через дорогу!
Краснов, странно улыбаясь маленьким ротиком, глядел в сторону. Федор Иванович, окинув его фигуру быстрым взглядом, невольно задержался на громадном красно-фиолетовом кулаке, который двигался внизу, как самостоятельное живое существо. «Что он там делает?» — подумал Федор Иванович и сразу увидел стиснутый в кулаке теннисный мяч. «Ага, он тренирует кулак», — осенила догадка. Шевельнув бровью, он покачал головой:
— Товарищ Краснов! Я вижу, вы не согласны. Но вы должны это знать: картофель не ветроопыляемое растение. У него пыльца не как у злаков, не может летать. Она тяжелая, как крахмал. И устройство пыльников — они никогда не раскрываются полностью. Там есть такая маленькая пора — и через нее пыльца просыпается по мере созревания, прямо на собственное рыльце. Понаблюдайте, насекомые не посещают цветков картофеля — там нечего брать. И не потому, что пыльца какая-нибудь невкусная. Я сам, еще студентом… Останется, бывало, в пробирке лишняя пыльца картошки — высыпал ее на прилетную доску в улье. Пчелы мигом всю подбирали! Поняли? То, что вы говорите, физически невозможно: тяжелая пыльца, если не прилипнет к рыльцу, отвесно падает на землю. Слава богу, очень рад, что не могу назвать ваш опыт каким-нибудь таким словом… Здесь, к счастью, просто полное незнание того, с чем имеешь дело. Ох, ох, товарищи… Что это — два часа? Нет, на сегодня я уже мертвец…
— Продолжим завтра? — сказал Цвях.
— Вот именно. — Странно мигая одним глазом, шевеля гибкой бровью, Федор Иванович пошел из оранжереи.
Цвях еле поспевал за ним:
— Уж больно ты их… Без снисхождения. Касьяну не понравится. Что это с тобой?
— Но почему он напечатал их статьи в своем журнале! — Федор Иванович остановился. — Почему Касьян их напечатал!
— Ладно, Федя, хватит правду искать. Пошли в столовую.
В столовой Федор Иванович сел за какой-то стол, чем-то закусывал, что-то брал ложкой из тарелки и все смотрел куда-то сквозь стены. Он не видел, что через стол от него прошли и сели Стригалев с Еленой Владимировной и несколько аспирантов. Лена что-то крикнула, и Цвях ответил, а он только оглянулся на них, ничего не понимая.
— Произвели они, однако, на тебя впечатление, — заметил Цвях, принимаясь за лапшевник.
Пообедав, они сели на лавку около столовой и закурили.
— Что будем сейчас делать? — спросил Цвях.
— Я прогуляюсь часок.
— А я, по старой испытанной привычке, пойду лягу поспать. Лапша человека вяжеть, он набухнеть и спать ляжеть.
И как только Цвях скрылся за воротами учхоза, из столовой быстро вышла Елена Владимировна. Федор Иванович в это время подобрал около лавки лежавшего на спине красивого жука-скрипуна. Его облепили муравьи и уже раскидывали умишками, как бы начать его заживо жрать. Федор Иванович старательно обдул муравьев. А думал о Стригалеве. «Хорошо, что отложили на завтра», — думал он, рассматривая жука. Это был большой узкий жук с живыми черными глазами, с длинными усами, похожий на интеллигентного дореволюционного авиатора в черном жилете из блестящего шелка, застегнутом доверху. А сюртук на нем был темно-серый, в мелкую светлую крапинку.
— Можно около вас сесть? — спросила Елена Владимировна, садясь. — Что вы тут делаете? Ого, кто у вас!
— Вот видите, жук… скрипун.
Налюбовавшись, Федор Иванович осторожно посадил жука на землю, и «авиатор» бросился наутек, взмахивая ногами, как тростью, и не теряя осанки.
— Как вам наши генетики и селекционеры?
— Выше всяких похвал. Чудеса!
— Какие у вас планы на сегодня? — Она нагнулась и пальцем провела на земле дугу.
Он вопросительно посмотрел.
— Вы не слышали вопроса? — спросила она.
— Я ответил пантомимой.
— А вы словами ответьте. И по существу.
— Сейчас я пойду куда-нибудь. Только природе страданья незримые духа дано врачевать.
— Давайте врачевать вместе. Я покажу вам наши поля.
— Давайте, — сказал Федор Иванович ленивым голосом.
Она взглянула на него удивленно.
— Может, подождем Ивана Ильича? — спросил он.
— Иван Ильич уже ушел. — Она еще холодней посмотрела на него сбоку, начиная розоветь.
— Тогда пойдемте. — Он решительно поднялся.
И они долго шли молча куда-то, вдоль какой-то канавы. Лицо Елены Владимировны постепенно заливала лихорадочная пунцовость.
— Слушайте, — сказала она, решившись и отойдя от него вбок шага на два. — Вы сегодня не похожи на себя, на вчерашнего. Вонлярлярский сказал бы, что у вас пропала коммуникабельность. Давайте как пассажиры дальнего поезда, как случайные пассажиры, попутчики… Вы не знаете меня, я вас. Вы ведь уедете.
— А отвечать кто будет за разговор? Тот, кто задает вопросы?
— Да… Вы уедете — и разговора не было!
— Ну, пожалуйста. Задавайте вопросы.
— Где ваша коммуникабельность?
— Я катапультировался.
— Что это означает? — Все так же лихорадочно, но весело она посмотрела на него.
— Нажимаю на кнопку — и меня выстреливает. Потом раскрывается парашют, и я мягко приземляюсь в другом мире, где и слыхом не слыхали о каких-то моих… неполадках на борту.
— А самолет?
— А самолет летит дальше.
— И разбивается?
— Мне с земли не видно. А потом, там еще есть первый пилот. А я и не летчик. Дилетант без диплома.
— А если первого пилота нет? Самолет ведь может разбиться. Дилетанту без диплома и поднимать его в воздух нельзя было. Это государственная
