Нина Карцин - Беспокойные сердца
— Может быть, и мы поздороваемся? — услышала Марина голос Олеся.
Его сдержанность передалась и ей. Пожав ему руку, она сказала:
— Какая у тебя красивая жена! Познакомь нас.
— С удовольствием.
Подозвав жену, Олесь познакомил ее с Мариной, представив ее как свою хорошую знакомую. Тонкие пальцы Зины вяло ответили на пожатие, взгляд с откровенным любопытством скользнул по лицу и по платью Марины. Та в этот момент и в самом деле чувствовала себя такой, какой увидела ее Зина: черной, худой и неинтересной.
Несколько минут они втроем пытались поддерживать подобие разговора, но эти мучительные попытки были прерваны Верой, которая пригласила всех за стол. Она взяла на руки уснувшую Аленку; гости вполголоса, чтобы не испугать, прокричали «Ура!» в честь виновницы Торжества и выпили по первой рюмке. На этом Аленкина роль была закончена, и ее унесли в спальню.
У своего прибора Марина нашла карточку, изображавшую хорошенькую детскую головку, чем-то похожую на Зину. Она протянула ее Олесю:
— Обменяемся?
И полученный в обмен пресмешной негритенок показался в сто раз милее отданного белокурого ангела.
— Вера Федоровна, это вы сами рисовали? — с удивлением сказал Виноградов, рассматривая свой сувенир — рыжего, конопатого ребятенка с засунутым в рот большим пальцем. — У вас же большие способности!
— Ну, ну, Дмитрий Алексеевич, не кружите ей голову похвалами! — вмешался Валентин. — Женщине гораздо приятнее слышать, что у нее хозяйственный талант. Правда, Вера?
— Не заставляй меня краснеть: я вижу, что Дмитрию Алексеевичу как раз не понравился пирог, — ответила Вера, привычно уклоняясь от неприятного разговора.
Первые минуты сосредоточенного молчания, отданные признанию кулинарных талантов хозяйки, уже сменились общим оживлением, завязался немного бессвязный разговор. Говорили обо всем, перескакивая с предмета на предмет: и о новой книге, и о поездках на курорт, и о заводских происшествиях, и о последнем фильме… Марина держалась стойко. Выпитая залпом рюмка вина вернула ей румянец и самообладание; никто, кроме Виноградова, не замечал, что ее смех и остроумные замечания стоят каких-то усилий.
Олесь и Зина сидели почти напротив, и Марина не могла не наблюдать за ними. За Зиной ухаживали наперебой, особенно Валентин, и ее смех стеклянным колокольчиком то и дело звенел над столом Олесь был сосредоточенно спокоен, говорил мало и, почти не переставая, курил.
— Олесь, ты слышал, что статья о предложении Виктора пойдет в следующем номере газеты? — сказал ему через стол Леонид.
— Да? Очень хорошо, — отозвался он рассеянно, подняв серьезный, несколько сумрачный взгляд.
— Поместят? Об этой ерунде! — вмешался Валентин. — И что вы раньше времени «кукареку» кричите? Заключения-то нет еще!
— Его, может быть, еще целый год не будет.
— Носишься со своим Витькой! Подумаешь, изобретатель — там все дело-то грошовую экономию даст, — презрительно сказал Валентин.
Олесь нахмурился, но его опередил Леонид:
— Все же он хоть что-то придумал, а ты до сих пор абстракцию за хвост ловишь!
— А ты понимаешь ли что-нибудь в творчестве? Понимаешь?
— Тише, Валя, — остановила его Вера, но он отмахнулся.
— Будущее металлургии надо, решать кардинально, а не с помощью заплаток. Подумаешь, стружку иначе заваливает! А нам не это нужно. Нужны автоматические заводы, атомная энергия, вакуумное плавление…
— А пока пусть идет все по старинке, правда? Зачем улучшать, все равно ведь ломать, — вставил один из гостей.
— Святая истина. Только ни у кого не хватит смелости сказать, что это действительно так. Зачем латать Тришкин кафтан? Давным-давно пора снести устаревшие заводы и на их месте строить все заново! — и, размахивая вилкой, Валентин принялся излагать свою теорию построения будущего.
— Представляю картину в Валькином вкусе, — негромко, но ехидно сказал Леонид. — Сровняем все с землей и будем ждать, пока явится творческая личность и построит для нас рай земной. А как отличить эту личность от нас грешных, Валя? Венчик такой будет или что?
— Все твои остроты отдают «Заусенцем». Плоско и бездарно, — рассердился Валентин. — Я понимаю, ты хочешь просто принизить роль творческого вдохновения. Но что бы ты ни говорил, а вдохновение все-таки существует. И без него не обошлось ни одно великое открытие. Вспомните яблоко Ньютона, «Эврика» Архимеда…
— «Экзомикс» Миронова… — вставил Леонид.
— Правда, Дмитрий Алексеевич? Вы ученый, вам должны быть знакомы моменты вдохновения.
— Моменты вдохновения многим знакомы, — медленно сказал Виноградов, — но мне кажется, было бы неправильным ставить открытия в зависимость от одной догадки, пусть даже гениальной. Нужен мучительный и долгий путь накопления фактов, путь познания. Нужны ошибки и срывы, кропотливый труд и великое терпение, пока мысль не подойдет к порогу открытия. Тогда догадка — как взрыв, который рушит последнюю преграду. И Архимед восклицает «Эврика».
— До чего же унылый путь! Неужели только так можно прийти к славе? Нет, я держусь другого мнения, — решительно замотал головой Валентин.
— И держись. А Витька тем временем обгонит тебя, — поддразнил Леонид.
— Ну, если вы меня убедите, так я заброшу к черту свой диплом и пойду к Витьке на выучку.
— И очень хорошо сделаешь, — жестко сказал Олесь. В наступившей внезапной тишине слова его прозвучали резко, как пощечина. — У Витьки одно великое преимущество. Он трудиться умеет. Пока ты играешь в гения, он хлеб свой зарабатывает. И ты же ему палки в колеса ставишь! Что я, не знаю, какой ты отзыв приготовил, чтобы Рассветову угодить? Но предупреждаю честно: фантазируй, сколько хочешь, а поперек дороги не становись.
Оскорбленный больше тоном, чем словами, Валентин вскочил. Олесь тоже вышел из-за стола.
— Вера, извини нас, но мы пойдем, — сказал он хмуро.
— Никуда вы не пойдете, — встала она. — Что я не знаю, что вы вечно с Валентином сцепляетесь? Садись, пожалуйста, и не выдумывай.
Вмешались и другие гости, обоих принялись уговаривать, урезонивать, включили радиолу и подтолкнули Валентина к Зине. Тут же несколько пар завертелись в бойком фокстроте, стол отодвинули в угол, и Марина оказалась около Веры.
— Горе мне с ним, — пожаловалась Вера. — Так хочется, чтобы они были друзьями, а больше на врагов похожи.
Но тут к Марине подскочил Леонид и почти насильно вытащил в круг. Пластинки менялись без перерыва, и пришлось танцевать за фокстротом краковяк, за ним танго, вальс, опять фокстрот и бешеную «Рио-риту». И только когда Гуля потребовала «русскую», Марине удалось ускользнуть на балкон.
С балкона была видна отливающая чернью поверхность Волги. Противоположный берег угадывался по длинной нитке мерцающих огней. Неяркие летние звезды лучились в небе, и, как их отражение, на реке блестели крошечные звездочки бакенов.
Марина облокотилась о перила и замерла, глядя перед собой и не видя ничего. В голове глухо билась кровь, в груди ощущалось почти физическое чувство боли; от усилий, с которыми приходилось ей держать себя в руках, охватила усталость. Марина не подозревала, что страдать так тяжело.
За ее спиной в комнате шумели и смеялись, потом выделились звуки аккордеона, кто-то запел. Неожиданно на плечо Марины легла теплая рука. Олесь…
— Никак нам не удается хорошенько побеседовать, — негромко сказал он. — Ты все такая же непоседа.
— Неужели? — с улыбкой спросила она. — А мне казалось, что я стала вполне солидной, как настоящий ученый.
— Ну, где там! — и по голосу его было понятно, что он тоже улыбается. — Как ты живешь, расскажи.
— Да ничего…
— А подробнее?
— Ты что, хочешь, чтобы я за пять минут рассказала о трех годах жизни? Живу, учусь, работаю, порой делаю успехи, порой ошибки…
— Ошибки тоже делаешь?
— Кто же из нас от них застрахован?
— Да, это верно, — и он осторожно накрыл большой шершавой ладонью ее пальцы, сжимавшие перила.
В комнате позади них установилась тишина. Слышно было — Зину уговаривали петь. Она поломалась, а потом запела известную песенку. Звонкий голосок ее без усилий взлетал на высокие ноты, казалось, она сама переживает все, что поет.
…Посмотри, милый друг,Как прекрасна земля на рассвете…
— Хорошо поет, — прошептала Марина, когда Зине захлопали. И тут только заметила, что Олесь, словно по забывчивости, продолжает сжимать ее руку. Она осторожно отняла ее и сделала вид, что поправляет прическу. Олесь прислонился к перилам, и в свете, падавшем из комнаты, было хорошо видно его взволнованное и задумчивое лицо.
— Да, голосок хороший, и петь любит. Даже училась немного в кружке. Вообще, девочка хорошая, правда?
