Анатолий Кузнецов - Селенга
— Кто украл? — поинтересовался Крабов.
— Грузчики.
— Народец!
— Да, а Ряховскому что дали?
— Какому Ряховскому?
— Да что весной, за убийство.
— А!.. Тому, помнится, двадцать.
— Не высшую?
— Нет. Нашли смягчающие.
— В такую жару только купаться… — вздохнул начальник милиции.
Савин задумчиво посмотрел в окно.
— Это вообще можно, — сказал он. — Пруд есть. Не очень пруд, но ничего. Может, пойдем?
— Правда? — оживились гости.
Все трое поднялись — причем Крабов сразу же снял гимнастерку, — вышли и направились гуськом к пруду.
Впереди шел добродушный невзрачный Савин, за ним выступал, как журавль, начальник милиции в белой майке, с гимнастеркой под мышкой, а прокурор, тяжело сопя, загребая тапочками пыль, сразу отстал, и на него из-под лопухов закурлыкали и зашипели гуси.
Село будто вымерло. С поля лился заманчиво пахнущий сеном раскаленный воздух. Вдоль пустынной улицы виднелись кое-где под плетнями куры, лежавшие в пыли, открывшие пересохшие клювы, да еще одна какая-то древняя-древняя старушка, вся в черном, отрешенно сидела в тени крыльца, опираясь на суковатую палку. Она проводила прохожих тусклым, безучастным взглядом.
— Прудов у нас, правду говоря, три, — говорил Савин. — В двух уток разводим, а третий, нижний, пока пустует. Думаем на будущий год заселить.
— А!..
— Жрут только много утки. Не напасешься.
— Это что же такое? — вдруг насторожившись, спросил Крабов и остановился, вслушиваясь, как охотничий пес.
Откуда-то, из-за куп деревьев, донесся все нарастающий панический крик тысяч народу, какие-то глухие удары, выкрики, скрежет и сплошное «ала-ла-ла-ла…»
— Где? — удивленно спросил Савин.
— Вот — кричат!
— Да утки же, говорю, — верно, кормят на верхнем пруду. Мы уж привыкли, не слышим.
— Так много?
— Двадцать восемь тысяч.
— Фью!
Они вышли на склон и теперь своими глазами увидели огромную огороженную площадь, усеянную, словно пухом из разорванной подушки, белыми живыми точками.
Неизвестно, где кончалась земля и начиналась вода, потому что утки сплошной массой покрывали и берег, и пруд, двигались какими-то концентрическими кругами, а в одном месте, куда, видно было, все стремились и где маячили фигурки работниц, сыпавших что-то из ведер, творилось нечто подобное кипящему котлу.
Кусты под изгородью зашуршали, и вышел хромой человек, неся в обеих руках за лапы, как охотник, с дюжину мертвых уток.
— Что он, зачем он? — подозрительно спросил прокурор.
— Дохнут, окаянные.
— То есть как?
— Да кто их знает. Столько тысяч — которую затопчут или от жары, а то что-нибудь сглотнула. Ведь тут их, почитай, целый город народу, кто-нибудь да и помрет.
— Сторожей много держите? — деловито поинтересовался милиционер.
— Вот этот один, хромой.
— На такое хозяйство? — усомнился Крабов. — А не мало?
— Нет, ничего. Собственно, и ему делать нечего, разве дохлых собирает.
— Скажите, пожалуйста, и не воруют? — недоверчиво покачал головой прокурор, глядя на жиденькую изгородь, которую перешагнул бы и теленок.
— Изгородь слаба, — согласился Савин. — Воровать не воруют, но сами иногда сквозь щели уходят. На нижний пруд — там их трудно взять.
— Списываете или как?
— Зачем? Подожду, пока побольше соберется, тогда мальчишки гонят лодкой. Бывает, живут на воле недели по две, иная жирнее становится, чем на наших харчах.
— Помилуйте, но я не совсем понимаю: ведь так каждый может прийти и забрать? — воскликнул прокурор.
— А кому там они нужны!
— Вы ее сперва поймайте попробуйте, — заметил Крабов.
— Но ночью, скажем, спящую, уж я не знаю, но все-таки…
Было видно, что объяснение Савина его не убедило, и он все косился на изгородь.
На склоне к нижнему пруду негусто росли вишневые деревья, усеянные уже чернеющими ягодами. Дорога шла прямо сквозь вишни; среди них паслись две стреноженные лошади, третья распуталась и бродила, волоча за собой веревку.
Крабов огляделся и остался недоволен:
— А сад у вас совсем скверно охраняется.
— Это не сад, это так, вишни, — беззаботно сказал Савин. — Общественные.
— Как общественные?
— Да они нерентабельны. Как в войну немец вырубил, так уж на этом месте не восстанавливали. На том берегу лучше земля, там новый сад, и дед есть на коне, с палкой, а это так, кое-что отошло, дикое.
Прошли мимо десятка деревьев, косясь на ягоды, наконец прокурор не удержался, нерешительно сорвал одну.
— А ничего, — сообщил он и торопливо сорвал еще две. — Ничего вишня! Крабов, попробуйте.
Начальник милиции, словно нехотя, попробовал.
— Ого, — буркнул он. — У спекулянтов такая идет по гривеннику стакан, а вы говорите — нерентабельно.
— По нашим масштабам, коли учесть сбор, доставку… — улыбнулся управляющий, видя, что гостям хочется вишен и вместе с тем они как будто не решаются. — Да тут можно поискать, вон то дерево неплохое.
— Крабов, идите сюда! — воскликнул Попелюшко, тяжело, как носорог, продираясь сквозь ветки. — Нет, положительно ничего вишня. Удивительно, до чего хороша!
Начальник милиции положил на траву гимнастерку и пошел за ним, оба стали рвать и есть не так чтобы жадно, но довольно споро.
Управляющий, улыбаясь, сорвал одну-другую вишню, морщась, пососал.
— Хороша вишня! — сообщил прокурор с полным ртом, обеими руками (проворно собирая ягоды. — Ах, хороша вишня, м-м… а вот! Нет, вы идите сюда!
За листвой уже виднелась только его желтая соломенная шляпа и шуршали, трещали ветки.
Крабов лакомился молча и обдуманно. Он подтянулся на руках, как ловкий гимнаст, взлетел на ветку, сел в развилку верхом и торопливо принялся огребать самые спелые гроздья с верхушки, точь-в-точь как заправский сорванец-подросток, забравшийся в чужой сад и мечтающий поскорее набить рот, пазуху, карманы, пока сторож спит.
— Ах, что за вишня, какая вишня! — доносился голос прокурора. — Послушайте, Савин!
— Да?
— Я говорю: чем хороша у вас жизнь, так вот этим. М-м, вот где спелые… У вас природа, здоровье, воздух — за него тысячи отдать. Крабов, да где же вы? Идите, ну, идите же скорее сюда!
Начальник милиции тяжело, с треском сверзся на землю, отряхнул руки и галифе.
— Сидишь как проклятый, мечешься как пес… — вдруг зло сказал он.
— Что вы говорите? — переспросил Савин.
— Да ничего… Я говорю: наряды, вызовы, воры, драки, взятки, прописки… Света не видишь. Тьфу!
— Тут тоже хватает, — равнодушно возразил управляющий. — Да и закрутишься, не замечаешь природы этой.
— Ах, хороша вишня, — твердил прокурор. — Ах, хороша!..
— Илья, подкормку что не возил! — вдруг заорал управляющий и исчез за кустами.
Было слышно, как он остановил телегу, принялся ругаться, требуя поворачивать обратно, захватить какого-то Мотьку, что он знать не знает, почему они, мудрецы, полдня ищут в лесу кобылу, а подкормка до сих пор не привезена.
Телега заскрипела, поехала обратно. Савин, красный, сердитый, вернулся, походил вокруг и предложил:
— А может, если хотите, малины?..
— Где малина у вас? — с интересом спросил прокурор.
— У меня в огороде растет немного, детей нет, одни насекомые ее едят.
— Что ж раньше не сказал! — обиделся Крабов, вытирая руки гимнастеркой. — Вишь, сначала кислятиной накормил, Плюшкин.
Управляющий развел руками, улыбнулся.
Все трое опять гуськом пошли по берегу, но быстрее, чем прежде, и теперь впереди шел прокурор, спрашивая: «Куда? Сюда? Сюда?», за ним четко вышагивал Крабов, а управляющий плелся последним.
Они пролезли через дыру в заборе и очутились в дальнем конце огорода Савина. За яблонями виднелась соломенная крыша его избы. Вдоль изгороди сплошным кустарником росла малина — роскошная, густая, но кое-где пополам с крапивой.
— Ах, да хороша малина! — воскликнул прокурор, немедленно забираясь в самую гущу кустов и набирая на шляпу паутины, сухих листьев. — Крабов! Крабов! Нет, это чудо, это не малина, это чудо. Я помню детство… Вот так мы… М-м…
— А вот у меня, знаете… удивительный случай. Это было в войну… Шли мы уже по Эстонии… — начал было рассказывать Крабов с полным ртом.
Но по листве хлестко ударил дождь. Неведомо откуда, когда и как на небе оказались седые низкие тучи, солнце еще не скрывалось, а дождь уже хлынул, залопотал, заиграл, и — недаром парило! — раскатились, один нагоняя другой, разряды грома.
Савин и Крабов бросились под густой вяз, листва которого сразу зашумела, как водопад. Но Попелюшко только глубже нахлобучил шляпу. Он не мог уйти; поправляя мокрые, оползающие очки, он все рвал, отправлял в рот сочные, ни с чем не сравнимые ягоды. Савин и Крабов кричали ему, звали под дерево, а он только отмахивался.
