Валентин Овечкин - Том 2
Мартынова рассмеялась.
— А помнишь, как нас в одном районе — в каком-то, в Сизовском, да? — с хлебом-солью встречали?
— В Сизовском. Только что в колокола не звонили. Как же! Корреспондент областной газеты приехал на жительство. Человек опасный!.. Там в торговых организациях жулики засели, я потом большое дело там раскрыл. Подъехали к дому — зимою, на грузовике, — вещи сбросили, я ее оставил одну, пошел на почту передать в редакцию срочный материал. Прихожу поздно ночью, она сидит в пустой квартире и плачет. «В чем дело?!» — «Да тут без тебя что было! Двадцать посетителей справлялись о твоем здоровье. Один пришел из торга, хотел оставить мне корзину с продуктами. Другой — из потребсоюза: «Проголодались небось с дороги? Вот вам тут закусить и погреться». Машину торфу привезли нам, дров на растопку. Спрашиваю: «Сколько платить?» — «Бесплатно, из уважения. Забота о живом человеке…» Да что же это такое? Купить тебя хотят, что ли? Дураки, негодяи!..» Сидит на полу, как узбечка, поджав ноги, — мебели в квартире еще не было никакой, — и ревет белугой. «Я, говорит, не стерпела, кому-то, кажется, еще и по шее дала»…
Прощаясь с Марьей Сергеевной, Мартынов спросил:
— Так как же насчет Семидубовской МТС? Пойдешь?
— Тяжело мне будет работать с Глотовым, — ответила, подумав, Борзова. — Какой-то он закоснелый человек.
— А может быть, и ему душу разбередим?.. Ведь с двадцать девятого года коммунист. Первые артели организовывал. В трудное время вступил в партию. Почему он стал таким обрюзгшим примиренцем? Надо разобраться!.. Мы порекомендуем избрать тебя и секретарем парторганизации.
— Что ж, будешь помогать, Петр Илларионович, — пойду, — сказала Марья Сергеевна. — Вот только за последние годы много появилось машин новых марок. Нужно их изучить. Какой же я руководитель, если хуже тракториста в машине разбираюсь?.. Мне бы бросить все эти дамские маникюры да надеть опять комбинезон. Показала бы, что можно выжать из нашей техники!
— Это тебе нетрудно — освоить новые машины. Но прежде всего — человек.
— А что же я — не люблю людей? Не среди людей выросла?
— Значит, — по-деловому закончил разговор Мартынов, — завтра на бюро и обсудим. Приходи в райком к двенадцати.
Марья Сергеевна не сразу вошла в дом, долго стояла на углу, на перекрестке улиц, глядела вслед уходящим, оживленно о чем-то разговаривающим Мартынову и Надежде Кирилловне…
2Мартынов принимал в райкоме посетителей.
Саша Трубицын принес и положил ему на стол большой список.
Первой зашла в кабинет известная в районе звеньевая-пятисотница, старуха лет шестидесяти, Суконцева Пелагея Ильинична, из села Речицы. Усевшись в глубокое кресло — из-за стола выглядывала только голова ее в шерстяном платке, — маленькая, щуплая, с живыми черными глазами, она стала излагать суть дела.
— Это что ж такое творится у нас в Речице, товарищ секретарь райкома? Прямо как у тех лесовиков, что как загуляли на масленой, так аж на второй неделе поста опамятовались. «А не заехали ли мы уже в великий пост, греховодники?» Ну, у тех хоть по неграмотности календаря не было, до батюшки в село пришлось посылать гонца, чтоб узнал, который день они пьют без просыпу. А у наших-то календари есть!.. Самого председателя как кинулись искать третьего дня по всему селу — печать на какую-сь бумажку приложить, — так аж нынче утром нашли на мэтэфэ, в силосной яме, чуть тепленького.
— С чего это у вас пошло такое гулянье?
— Престолы! Престолы, товарищ Мартынов!.. Так совпало: нынче у нас в Речице престол, а через три дня — в Подлипках. Сёла — рядом. То подлипкинцы ходили к нам гулять, то наши повалили туда в гости. Не успели прохмелиться — в Сорокине престол. А в воскресенье — престол в Горенске. Да когда ж оно кончится? Я уж смотрела-смотрела да думаю себе: надо властям, что ли, заявить про такое безобразие. Я в колхозной ревкомиссии состою. Ежели что плохое случится — и с меня спросят. Скот ревет, непоеный, корма на животноводстве не подвозят. Прошлой ночью свиньи семь поросят задавили. По недогляду. Свинарок на дежурстве не было.
— Неужели так много у вас в Речице религиозных?
— Какая там религия! — махнула рукой старуха. — Была бы причина погулять. Не все ж работать, надо и повеселиться. А по какому случаю? Да святого Пантелеймона нынче! Ну, давай — за святого Пантелеймона!..
Из разговора выяснилось, что старуха сама неверующая. В девятнадцатом году белые повесили ее мужа. В селе была подпольная большевистская организация, в которой состоял и ее муж. Донес на них поп — жена одного из подпольщиков проболталась на исповеди. Повесили двенадцать человек.
— Это ж как допустимо им, пастырям духовным, людей предавать? — возмущенно говорила Суконцева. — Согнали все село на площадь смотреть, как наших мужиков казнили. И батюшка туда же, с крестом. Вот тогда-то меня и отвратило от них, долгогривых! И иконы в печке пожгла! «Не убий», — учат. А сами что делали?.. Я еще смолоду насмотрелась на ихнюю святость. Жила в городе у попа в прислугах. Встает он утром, идет ко мне на кухню, без рясы, в подштанниках: «Пелагея! Нет ли там у нас чего-нибудь — от всех скорбей?» — «Нету, говорю, батюшка. Матушка все, что не допили вы вчера с отцом дьяконом, спрятала в шкаф под замок и ключ унесла». — «А то, что у тебя в бутыли?» — «То, говорю, батюшка, денатурат, примус разжигаю». — «Налей-ка стакан да принеси моченой капусты». Налакается денатурату — идет в церковь, в алтарь, обедню служить!.. Отвез матушку в больницу, на операцию, и с первого же дня начала к нему ходить одна прихожанка, такая пышная дама, в шляпке, кольца, браслеты. Придет она — батюшка мне сует двадцать копеек: «Ступай, Пелагея, погуляй по городу». А куда я пойду? Зима, мороз, девчонка молодая, из деревни, ничего не знаю, где там что, солдат боялась. Выйду за ворота и стою, замерзаю, до полуночи, покуда эта барыня от него уберется… Чего ж я тебе, старому козлу, буду про свои грехи рассказывать, когда ты во сто раз грешнее меня? Да ну их к лешему!..
Вернулись опять к вопросу о престольных праздниках.
— Это ж у вас такая беда небось не только в Речице? — сказала старуха.
— Не только в Речице, — подтвердил Мартынов. — Беда действительно. Но что же делать?.. Видимо, антирелигиозная пропаганда у нас хромает?
— Вам лучше знать, что у вас хромает. Хромает — подковать надо.
Суконцева помолчала.
— А я так думаю, товарищ Мартынов, не от религии это, а оттого, что людям погулять хочется. Вы ж того не учитываете, что человек не машина. Работу требуете, а как людям лучше отдохнуть, повеселиться — об том не беспокоитесь… Спросите у нас любого человека: а что это за святой Пантелеймон, которого сегодня в церкви поминали? А в Подлипках — на святого Кирилла престол. Что они за люди были? Как жили, чем прославились? За что их в святые произвели? И почему так устроено, что в одном приходе престол на такого-то святого, а в другом — на такого-то? Никто не сможет объяснить. Бессмысленно водку пьют — и больше ничего!..
— Так, может, провести нам разъяснительную работу — о происхождении престольных праздников?
— А! Вы не смейтесь! Может, я своей старой головой и не так чего придумала, а все ж послушайте меня. Надо с этими поповскими праздниками советскими праздниками бороться!
— Клин клином вышибать!
— Ага! Надо в каждом колхозе свой колхозный праздник людям дать! Вот, скажем, наш колхоз называется именем товарища Буденного. А в Сорокино — колхоз Чапаева. Еще где-то у нас в районе, слыхала, есть колхоз имени Валерия Чкалова. Эти люди известны старому и малому, знаменитые люди! Посмотреть бы по святцам: когда там Симеона, Василия?
— Так зачем же по святцам, уж если на то пошло, — улыбался Мартынов. — В святцах день ангела. По биографии надо смотреть — день рождения.
— Ну, день рождения. И в этот день, значит, — праздник по всему колхозу! А святого Пантелеймона — долой! Провести собрание, доклад сделать людям про нашего именинника, про его житие, заслуги. Может, и телеграмму отбить самому Семену Михайловичу: «Приезжайте к нам в гости на праздник».
— Всюду в свой день рождения он не успеет побывать. Колхозов имени Буденного у нас в стране, вероятно, сотни.
— Не приедет — письмецо нам пришлет, и за то спасибо.
— А не получится, Пелагея Ильинична, — сделав озабоченное лицо, с трудом сдерживаясь, чтоб не рассмеяться, сказал Мартынов, — что будут в одном колхозе праздновать Симеона, в другом Василия, в третьем Климентия, — опять же пойдут друг к другу в гости всем селом, потеряют месяц и число?..
— Нет, товарищ Мартынов! — доказывала свое старуха. — Вот вы приглядитесь сами: все же на советские праздники у нас безобразия куда меньше! День Победы, к примеру. Не легко она досталась нам — победа, кровь лилась рекою. Либо Октябрьская революция — народ власть брал в эти дни, за коммунизм боролся. Понимают люди. Да и совестно же нам, если, скажем, товарищ Буденный дознается опосле, что мы тут без меры за его здоровье нахлебались, и отпишет нам: «Что же вы, товарищи колхозники, мое честное имя позорите? На мои именины у вас коровы стояли целый день недоеные!» Этого мы не допустим! Сам народ в сознание войдет, что в такой день неприлично пьяному в кувете валяться!..
