Владимир Востоков - Ошибка резидента
В пирожковой было столиков шесть, а посетителей человека четыре – обеденные часы кончились. Павел и Терентьев сели в углу. Терентьев шапку не снял и пальто не расстегнул, хотя было жарко. Павел принес два бульона, горку пирожков с мясом на глубокой тарелке.
– Водки нет? – Впервые в голосе Терентьева послышались слабые нотки какой-то заинтересованности.
Это было кстати. Павел сам собирался навести речь на выпивку, чтобы выйти минут на пять из пирожковой. Вчера он звонил своим, доложил о Терентьеве. Просили позвонить сегодня, когда Терентьев явится.
– Нет, – с сожалением произнес Павел, – здесь выпивки не бывает. Но вот что… Ты посиди, я сбегаю в продовольственный, куплю пол-литра. Тут недалеко. Хочешь – ешь, но лучше подожди.
– Бери сразу две. – В первый раз этот ватный человек сказал три слова кряду.
– Тоже правильно, – согласился Павел и убежал.
Он позвонил из автомата за углом. Инструкции были короткими и ясными: сделать все так, как приказал Куртис.
– И еще одно. У вашего подопечного есть золотые женские часы марки «Заря». Возьмите их у него. Покажите и отдайте их Куртису, если он сам спросит о каких-нибудь вещах. Не спросит – не показывайте. Вы их присвоили, понимаете? Деньги подопечному не отдавайте. Прикарманьте их.
– Понял.
– Когда будете передавать Куртису то, что расскажет подопечный, не приукрашивайте. Сохраните его стиль.
– Это мне ясно.
– Все.
…Павел принес две бутылки водки. Одну дал Терентьеву, другую зажал у себя между коленями.
– Так удобнее, – объяснил он. – Тут в открытую пить не разрешается. Наливай себе под столом и сразу опрокидывай. Чтоб стакан пустой стоял.
Терентьев налил себе полный стакан и выпил его маленькими глотками. Съел полпирожка.
И тут Павел попросил его рассказать про Ленинград.
Терентьев уместил всю историю слов в двадцать пять – тридцать, но излагал ее мучительно долго. То и дело останавливался, возвращался назад и все время забывал, что говорить надо шепотом. Павлу пришлось раза два цыкнуть на него. В конце концов он все-таки добрался до точки. Если бы Павел знал о плане убийства, разработанном Надеждой, он бы увидел, что рассказ Терентьева совпадает с этим планом.
Терентьев допил свою бутылку и спросил у Павла, нет ли еще выпить. Оказывается, этот истукан даже не замечал, что Павел вообще не наливал себе. Он был полностью отключен от окружающего.
– Свалишься, – сказал Павел. – А тебе еще надо дело делать.
– Не. Не свалюсь, – трезвым бесстрастным голосом возразил Терентьев. – Если есть, дай.
Павел видел, что он действительно нисколько не изменился после выпитой бутылки.
– Ну ладно, я тебе дам еще, но после. Сейчас слушай…
И он слово в слово изложил то, о чем просил Куртис.
Терентьев выслушал спокойно. Ни одна жилка не дрогнула на его лице.
– Сделаю, – только и молвил он.
– Что-нибудь от этой женщины у тебя есть? – спросил Павел.
– Часики.
– Дай их мне. Только тихо. Сними шапку, сунь их за клапан, шапку положи на стол.
Терентьев все так и сделал. Павел взял шапку, вынул и положил к себе в карман часики на черном креповом ремешке.
Потом передал Терентьеву под столом нераспечатанную бутылку, сказав:
– Только не торопись, а то опьянеешь. Нам еще долго сидеть, до вечера. Я тебе покажу одну палаточку, там ты и разгуляешься.
…Около девяти часов вечера Павел повел Терентьева поближе к центру.
Не дойдя немного до угла Первомайского переулка, Павел остановился.
– Вон, смотри, на углу стеклянный павильон. Это галантерейная палатка. Действуй.
Место было не очень оживленное, но прохожие попадались.
Терентьев, шаркая по асфальту своими галошами, размеренно и неторопливо направился к павильону.
Павел повернул в обратную сторону, отошел метров на сто и решил подождать, понаблюдать, что будет.
Было тихо, и скоро он отчетливо услышал лязг, какой-то хруст, затем крики: «Сюда! Сюда!» А через минуту раздалась трель свистка.
Павел увидел, как две фигуры, сопровождаемые кучкой любопытных, пересекли улицу и скрылись за углом…
Куртис встретил Павла бранью. Он был взбешен и настолько не владел собой, что забыл услать Эмму.
– Где ты пропадал? – кричал он. – С вокзала он поехал к тебе. Почему ты не пришел в столовую?
– Какая столовая? – Павел простодушно поглядел на Куртиса. – С таким чучелом в центре показываться?
– Подумаешь, аристократ!
Павел тоже решил разозлиться:
– Если так, я вам скажу, маэстро, кое-что. Хотели, чтобы я с этим барахлом таскался по городу? Замарать меня хотели? И без того уже замарали! Хватит. Что вы ко мне прилипли? И не орите. На меня родной папа никогда не орал. Кажется, мы с вами распрощаемся. И боюсь, что навсегда.
Павел хорошо изучил натуру Куртиса. Старик был из тех, кто кипятится только до первого отпора, а наткнувшись на острое, моментально сникает. Так произошло и теперь. Куртис почувствовал себя усталым.
– Сядем, – сказал он. – Рассказывай.
Павел подробно описал все. Куртис слушал закусив губу, полуотвернувшись и глядя в пол.
– Будем надеяться, что все произошло так хорошо, как ты говоришь.
– Чего вам еще надо? – возмутился Павел. – Ваш приятель благополучно попал в руки милиции. Вы же этого хотели?
– Он мне никакой не приятель… У него что-нибудь осталось из вещей?
Павел молча достал часы на потертом черном креповом ремешке, протянул их Куртису. Но тот, поглядев на них, брать в руки не стал. Он смотрел на часы, как на жабу.
– Их надо выбросить. Так, чтоб никто не нашел. Слышишь? Непременно выброси. Пожадничаешь – жалеть будешь.
Павел усмехнулся.
– Это я лучше вас знаю. Я же не аристократ.
– Деньги отдал?
– Конечно, отдал, – не моргнув, соврал Павел. – Но вот куда он их спрятать успеет, трудно сказать.
– Отберут, наверно, – безразлично предположил Куртис, вставая. – Мне пора идти. Но я тебя еще раз прошу: выброси часы. А ремешок лучше сжечь.
Павел не вышел из комнаты в прихожую, чтобы проводить Куртиса, – это было впервые. Старик, надев пальто, заглянул в дверь, сказал:
– Не серчай. – Тон у него был примирительный. – Скоро погуляем. А насчет замарать – глупость.
– Поживем – увидим, – ответил Павел.
Глава 17
Чего не знали Павел и Надежда
Контрразведчики думали, что Надежда не решится на убийство Воробьевой. Но, к их большому сожалению, он решился. И вот что произошло в Ленинграде, о чем не знали ни Павел, ни Надежда.
…Василий Терентьев, ничем не примечательный низенький человек лет сорока пяти, неторопливый, даже медлительный в движениях, одетый в длинное зимнее пальто грязно-синего цвета с черным барашковым воротником, в шапке-ушанке солдатского образца, в черных валенках с галошами, вышел на вокзальную площадь в толпе пассажиров, приехавших из Пскова в Ленинград, и остановился, чтобы осмотреться.
Шоферы стоявших чуть поодаль легковых автомашин торопливо, как родных, кинулись встречать приехавших, предлагая услуги. Это были не таксисты, а обыкновенные «леваки».
Ловкий разбитной парень в пыжиковой шапке и потертой кожаной тужурке издалека крикнул стоявшему с полуоткрытым ртом Терентьеву:
– Эй, валенки! Поедем, что ли?
Терентьев поманил его рукой в темной толстой шерстяной перчатке. Парень подошел вразвалочку.
– Мне на Московский вокзал. Свезешь? – спросил Терентьев неожиданным для его обстоятельного облика тонким голосом.
– Рупь, – сказал парень, озорно поглядывая по сторонам.
Терентьев снял перчатку, хотел лезть в карман за деньгами.
– Да нет, ты что? – остановил его парень. – Так нельзя. Потом. Иди в машину. Во-о-он, серая, с того краю третья. Видишь? Ты иди садись, я еще попутных поищу.
Терентьев неторопливой деловитой походкой направился к машине, а парень принялся громко вопрошать:
– Кому на Московский? На Московский кому? Есть два места!
Терентьев, приблизясь к серой машине, обойдя ее два раза, словно прилаживаясь, наконец открыл переднюю дверцу, но передумал, закрыл и поместился на заднее сиденье.
Скоро прибежал шофер. Рывком распахнув дверцу, он нырнул за руль, еще не усевшись, завел мотор и, трогая с места, сказал:
– Порядок! Еще двое нашлись. С вещами. Сейчас мы их заберем.
Развернувшись по широкой дуге, он лихо, так, что взвизгнули тормоза, осадил машину у тротуара. Задние дверцы открылись разом с обеих сторон, и, не успев сообразить, что происходит, Терентьев оказался между двумя плотными молодыми людьми. И машина, свернув, быстро побежала по переулку. Молодые люди крепко сжимали ему запястья.
– Спокойно, – дружелюбно сказал тот, что сидел справа, и сунул руку к нему за борт пальто.
Там у Терентьева наспех был пришит длинный, узкий, как для белого батона, карман из холстины, а в кармане лежал тяжелый молоток.
Молодой человек извлек его и спокойно поинтересовался: