Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
Тут же, около воронки, Игорь наткнулся на подносчика снарядов. Красноармеец полз боком, подтягивая за собой тяжелый ящик. Глаза его были полузакрыты, левая нога оторвана выше щиколотки, кровяная култышка с торчащей костью облеплена грязью.
Игорь подхватил ящик и побежал обратно. Возле орудия он увидел только одного наводчика. Щит пушки был покорежен, отогнут назад. Наводчик, склонившись, смотрел через ствол, мотая левой рукой, разбрызгивая капли крови с раздробленных пальцев. Игорь хотел спросить, где капитан Зеленов, но наводчик, обернувшись оскаленным лицом, закричал пронзительно и плаксиво:
— Дава-а-а-й!
Игорь неумело ткнул в казенник длинный скользкий снаряд. Наводчик отскочил в сторону и дернул за шнур.
Они выстрелили четыре или пять раз, но Игорь не успел увидеть, куда же они бьют. Надо было поднести снаряд, зарядить и скорей тащить новый. Наводчик, хоть и действовал одной рукой, управлялся быстро, целясь прямо через ствол, потому что прицельное приспособление было разбито.
У них осталось еще несколько снарядов, но они больше не знали, куда стрелять. Впереди, в дыму, не видно было никакого движения, только около окопов перебегали пехотинцы. Ближе, чем окопы, метрах в ста от орудия, стоял немецкий танк, накренившийся на один бок. Танк догорал. Из люка его, из жалюзи, из смотровых щелей текли слабые струйки дыма.
Наводчик опустился на землю. Прислонившись спиной к лафету, покачивал левую руку, поддерживая ее правой. С пальцев падали на колено черные капли крови. Игорь разорвал индивидуальный пакет, наклонился.
— Перевяжу давай.
— Потом. Командира посмотри, — кивнул артиллерист на торчавшие из воронки ноги.
По галифе и сапогам, вымазанным желтой глиной, Игорь узнал Зеленова, хотя лицо его было засыпано землей. Капитан лежал на краю воронки головой вниз, неестественно изогнувшись, будто переломленный в пояснице. Игорь сгреб землю с его лица, отдернул руку, коснувшись холодных и влажных губ. Долго слушал сердце, надеясь уловить хотя бы слабый звук.
Вылез из воронки и сел рядом с наводчиком. Только сейчас, когда схлынуло напряжение, Игорь почувствовал боль в ноге, и боль эта быстро нарастала. Казалось, что треснула, раскололась надвое кость.
Он кое-как обмотал бинтом пальцы наводчика. Боец тихо стонал и ругался сквозь зубы. Пришлось отодвинуться от него, потому что он то начинал раскачиваться всем телом, то махал рукой и мог толкнуть ногу Игоря.
К ним долго никто не подходил, хотя поблизости раздавались голоса. Потом начали стучать металлом по металлу, вероятно, чинили что-то. Было такое впечатление, что на возвышенности осталось всего несколько человек. И лишь когда стемнело, появилось сразу много людей. Чей-то уверенный голос приказывал осмотреть орудия и доложить, сколько осталось снарядов. Красноармеец в обмотках, в шапке с болтающимися ушами наклонился над Игорем, спросил:
— Живой или нет, товарищ?
— Дышу… Нога сломана.
— До перевязочного-то дохромаем?
— Попробую.
Красноармеец помог Игорю подняться, потом тронул за плечо притихшего, будто задремавшего, наводчика.
— Пойдем, товарищ.
— Катись ты куда подальше, — зло огрызнулся тот. — Без тебя знаю, что делать.
Встал и сам пошел туда, где звучал громкий командирский голос.
* * *Шофер Гиви разыскал Игоря на перевязочном пункте. Посадив в машину десятка полтора раненых, поехали на северо-восток по проселкам: автострада была уже в руках немцев. В эту ночь 32-я дивизия, измотавшая в боях механизированный корпус немцев, но и сама потерявшая более половины личного состава, получила приказ отойти на новый рубеж.
За Москвой-рекой кончилось горючее. Пришлось остановиться в первой попавшейся деревне, сильно пострадавшей от бомбежки. Уцелевшие дома были заняты отдыхающими красноармейцами. Свободно только в одной избе, где держали пленных. Горячий Гиви долго скандалил с начальником конвоя, прежде чем тот разрешил перенести в избу раненых. Начальник конвоя так рьяно заботился о немцах не потому, что жалел их. Он без разговоров выгнал бы фашистов из теплой избы в сарай, освободив место для раненых. Но он имел строгий приказ — доставить пленных живыми и здоровыми в штаб армии, так как на первом допросе они дали какие-то очень ценные сведения.
Изба была маленькая, в одну комнату. Раненых тесно уложили на полу, оставив за печкой место для немцев. Игорь, обессиленный болью в ноге, уставший от пережитого за день, был благодарен Гиви за то, что он взял на себя все хлопоты.
В избе тускло горела лампа. Судя по запаху и по тому, как с треском вспыхивало временами пламя, заправлена она была бензином с солью.
Остро воняло какими-то лекарствами и сопревшими портянками. Воздух был тяжелый, Игорь дышал ртом. Боль не давала ему спать.
Не спали и немцы: четверо солдат и невысокий ефрейтор в хорошо подогнанном мундире, узколицый, с тонкими губами и острым, как лезвие, носом. Нижняя губа его оттопыривалась брезгливо, глаза презрительно щурились.
Солдаты ели хлеб. Ефрейтор достал из кармана плоскую банку с яркой этикеткой, пальцем густо намазал на хлеб масло и начал неторопливо жевать. Солдаты поглядывали на него с завистью.
Игоря злил этот немчик с холеным лицом, намазывавший масло грязным пальцем, раздражала его самоуверенность. Даже здесь, в плену, ефрейтор чувствовал себя господином. Хотелось понять, откуда в нем эта наглость. Начальник конвоя предупредил, что немец знает русский язык. Но гордость не позволяла Игорю первым обратиться с вопросом.
Между тем солдаты доели хлеб. Один из них вытащил пачку сигарет и попросил у ефрейтора разрешения курить. Ефрейтор кивнул: пожалуйста.
Игоря взорвала эта сцена.
— Часовой, куда вы смотрите! — крикнул он. — Тут раненые задыхаются! Кто тут командует: вы или этот ефрейтор?
— Спрячь, — сказал разомлевший в духоте красноармеец и для вящей убедительности стукнул об пол прикладом.
Немец усмехнулся презрительно и посмотрел на Игоря. Взгляд его задержался на красной звездочке, пришитой к рукаву гимнастерки.
— О, ви комиссар, — понимающе закивал ефрейтор.
На лицах солдат появился испуг. Они зашептались между собой. Ефрейтор повернулся к ним и быстро произнес что-то.
— Не трепи языком, — предупредил часовой.
— Я сказал им: не надо бояться, — пояснил немец. — Я сказал: комиссар не будет стрелять.
— Возьму и расстреляю! — запальчиво бросил Игорь.
— Нет. Вам будет делать казнь.
— Много ты знаешь.
— Ви брал в плен наш зольдат. Ми освобождал наш зольдат: русским нет приказа стрелять в пленных. Кто стрелял, тому казнь. Я дал хороший сообщений вашему командиру. Я нужен вашему командиру.
— Что же ты, такой храбрый вояка, секреты выдаешь? Своим вредишь?
— О, ми не делаем вред. Через один неделя наш полк будет в Москва. Вам секрет, нам не секрет. Через один неделя ми будем в своем полку.
— Точно, когда весь полк в плен попадет.
— Плен есть один маленький случай. У нас не осталось патронов. Я приехал на машине из Варшавы. Я ехал долго. Теперь я берег жизнь.
— Откуда ты русский язык знаешь?
— Учил дома. Потом учил университет, — последнее слово ефрейтор произнес медленно и значительно.
— Ну и чего ты пыжишься! Я вот тоже в университете занимался, какая важность!
— О, ви есть коллега! — оживился ефрейтор, сразу утратив высокомерие.
— Серый волк тебе коллега, а не я.
— Где есть волк? — не уразумел немец.
Дверь распахнулась, струей ворвался в избу холодный воздух. Вошел румяный веселый Гиви.
— Понимаешь, нашел горючее, политрук! Понимаешь, тут медсанбат рядом! Бензин дали! К раненым доктор придет! Ты как? Поедем или отдыхать будешь?
— Поедем, — поднялся Игорь.
— Ви живете в Москва? — спросил ефрейтор. — Я приеду к вам со своим полком. Через один неделя. До свидания.
— До свидания, — ответил повеселевший Игорь. — Только не в Москве, а в Берлине.
— О, Москва гут. Я могу ходить к вам в гости. Будем пить водку за мои слова.
— В Берлине, — повторил Игорь.
— В Москва, — упрямился немец.
Игорь вырвал из блокнота страничку, крупно написал свой адрес.
Протянул блокнот ефрейтору:
— Пиши, где живешь!
Немец воспринимал все, как милую шутку.
— О, Берлин! — говорил он. — Там мой матка, один брат и две сестры. Очень хорошие девушки. Если ви будете живой, ви можете приехать. После войны. Это будет весело. А я буду приходить к вам в Москва.
Улыбаясь, он написал адрес. Игорь сунул блокнот в карман. Гиви, удивленно прислушивавшийся к их разговору, сообразил, наконец, в чем дело и разозлился.
— В гости хочешь? Вино пить хочешь? А барашка не хочешь? — Гиви добавил еще такое, что Игорь только хмыкнул и крутнул головой: ну и ну!
