Илья Вергасов - Избранное
Джурович, оставив нас, ушел, как он сказал, «поглядеть место». Отряд, выставив боевую охрану, отдыхал - форсированный марш основательно измотал людей. Недосчитали девятнадцать человек. Отстали? Решили выходить в одиночку? Ищут югославские части? Да, из случайных людей так сразу отряд не сколотишь.
У подножья гор, что возвышались западнее нас, вспыхивали зарницы. Временами там что-то мощно встряхивалось - под ногами мелко вздрагивала земля. Бьют тяжелые гаубицы? Чьи? А за Смедеревом схлестывались артиллерийские залпы. Мы оказались как бы втиснутыми в небольшом пространстве между востоком и западом, где шли ночные бои. Поднявшись на небольшую высотку, Кривошлыков и я терпеливо вслушивались в растревоженную ночь. Была потребность прочувствовать обстановку и найти в ней место для нашего маленького отряда. Невдалеке слышалось поскрипывание телег и понукание лошадей. Вероятно, по проселку тянулся немецкий обоз. А с северо-востока долетал к нам визг тормозов тяжелых машин. Похоже, что отряд попал во второй эшелон отступающего противника.
- Черт возьми, куда ни швырнешь голыш - в немца попадешь, - сказал Кривошлыков.
- Голышами по воронам бьют, капитан.
Нас разыскал Бранко, возбужденный, нетерпеливый:
- Едним ударом наших войница и Црвене Армийе има слободе у гради Смедерево, Пожеревац, Паланке, Релье, Хвала, лепо! А зада предстойе наш пут за Београд!{9}
- Как за Београд? Разве он уже взят у немцев?
- Не, србске «За Београд» - руском «На Белград». - Джурович весь в жажде действий. - Югословенске ударне дивизийе и танки Црвене Армийе на просторе. И мы, друже команданте, да участвийемо у бици за Београд!
Я осветил лучом карманного фонаря на карте ломкую полоску дороги от Релья до Смедерево.
- Здесь внезапное нападение на фашистов возможно?
- Можиче, йе! Немаци моторизация и тяжке воруженийе эвакуише на запад.
- Тогда надо срочно рвать мосты? - воскликнул Кривошлыков.
- Мосты будут нужны нашим войскам, капитан. Сейчас главное - уничтожать живую силу врага. Так, друг Джурович?
- Как да не! - Бранко так низко склонился над картой, что целиком накрыл ее своей густой бородой. - То есть счастье с рускими борцами нападе на фашистог, као треба уничтожате. - Свет зарницы на мгновенье упал на его лицо. Оно было мужественным. Огромные серые глаза излучали неиссякаемую силу - щедрую и страстную. - Смрт фашизму, живела Црвене Армийе, живела Србийа - сунчева куча!{10}
Он, показав на карте место возможной засады, так образно описал его, что я живо представил бег дороги в пространстве, зажатом обрывистыми возвышенностями, покрытыми мелколесьем и густым кустарником. Мы не мешкая выработали план операции. Отряд делится на две группы. Боевая - занимает позицию над дорогой и открывает огонь. Резервная - маскируется на противоположной стороне и по сигналу действует в зависимости от обстановки: или отвлечет на себя патрульных, или, подобрав трофеи, быстро отойдет в заранее обусловленное место - к развалинам винодельни, под которой сохранились невзорванные подвалы.
Сохраняя тишину, лавируя меж противником - порой мы явственно слышали голоса немецких солдат, - мы подкрались к дороге. Джурович, уходя с резервной группой Кривошлыкова, на прощанье обнял меня.
- Смрту не - животу да, товарищ команданте!
- После войны ждем вас в гости, в Москву.
- Москва. Велика Москва!
* * *
Мы едва поспевали за быстро и легко шагающим Душаном Стоилковичем. К рассвету успели занять позицию, скрыть ее от наблюдения даже с воздуха. Приняли сигнал Кривошлыкова: «Мы на месте».
На далеких горных скатах рассыпались золотистыми ломтиками лимона утренние лучи - начинался восход. Холодно, бойцы греют друг друга спинами - многие без шинелей.
По дороге проскочила «амфибия» с сонными офицерами. Спустя минуту-другую показался гусеничный трактор с прицепом, до отказа загруженным красным кирпичом. За ним два мощных грузовика, нагруженных просмоленными шпалами. Ползли они по-черепашьи, окутывая все вокруг облаками черного вонючего дыма. Он долго не рассеивался, а когда ветер пробил окна, мы увидели вытянувшийся на дороге обоз. Усталые солдаты в незнакомой мне форме сонно подгоняли итальянских, рослых, как лошади, мулов.
- То иесть фашисты-колячи!{11} - прошептал Душан.
Обоз тянулся и тянулся, его обгоняли машины, вездеходы, мотоциклы… Охватывало беспокойство, что пролежим напрасно, а то и обнаружим себя. На той стороне я заметил Джуровича, который, приподнявшись, нетерпеливо указывал мне рукой на дорогу. Обоз шел, шел, и не было ему конца.
Еще одна машина шла на обгон обоза - семитонный «бенц», крытый брезентом. К черту! Эта наша.
- Давай, Лешка!
Сержант Прокопенко со связкой гранат подполз к самой кромке обрыва. Когда машина поравнялась с нами, он швырнул связку. Она угодила под правое переднее колесо и… и не взорвалась. Машина остановилась как вкопанная, из кабины выскочил офицер, молниеносно подхватил связку и швырнул ее на обоз. От взрыва встряхнулось все нагорье.
- Огонь! - крикнул я и двумя очередями из автомата перекрестил кузов.
Стреляли все. Из кузова, изрешеченного пулями, вываливались солдаты и тут же падали под огнем. Но раздалась немецкая команда, и сразу же из-под машины полетели к нам пулеметные очереди.
- По пулемету, по пулемету! - кричал я.
Пулемет умолк. И тут я увидел, как с той стороны на дорогу стремительно скатывались наши. Впереди всех, подобрав сутану, бежал Джурович, за ним Кривошлыков и группа солдат, на ходу стрелявших из винтовок. Внезапно по ним ударили пулеметной очередью… с обоза. Упал Джурович, капитан Кривошлыков распластался на булыжнике.
- По обозу!
Стрельба клокотала над дорогой и на дороге. Загорелась часть обоза. Кто-то кричал нечеловеческим голосом. Прикрывшись заградительным огнем, мы торопливо подобрали убитых и раненых. Наш поспешный отход на север обеспечивала группа автоматчиков сержанта Прокопенко.
Мы несли Кривошлыкова и Джуровича. Лавируя в узком ущелье, зигзагами тянувшемся на север - вел нас Душан, - вышли к лесной поляне. Откуда-то сорвался северный ветер с секущим осенним дождем; тяжелые черные тучи, казалось, упали нам на плечи.
Хоронили убитых. Под столетним дубом солдаты рыли могилу моему земляку Егору Аксеновичу Кривошлыкову.
Те несколько полевых перевязочных пакетов, которые нашлись у нас, те нательные рубахи, которые были располосованы на бинты, не помогали Джуровичу. Изрешеченный пулеметной очередью, он истекал кровью. Я держал все больше тяжелевшую его руку - пульс едва прощупывался, - смотрел на бескровное спокойное лицо. В длинных седеющих волосах, рассыпавшихся на плащ-палатке, запутались какие-то соринки, колючки, комочки земли. Я осторожно их выбирал. Его рука вздрогнула - он открыл глаза. Какое-то время его взгляд блуждал вдалеке, а затем остановился на мне.
- Дорогой Бранко, солдат Джурович, друг Джурович, ты слышишь меня?
- Србске-русско братство… Иедан пут. Иедан споменник{12}…
- Бранко, немачка капут.
Слегка дрогнули уголки его посиневших губ и, резко опустившись, застыли. Широкие крылья носа напряглись для последнего вздоха.
Мы похоронили их вместе - кубанского казака Егора Кривошлыкова и сербского священника из бедного прихода Бранко Джуровича. В нависшие тучи ахнул воинский салют двум солдатам, братьям по оружию.
Подтянулись отставшие, вернулся арьергард Прокопенко. Сержант доложил, что немцы долго обстреливали высоты над дорогой, но в горы подниматься не стали. Я приказал отряду отдыхать.
Меня разбудила негромкая, полная печали и скорби песня Душана. Сидя на сырой земле, поджав по-турецки ноги, слегка покачиваясь, он не то пел, не то вещал что-то на своем родном языке… Вскинув над головой перетруженные руки, воскликул:
«Не треба, не треба грким гласом вичу планине: умро йе Бранко! Не! Не! Ты, друже… Бранко, си у мом срцу…»{13}
Просыпались солдаты и с напряженными лицами слушали старого сербского крестьянина. Он вскочил, ударил ногою о землю, голос его загремел как месть - рушилась языковая преграда. «Гром принесет тебе смерть, смердливый шваб! Чистые воды, как змеи, уползут из чрева твоей поганой земли. Смерть фашисту! Слава, слава тебе, Бранко!…»
Душан привел нас к развалинам винодельни и распрощался. Измотанные, мы заняли подвал. В ночи слышали пальбу совсем близко от нас.
37
Сегодня до странности тихое утро. Покинув подвал, мы вышли на поляну и сразу же услышали дорогу. Чья она? Кто на ней? Не знаю почему, но я уверенно крикнул:
- Наши!
От дороги отделяла нас только полоска леса. Услышал сердитый бас:
