Струны памяти - Ким Николаевич Балков

Мартемьян Колонков обернулся, увидел Сидора Гремина, недовольно повел плечами.

— Послушай, Сидор, ты всегда такой?

— Какой?

— А черт тебя знает! Скучный, что ли? — сказал Мартемьян Колонков. — Никогда не обозлишься, а делаешь по-своему. Хотя б в тот раз, я Лешку на сплав привез, а ты его в лес утортал.

— Да-к надо было. На делянах людей недохват.

— Надо было… — передразнил Мартемьян Колонков.

— Да, надо, — угрюмо повторил Сидор Гремин.

Он видел: что-то происходило с начальником лесопункта и хотел бы помочь ему. Но не знал, как…

— А ты не серчай на меня, — сказал Мартемьян Колонков. — И сам не пойму, какая меня муха укусила. Но это ерунда — пройдет.

— Конечно, пройдет, — обрадованно сказал Сидор Гремин. — Со всяким бывает. И со мной — тоже…

В прошлый, к примеру, раз, когда Ерас Колонков с племянником защищал забереги, я подошел к ним, попросил: «Помогите. Людей недохват». Да где там! Нехорошо поглядел на меня Ерас, и закипела во мне обида. Ну, думаю, что за люди… Без уважения. Видно, правильно вы говорили, кто успел, тот и…

— Брось, затрындил. Иль понравилось? — сердито перебил технорука Мартемьян Колонков. Сказал: — А все же Лешку ты прогони обратно, на сплав.

К конторке подкатил газик. Капот отливает зеленоватой краской. На узкой подножке — слипшиеся ошметки грязи. «Кто бы?» — Мартемьян Колонков вскинул голову, разглядывая плотного коренастого мужчину с румяным, не тронутым загаром бабьим лицом.

— Здрасте, — ласково сказал мужчина. И, услышав осторожное «здрасте», — спросил: — У себя начальник?

— А вот он, — сказал Сидор Гремин, поведя подбородком в сторону Мартемьяна Колонкова.

— Вы и будете начальник?

— Оглох? — буркнул Мартемьян Колонков. — Он же тебе сказал.

Ласковость у мужчины как рукой сняло. Пуще прежнего зарумянились щеки. Глазки забегали. «Обиделся, — удовлетворенно подумал Мартемьян Колонков. — И хорошо…»

— Я из лесничества. Для отвода делян.

— Каких делян? — не понял Мартемьян Колонков.

Забыл? Да. Но вот вспомнил. Поднялся с крыльца, размял плечи, живо представилось хмурое лицо Ераса Колонкова. Нерешительно сказал:

— Я занят. Иди с ними. Это — технорук. Он в курсе.

Прошел мимо опешившего Сидора Гремина в конторку.

31

Солнце еще не успело нагреть землю, и за кронами деревьев было свежо и прохладно.

Вышли на тропку, пробитую в кустарнике. Ивняк стелется над землею. Зиночка (она шла впереди) приостановилась. Сюда ли? Сидор Гремин сказал, подойдя:

— Держись за меня. А то пообдерешься, поколешься.

Зиночка кивнула. Покосилась на инженера из лесничества — росту малого, в талии, как девчонка, а голова большая и лицо конопатое. Чудной… Не удержалась — улыбкой дрогнули губы. Инженер заметил это и смутился.

Ивняк вреднющий — ветки раздвинешь, сделаешь шаг, а они тебя со спины — хлоп… Тяжело. И Зиночка устала. И не только она. Инженер из лесничества — тоже. Вспотел.

Но вскоре пришли. Сели на обитую мхом землю. Сидор Гремин вытащил карту, разложил ее перед инженером. О чем-то долго толковал с ним. О чем? — Зиночка не поняла, потому что не прислушивалась к их разговору, а лишь наблюдала за Сидором Греминым. Но очень скоро ей надоело сидеть, ничего не делая. Да и комарье голодное. Она отыскала глазами куст типчак-травы, поднялась на ноги, сорвала… Подошла к Сидору Гремину.

— Долго еще?

— Нет, — сказал Сидор Гремин и снова уставился на карту. У Зиночки недовольно приподнялись ресницы. И уж не напоминают они крылышки бабочки, а больше похожи на крылья ястребка. Инженер из лесничества наблюдательней, чем Сидор Гремин. Заметил… Сказал:

— Я все понял. Давайте начинать.

Сказал и с интересом посмотрел на девушку: мол, молодо-зелено. Он был старше Зиночки на два года.

Долго ли отмерить деляны умеючи? Нет, конечно. И вот уже Сидор Гремин бросил мерный треугольник на землю и выпрямил спину.

— Все, — сказал инженер из лесничества и засобирался в обратный путь, посчитав своим долгом не мешать молодым.

— Дорогу я знаю, — сказал он, — не волнуйтесь, — и откланялся.

— Машина стоит сразу за разметьем, — раздосадованный, крикнул Сидор Гремин инженеру из лесничества, когда тот был уже далеко. Переведя дух, сказал: — Как же нам теперь? Тут топать да топать до поселка.

Зиночка заметила: огорчен Сидор Гремин, и улыбнулась:

— Однако тебе не очень нравится быть в лесу, даже вдвоем?

— Разве? — Сидор Гремин вскинул голову, оценивающе оглядел сосны и — ушла досада на инженера из лесничества.

Зиночка проследила за взглядом Сидора Гремина, хотела сказать что-то хлесткое, но смолчала, а почувствовав на плече руку Сидора Гремина, зажмурилась от удовольствия.

32

Спал плохо — ночью несколько раз вставал, зажигал лампу, тусклый свет вырывал половицы, неровной тенью скользил по венцам. А в мыслях неотвязчивое: сделали на скорую руку. Но ведь там облепиховое разметье. Зачем? И тяжело было, и неуютно. И от этого вопроса никуда не денешься. Когда вечером пришел в конторку и застал там Мартемьяна Колонкова, тот сказал:

— Инженер приезжал из лесничества. Он и отвел деляны вместе с Сидором Греминым за разметьем. А дорога через посадки пойдет. Наши уже налаживаются. — Ерас Колонков не понял его сначала, а как понял — сразу вспотели ладони рук.

Это было вчера. А сегодня… сегодня его мучает недоумение. Тягостное. Ерас Колонков подошел к окну. На стекло появилась утренняя роздымь, к поленнице пожелтевших березовых чураков липли будылья полыни.

Проснулась Нюра Турянчикова, откинула одеяло:

— Раненько ты.

Ерас Колонков повернул голову, долго, наморща лоб, будто припоминая давнее, глядел на жену. Наконец, сказал:

— Не до сна. Земля под ногами ходуном ходит.

Слова были тяжелые, загадочные. У Нюры Турянчиковой защемило сердце, почувствовала: случилось что-то. Поднялась с кровати, прошлепала босиком по холодному полу.

— На тебе лица нет, — сказала, подойдя.

Ерас Колонков улыбнулся через силу:

— Не святки вроде, а тебе кажется всякое.

Поймал на себе удивленный взгляд Нюры Турянчиковой, обиженно бросил:

— Я сам разберусь.

Но обида, как льдинка на солнце, быстро растаяла.

И он стал говорить обо всем, что мучило, что тревожило.

Напоследок сказал:

— Пропади все пропадом. И облепиховое разметье — тоже. — И словно принял решение. Опустился на лавку, вытянул ноги, ворчливо сказал: — Что мне, больше других надо?

Слова были нехорошие. Нюра Турянчикова понимала — нехорошие, стыдные для Ераса Колонкова. «Помочь бы ему, — думала она. — А как? Если бы знать…»

— Плохо говоришь, — тихо сказала Нюра Турянчикова. — Себя только изводишь. А у меня сердце болит. Не лучше ли сберечь разметье?

— Как? — усмехнувшись, спросил Ерас Колонков.

— Понятия не имею, — вздохнула Нюра Турянчикова.

— То-то, — удовлетворенно сказал Ерас Колонков. — Выходит, посильнее Мартемьянова правда.

— Ой ли? — всполошенно взвилась Нюра Турянчикова. Но тотчас смолкла.

Утренняя роздымь в окне посветлела. Зарозовел рассвет.

В комнату вошел Филька, заспанный, трет спросонья глаза. Нюра Турянчикова подалась навстречу,