Валерий Брумель - Не измени себе
— Чепуха! — сказал я. — В вас просто старая закалка говорит!
Скачков понял, что меня не остановить, оглянулся по сторонам, тихо сказал:
— Если так не терпится, езжай. Только я тебя не видел и никуда не отпускал, понял?
— Да.
— И через четыре часа ты должен быть на месте, — строго сказал Скачков, — состоится общее собрание команды.
Олимпийская деревня находилась за городом, в Рим я поехал на автобусе.
Оказалось, что без подготовки с помощью разговорника общаться невозможно. Все куда-то торопятся, а тебе подолгу надо отыскивать то или иное слово. Все мои попытки заговорить или что-либо узнать заканчивались тем, что итальянцы вежливо улыбались мне, с сожалением разводили руками и шли дальше.
— Колизей? — спрашивал я. — Где у вас тут Колизей, синьор?
Мне куда-то показывали и что-то говорили.
Я пытался выяснить:
— Автобус? Какой автобус?
Что-то отвечали.
— Цифра! — Протягивал я блокнот. — Напишите номер!
Одна Миловидная итальянка, с трудом уразумев, о чем я прошу, написала номер.
— А где его остановка? Стоп!
Этого уже никто не понимал. Проверенная поговорка «Язык до Киева доведет» явно давала осечку.
После долгих колебаний я решился сесть в такси. Решился, потому что не представлял, сколько надо заплатить, чтобы доехать до Колизея. У меня была всего тысяча лир, эти деньги, предназначенные на мелкие расходы, нам выдали, как только мы прилетели в Италию. Можно было еще занять у Скачкова — я не догадался.
Очутившись в машине, я произнес единственную итальянскую фразу, которую знал:
— Грацио, синьор, Колизей! Рус! СССР, компрене?
Таксист широко улыбнулся и кивнул. Затем спросил:
— Рус — коммунист?
— Нон, — ответил я. — Пока нон!
Некоторое время мы ехали молча. Потом шофер торжественно сказал;
— Рус карашо!
Я ответил:
— И итальян карашо!
Он рассмеялся.
Я вдруг почувствовал, что способен сейчас объясниться даже с китайцем — столько во мне было желания разговаривать. С трудом подбирая слова, я принялся объяснять шоферу, с кем он говорит:
— Спорт! Я Олимпийские игры, спорт, компреве?
Он закивал.
— Прыг, прыг! Нет, это вам не понять… Бег! — Я изобразил его. — Потом пум! — И показал на пальцах, как перелетаю через планку. — Ясно?
— Си, си! — обрадованно понял водитель. И произнес — Ник Джемс!
— Точно! — воскликнул я. — А я, — я ткнул себя в грудь, — Буслаев! — И вдруг похвастался: — Ника Джемса я пиф-паф! — Жестом я показал, что мне ничего не стоит победить его.
— О-о! — почтительно протянул таксист. Затем обернулся ко мне, переспросил: — Буслай?
— Буслаев! — поправил я водителя, И по слогам повторил: — Бусла-ев!
Шофер пожал плечами, показан, что никогда не слышал такой фамилии.
Мне сразу стало неловко за свое хвастовство. Как-то вырвалось само собой — я вовсе не собирался обыгрывать Ника Джемса. Было еще рано.
Взглянув на счетчик, я забеспокоился. Там нащелкало уже 540 лир.
Я спросил с тревогой:
— Колизей? Скоро?
Шофер что-то ответил, я ничего не понял. Я вдруг испугался, что не смогу вовремя вернуться на собрание — у меня не останется денег на обратную дорогу. Я решил ждать до 650 лир. Если до этого времени такси не подъедет к Колизею, мне придется выйти и возвращаться в олимпийскую деревню на автобусе. Цена билета на этот вид транспорта колебалась в пределах 150–200 лир. Я напряженно наблюдал за счетчиком.
Выбило 650, потом 655, 670… Автомобиль продолжал ехать, за окном мелькали здания, фонтаны, памятники, а я все молчал, потому что не мог придумать причину, которая бы объяснила водителю мою неожиданную остановку. Меня сковывала идиотская стеснительность. Не вообще, а именно перед иностранцем. Что он обо мне подумает? Наболтал, нахвастался, а самому нечем платить.
— Стоп!.. — наконец почти крикнул я.
Водитель тут же притормозил, на счетчике стояло ровно 700 лир.
— Магазэн! — показал я таксисту на витрину. — Мне надо в магазэн! А в Колизей я пешком… — И показал пальцами, как дойду на своих двоих.
— О-о! — покачал головой шофер.
Мне сразу стало понятно, что до Колизея еще довольно далековато.
«Черт! — выругался я про себя. — Только зря деньги потратил!»
— Чао! — улыбнулся я итальянцу, — Арриведерчи! — И, отсчитав ему нужную сумму, вылез из машины.
Отыскивая дорогу обратно, я поначалу заехал в противоположную сторону от олимпийской деревни. Расспрашивая людей, я долго бестолково плутал по городу, пока наконец не сел на нужный мне автобус…
На собрание команды я явился, когда оно уже заканчивалось. Вечером меня вызвал к себе руководитель команды Кислов, жестко сказал:
— Чтобы в первый и последний раз!
Я поинтересовался:
— Что именно?
Кислов внимательно посмотрел на меня.
— Отлучаться самостоятельно!
— А я думал, вы по поводу моего опоздания…
— И это тоже, — оборвал меня он. И раздраженно сказал: — Ты приехал в составе команды, И интересы команды прежде всего. Вместо того чтобы быть на собрании, где-то шляешься, неизвестно где тебя искать. Ты здесь в составе коллектива и должен подчиняться его требованиям. Не нравится, хочешь быть туристом — можешь улетать в Москву. Подумай хорошенько. — И ворчливо добавил: — Прыткий какой. Посмотри на своих товарищей. Они за границей не в первый раз, и никто из них не сорвался в город.
— Ну и что в этом хорошего?
Руководитель команды удивленно поднял брови. Он, видимо, ожидал от меня быстрого раскаяния. Помолчав, Кислов напряженно спросил:
— Ты что хочешь этим сказать?
— Только одно, — ответил я. — Если вы меня привезли сюда, тогда доверяйте.
— Ты гляди! — еще больше поразился руководитель. — Гонор-то почти как у чемпиона Олимпиады. Откуда, интересно?
— Оттуда! — резко сказал я. — Из Советского Союза! А вот откуда у вас такая дремучесть, непонятно!
Кислов изумленно замолчал.
Он явно не знал, что теперь мне ответить. Наконец холодно отчеканил:
— Завтра же я отправлю тебя обратно.
Я сказал:
— Пожалуйста.
И вышел из номера.
Никто меня, конечно, никуда не отправил. Перед самыми соревнованиями вывести из состава прыгуна, имеющего лучший результат, и тем лишить команду верных очков — на это Кислов пойти не мог. Кроме того, я действительно не совершил ничего страшного.
И в Риме, и во всех остальных зарубежных поездках — их было у меня около шестидесяти — я ни разу не изменял своему принципу: быть свободным в своих перемещениях и во встречах с теми или иными людьми. Мне нечего было опасаться — я хорошо знал себя…
За три дня до начала состязаний наши и американские тренеры договорились провести совместную тренировку на стадионе «Аквачитозе».
День выдался ясный, погожий. Прежде чем идти в раздевалку, мы решили взглянуть, что делается на беговых дорожках и в секторах.
Мы увидели Ника Джемса. Я впервые видел мирового рекордсмена и буквально впился в него взглядом. Мощный, стройный, ростом в 198 сантиметров, он был воплощением идеального атлета. Поражала его растянутость. Во время разминки, придерживаясь за штангу футбольных ворот, Ник Джемс, не отрывая правой ноги от земли, легко доставал носком левой до самой перекладины. Я мог это делать лишь с подскока, Держался спортсмен очень уверенно, даже небрежно. Он сразу привлекал всеобщее внимание. И не без оснований.
В общем, при виде своего соперника у меня тотчас исчезло желание переодеваться и прыгать с ним в одном секторе. У Глухова и Габидзе оно, видимо, пропало тоже. Мы представили, как невыгодно будем смотреться рядом с этой гигантской фигурой. Скачков мигом почувствовал это и спросил:
— Ну что? Попрыгаем или пока просто посмотрим?
Никто ему не ответил.
— Посмотрим, — решил за нас тренер. — Себя мы знаем, а у него, может, кое-чему и поучимся.
Неподалеку от сектора мы присели на скамейку и, наблюдая за Ником Джемсом, время от времени щелкали фотоаппаратами, К нам подошел американский тренер, о чем-то спросил Скачкова, Тот довольно прилично знал английский — что-то объяснил ему. Американец широко улыбнулся и, с огорчением покачав головой, удалялся.
Глухов спросил:
— Что он хотел?
Интересовался, почему не тренируемся, — ответил Скачков — Я сказал, что после дороги еще не пришли в себя, потом переакклиматизация и всякое такое. Начнем, мол, завтра.
Мы увидели, как американский тренер подошел к Нику Джемсу и, видимо, сообщил ему, что на стадионе присутствуют его основные соперники, советские прыгуны, — Джемс сразу обернулся в нашу сторону.
После этого мы стали свидетелями его фантастической тренировки.
Начал он сразу с 2.05. Эту высоту американец перелетел небрежно и с огромным запасом. Затем 2.10. Перед прыжком Ник Джемс немного постоял, улыбнулся и опять перепрыгнул легко, словно через метр семьдесят! Потом так же, без малейшего напряжения, 2.12, 2.14. А под занавес, уже вроде бы для ровного счета, 2.15? Такие высоты на своих тренировках нам и не снились. Я, Глухов и Габидзе сидели вконец подавленные и даже не скрывали этого. Скачков исподлобья поглядел на нас, сказал:
